На лугу, горело разбросанное сено, стонали недобитые бандиты, очумелыми метеорами носились выжившие лошади, ржали раненые кони… Война-с…

Черт, когда я подберу нормальную развесовку пороха для мин, когда снаряжал, казалось мало, теперь вижу, много… Слишком много, для того чтоб ухлопать двадцать семь чело… тварей, хватило бы и трети от общего количества. В лесу были обстоятельства, а здесь? Ну и за каким я пустил по ветру, аж полтора пуда (!) Я его ненавижу, терпеть не могу этот черный порох. Много, мало, хватит не хватит, сухо, сыро…

Для меня это сражение окончилась, когда крутанул рукоять, замыкая контакты. Мне даже встать из окопа не дали, крепкие крестьянские ладони легли на плечи, а Иван зачитал мои права и обязанности:

— Силантий не велел.

И дальше как воды в рот набрал, вот как хочешь, так и понимай. Наверно будем сотника ждать, пока он с поля вернется. Чтоб время даром не терять, принялся разбирать свою адскую машинку.

Пятым чувством (жопой) почуял когда подошел Силантий, на лице хмурая задумчивость.

— Погуляйте малость хлопцы — Отправил стрельцов подальше от нас, а сам присел на корточки, отчего мы оказались практически вровень.

— Федь, у вас Там — выделил слово — всегда Так воюют? — Спросил тихим голосом, внимательно всматриваясь мне в лицо.

Я не отвел взгляда и без слов просто кивнул.

Он вздохнул, посмотрел на поле, на копошащихся там людей:

— Меня впервые жуть пробрала…

Я стоял, не шевелясь и не дыша.

— Видел, как из пушки стреляют, но многие остаются живы… Как ворота в крепостице порохом рвали…

Но вот чтоб… три десятка… будто муху прихлопнул

Он качнул головой и передернул плечами, будто ему стало зябко:

— Ты один такой к нам пришел?

Я разлепил слипшиеся губы:

— Да.

— Ну, дай то бог, чтоб сие так оказалось.

Больше ничего не сказал, встал и ушел. Я смотрел ему в спину, провожая взглядом.

В Тот день, я ни стал расстраивать старого кавалериста повествованием о судьбе конницы.

Участь её печальна. Порох называют убийцей рыцарства, кольт — великим уравнителем, а пулемет — могильщик. С каждой войной, от битвы к битве стратегическая роль конницы падала, в конечном итоге, лошадь стала средством доставки солдата на поле боя и только.

Можно понять Силантия, он настраивался на бой, а тут — бум и все. Враги мертвы, война окончена.

А где же воинская доблесть, блеск клинков и звон булатной стали?

— Эй, бездельники — окликнул стрельцов, стоящих кучкой неподалеку — шагайте сюда. Я один все не унесу, и мне еще провода сматывать.

Где-то через час, вернулся домой. Когда я просил к вечеру истопить баню, на меня смотрели с недоумением — вроде как, третьего дня мылся. Надавил авторитетом… Силантия и вот теперь, собрав чистое бельишко, иду париться.

Вернулся и застал полный дом народа решающего насущный вопрос — что делать с лошадьми, делили мои трофеи. Сначала возмутился, но мне напомнили, что трудились всем миром и лошадки, стало быть, теперь общественные. Поинтересовался о количестве, мне ответили что, относительно целых четыре штуки, а еще пять можно поставить на ноги, хоть оныя и пулями посечены.

Не подумав, ляпнул, ерунду несусветную:

— Да пустите их на мясо, чего голову ломать — вытирая волосы полотенцем, озвучил свое предложение

В избе наступила гробовая тишина. Её нарушил Силантий, хымкнув, ласковым голосом произнес:

— Феденька, ступай-ка ты отсель, покедова тебя самого… — и выразительно так… посмотрел.

Лошадь в крестьянском хозяйстве была всегда самым главным, вторым по значимости шла корова и дальше весь остальной скот. Поэтому её холили и лелеяли, тряслись над ними. Тут я со своим предложением. Упс.

Юркнул за занавеску, отделяющую закуток у печи, тут стояла моя кровать, и затаился там.

Немного темновато. Запалил свечку, достал записи, «калькулятор» и занялся подсчетами.

Бубнеж голосов сначала отвлекал, а потом я увлекся настолько, что прозевал момент, когда все стихло и гости разошлись. Азартно щелкаю косточками, двигаю их налево, направо, беру ручку и записываю получившуюся сумму в нужную графу на разлинованном листе бумаги. Откладываю самописку, веду пальцем по строке, нахожу цифру и, обнулив счет, набираю заново.

— Я тебя уже давно знаю и каждый раз не перестаю удивляться — раздается над ухом тихий голос Силантия — То ты мастер, пришедший к Никодиму с голой задницей. Он концы с концами еле сводил, но послушал тебя и копейка в мошне зазвенела. Вроде бы простоватый ты с виду и добрый, а зело бешеным бываешь ежели, что не по твоему нраву делают, но людишки к тебе так и тянутся. Не стрелец, ибо науки воинской не ведаешь… Да вот опосля похода твоего так ужо не разумею. Другорядь купец ты, счету и грамоте обучен, чудной какой-то, но цифирь кладешь справно и молвишь верно.

Федор, каким зельем ты опоил холопов моих, что они на коленях просили отпустить их к тебе на службу?

Заметив, что я открыл рот для ответа, он поднял руку, останавливая готовые сорваться слова:- Обожди, еще не все молвил. Я не ведаю, кто тебя к нам послал, господь бог или сам диавол. — помолчал собираясь с мыслями продолжил:

— Внучка моя, Агрипина… Она все кто у меня есть, остатнюю родню, бог забрал, кого лихоманка извела иные сами померли, прочих тати и татрва поганая измучила. Она просила отдать её за тебя, люб ты ей.

Да вот, не хотел я тогда. Зрел в тебе босяка, голытьбу подзаборную, смерда. А теперь не разумею, может ты обскажешь как быть?

— Отдай Агрипу за меня замуж, буду холить, и лелеять, а по воскресеньям носить на руках.

— Тьфу, на тебя, короста — Он взмахнул рукой, привычно прижимая покалеченную к животу — с ним как с человеком, а ему все бы только посмеяться над стариком.

— Силантий Митрофанович, я прошу руки Вашей внучки — вставать на колено я не стал, а просто постарался сохранить на роже достаточно серьезное выражение.

Он изогнул бровь, на лице появилась насмешливое выражение:

— С родом дворянским хочешь породниться?

Не успел я вякнуть хоть что-нибудь, как меня фактически женили.

— Как она молвит, так и будет — и вытянув шею посмотрел мне за спину с любопытством в голосе поинтересовался — Что это?

— А — а. Считаю, за сколько добычу продать сможем.

— Ну-ка, подвинься — решительно толкнул меня в плечо, усевшись цапнул листы с записями, с близоруким прищуром, на вытянутой руке посмотрел на них, отдал обратно — Молви давай, а не то карябаешь словно курица лапой.

То что это написано на новорусском его не смутило, все равно сослепу не разглядел.

— Ежели четыре лошадки Федьке отдадим, из тех, коих сегодня взяли, то…

— Уд ему собачий под хвост, а не лошадок, пущай пораненных выхаживает, ему они и достанутся, и то жирно.

— Тогда будет их у нас, без малого, сотня голов. Как уж ты их делить будешь — мерины строевые, кони добрые, меренки, мне не ведомо, но себе хотел бы отобрать и оставить с два десятка лошадок.

И заторопился договорить, видя, что он хочет перебить меня:

— Своим деревенским раздам, а они мне опосля за них деньги отдадут. Не все же мне на Бабае дрова из леса возить да в телегу запрягать.

Силантий согласился:

— Твои кони, делай что хошь. А какие по уговору отдать надобно, завтра смотреть будем и дуванить.

— Про дуван, мы с ляхов и седла забрали с упряжью, как с ней быть?

— А ни как, уговор токмо о лошадях был — Силантий хмыкнул — можешь по рублю дать им — подумал немного и закончил мысль — и то много будет.

— А кто помер, их долю кому? Не по-людски будет, они головы сложили…