— А порох достать не смог? — Я довольно улыбнулся. После приснопамятного случая, накрутил хвоста всем стрельцам, обрисовав в картинках «казни египетские» если все зелье не будет убрано под замок. Ну что ж предусмотрительность дает свои плоды.
— Миша, посмотри мне в глаза. — Когда он исполнил просьбу, спросил, — Помнишь, я тебе говорил — что делать все это, будешь только под моим присмотром?
Он опустил голову и кивнул.
— А про наказание помнишь?
Последовал новый кивок.
— Повтори.
— Седмицу быть подмастерьем, в кузне у Данилы.
«Как — то, не помню точно, кажется через пару недель после переезда Данилы в деревню, он пожаловался, что ему не хватает рабочих рук. В первой попавшейся избе вызвал хозяина, спросил о сыновьях. Таковые нашлись. Возражений чтоб отдать их в ученики нашему кузнецу, не было. В кузне всегда есть чем заняться. Помочь ковать, качать меха, перебирать уголь. А так как, что-то делалось и для мастерской, нужно было пережигать кости, потом перемалывать, перетирать опилки, месить глину, лепить на оправке тигли. Дел, одним словом, непочатый край. Кузнец, несмотря на некоторую замкнутость характера, оказался хорошим учителем. По правде говоря, с некоторой толикой педантизма и занудности. Он мог часами говорить, абсолютно монотонно, не повышая голоса, одно и то же. Разъясняя, сколько и чего нужно смешивать для изготовления тигля или как правильно перемалывать шихту. Добиваясь от своих учеников полного заучивания того или иного действия.
А мог при случае, нерадивому ученику, отвесить и подзатыльник. Хотя, туточки был у него в гостях, по случаю именин младшего сынишки. Так вот, дома это совершенно другой человек, дети из него веревки вьют. Давно уже, зная его педантичность, ради смеха, предложил на стене сделать щит, набить гвоздей и нарисовать силуэты инструментов. Обстоятельно обдумав мое предложение, он воплотил его в жизнь в своей домашней кузне, что с гордостью и продемонстрировал, а потом перенес и на основную работу. Глядя на него и Сидор с Никодимом, сделали на своих рабочих местах то же самое»
— Так что прикажешь с тобой делать?
И тут он отчубучил номер. Тоненько всхлипнув, шмыгнул носом, рукавом подтер несуществующие сопли. Поднял на меня взгляд и с надеждой в голосе спросил, — Простить?
При этом состроив мою коронную морду «шрэковского кота» Плагиатор!
Это было настолько неожиданно, что я рассмеялся. А потом задумался, рассматривая мелкого подражателя, стоящего передо мной, сложившего лапки на животе и сделавшего волоокие глаза.
— Черт с тобой, живи. Но есть одно но. Мишаня, ежели узнаю, кто мне поведает, увижу или прознаю о твоих подвигах, лично спущу шкуру. Сговорились? — надо идти… надо поручить догляд за «одуванчиком» Надо… Проще в склерозник залезть и там глянуть что — Не надо.
В хитрых глазенках вспыхнула маленькая искорка. Но я притушил её. — Пойдешь ко мне… Стой спокойно, пока с тобой разговариваю. — Пресек его попытку, оглянутся на своих недругов.
— Там в доме, на кровати спит «одуванчик». Алешка — пастушок, — Выставил перед собой кулак, — Только вздумай так его назвать, ухи враз откручу и на задницу пришью.
— Как? — Он был самое искреннее удивление. Ню — ню…
— Сам знаешь, как. Так вот. Его не будить, пусть выспится, потом накормишь, много ему каши не давай, пару ложек. Опосля придете ко мне… — И тут меня клюнуло в седалище.
— Ко мне приходить не надо. Идешь к его тетке, скажешь — Федор вечером придет. Мол, разговор есть. Усек? Опосля он ходит с тобой.
Он кивнул. А я решил добить его.
— Алешка наверно будет жить у нас. А так как он самый молодший среди вас, быть тебе ему наставником, а там глядишь и братом. Теперь ты за него передо мной отвечать будешь. Случиться что али набедокурит с тебя спрос. Ступай.
«Вот это глазищи, в половину лица, рот приоткрыт, бровки поднялись домиком. Вот теперь удивлен по настоящему… Иди радость моя, иди…
Это тебе за плагиаторство. Лечение от личной безответственности — личная ответственность»
Посмотрел вслед плетущемуся по дороге подростку. Вздохнул и пошел на работу.
* * *
На широкой площади перед мастерской собралась немаленькая толпа, навскидку в ней было человек тридцать, сорок, а может даже больше и гудела, как пчелы в улье. По мере того как я подходил ближе, звук становился тише, а когда взошел на крыльцо и повернулся лицом к народу, наступила полная тишина.
На меня смотрело множество глаз, в которых отображалось все, от надежды до простого интереса, отчаяния и безразличия. Кто-то из собравшихся очень хотел быть принятым на работу, а другой пришел за компанию с другом. Мелькнула мысль.
«Никодима сюда надо. Чтоб сам все увидел, своими глазами, а не слушал потом сухой отчет стрельцов, сидящих на сторожевой вышке и заинтересованно рассматривающих сборище. Так ведь нет его, уехал»
Прокашлявшись в кулак, поднял руку, привлекая все общее внимание, — Люди. Всей толпой в двери не переть. Входить по одному, когда выйдет другой. Поняли меня? Ежели войдут двое, выгоню обоих и на работу не приму. Понятно слово молвлю? Али стрельцов поставить надобно?
Все молчат, только закивали отдельные болванчики, раз, два, три… И еще пяток. Этих на хер.
— Как звать?
— Антошка, прозвище Томилко, Фомин сын, прозвище Тетеря.
Я склонился над листом бумаги, записывая.
— Грамоту разумеешь?
— Да.
— Счету обучен?
— Самую малость.
Кладу перед парнем бумагу, карандаш, — Пиши.
Он не смело взял в руки свинцовый карандаш, — А что писать — то?
«А на самом деле что писать?» — молча посмотрел на свою первую жертву, а вслух произнес: — Прошу, принять на работу.
— А зачем?
— Надобно так. — И до меня начинает доходить, что в одиночку, месяц колупаться буду.
Выхожу на улицу, подзываю первого попавшегося на глаза пацана:
— Найди, и позови сюда Клима. Будет спрашивать, скажи — Федор срочно зовет.
«Этот счаз из гонца три души вытащит, прежде чем придет» — подумал, глядя вслед бегущему парнишке.
Первая жертва собеседования сидела на лавке и корпела, выводя буквы, высунув от усердия язык и склонив голову набок. Когда я вошел, он даже не оторвался от своего занятия.
Встал рядом. Пишет медленно, но без ошибок, тщательно выводя каждую букву. Закончив, аккуратно положил орудие труда, рядом.
— Антон, расскажи, что ты умеешь делать?
Он встал, подобрал свою шапку, положенную им ранее на край стола, смял и покрутил в руках.
— Отцу с братьями помогаю. Могу скотину обиходить, землю пахать, в огороде…
— А что сам умеешь али научился у кого. — Спрашиваю и понимаю бессмысленность вопросов. Они крестьяне, всё, что можно сделать дома — делают. А что нельзя — обменивают или выменивают. Натуральное хозяйство. Ясненько и понятненько.
Он пожал плечами, переступил с ноги на ногу и только хотел ответить, да я задал другой вопрос.
— А сколько у тебя братьев?
— Шесть и две сестрицы, молодшие. — По его лицу скользнула улыбка.
— Как их звать?
— Анюта и Евдоха. — Вокруг глаз собрались морщинки, уголки губ приподнялись.
— Любы они тебе?
Он широко улыбнулся и кивнул.
— Поди, шустрые?
— Особливо молодшая, Анюта.
— Ты среди братьев, старший или младший? — Я обошел вокруг стола и сел на табурет.
Скрипнули дверные петли, обернувшись, увидел входящего в светелку Клима, махнул ему рукой, подзывая, — Ты куда запропал?
Когда он подошел ближе, указал на стопку бумаги и прочие канцелярские принадлежности. — Садись, будешь обязанности дьяка, исполнять. Записываешь — как звать, прозвище отца, сколько в семье народу.
Он кивнул и, усаживаясь на лавку, проворчал вполголоса, — За каким лешим, давеча…
Я нагнулся к самому уху и спросил, — А ты, рыба моя, всех переписал? И даже чужаков? А вот они меня больше всего интересуют, хочу и не хочу, чтоб они здесь, у нас, работали. Понятно говорю?
