— Сейчас я принесу вам аспирину и соку, а потом, наверное, пойду прогуляюсь с детьми. Похоже, глина им уже порядком надоела.

Карлайл испугался, что она уйдет в другую комнату и оставит его одного. Он хотел с ней поговорить. Он откашлялся.

— Миссис Вебстер, я просто хочу, чтобы вы знали. Мы с моей женой очень долго любили друг друга, любили больше всего на свете. И детей тоже. Мы думали, то есть мы знали, что проживем всю жизнь вместе. И знали, что сделаем абсолютно все, что мы хотим — сделаем вместе.

Он покачал головой. Самое грустное теперь — что бы с ними ни было, им придется обходиться друг без друга.

— Ну-ну, не переживайте, — сказала миссис Вебстер, похлопав его по руке.

Он снова выпрямился и продолжал говорить. Через некоторое время в гостиную пришли дети. Миссис Вебстер поймала их взгляд и приложила палец к губам. Карлайл посмотрел на них, не прекращая своего рассказа. «Пусть слушают, — подумал он, — это и их тоже касается». Дети, похоже, поняли, что нельзя шуметь и следует даже изобразить какой-то интерес, поэтому они тихо сели у ног миссис Вебстер. Но потом повалились на ковер и начали хихикать. Миссис Вебстер бросила на них строгий взгляд, смех прекратился.

Карлайл продолжал говорить. Поначалу голова у него еще болела, и кроме того он чувствовал себя неловко, сидя в одной пижаме рядом с этой пожилой женщиной, которая так терпеливо слушала его. Но потом головная боль как будто испарилась. Куда-то ушло и чувство неловкости. Он начал примерно с середины, с рождения детей. Потом он вернулся назад, к началу истории. Эйлин тогда было восемнадцать лет, ему — девятнадцать. Влюбленные друг в друга, сгорающие от любви мальчик и девочка.

Он остановился и вытер лоб. Потом облизал губы.

— Продолжайте, — подбодрила его миссис Вебстер. — Я вас понимаю. Рассказывайте дальше, мистер Карлайл. Иногда полезно выговориться. Иногда это просто необходимо. К тому же, я действительно хочу услышать. Вы сами почувствуете себя лучше, когда все расскажете. Со мной тоже такое случалось, почти то же самое, что вы описываете. Любовь, вот что это такое.

Дети заснули прямо на ковре. Кит держал палец во рту. Карлайл все еще говорил, когда раздался стук в дверь и вошел мистер Вебстер. Он приехал за женой.

— Присаживайся, Джим, — сказала миссис Вебстер. — Мы не торопимся. Продолжайте рассказывать, мистер Карлайл.

Карлайл кивнул ему, тот кивнул в ответ, потом принес себе из столовой стул. Поставил его рядом с диваном и, вздохнув, сел. Затем снял с головы кепку и с усилием закинул ногу на ногу. Когда Карлайл продолжил рассказ, старик снова опустил ноги на пол. Проснулись дети. Они сели, вертя головами по сторонам. Но Карлайл уже сказал все, что хотел, и замолчал.

— Хорошо. Вы правильно поступили, — сказала миссис Вебстер, когда он закончил. — Вы человек хороший. И она тоже — то есть миссис Карлайл. Вы про это не забывайте. Все это пройдет, и дела у вас наладятся.

Она поднялась и сняла фартук. Мистер Вебстер тоже встал, снова надев свою кепку.

Карлайл проводил их до двери и пожал им руки.

— До свидания, — попрощался мистер Вебстер, прикоснувшись к козырьку.

— Удачи вам, — сказал Карлайл.

Миссис Вебстер сказала, что придет завтра, как обычно, с утра пораньше.

— Отлично, — ответил Карлайл, так, как будто они договорились о чем-то действительно важном.

И вот они неторопливо прошли через двор и сели в машину. Джим Вебстер нырнул под приборный щиток. Миссис Вебстер взглянула на Карлайла и махнула ему рукой. Именно тогда Карлайл почувствовал, что в его жизни закончился какой-то период. Он как будто прощался с Эйлин и своей прошлой жизнью. Интересно, он когда-нибудь махал ей на прощанье? Должен был, конечно, он даже в этом не сомневался, но вспомнить что-то точно не мог. Однако он понял, что все завершилось, и почувствовал, что, наконец, может ее отпустить. Он не сомневался, что их жизнь была именно такой, как он рассказал. Но эта жизнь уже была в прошлом. И его прошлое — хотя сейчас это казалось невероятным, и он изо всех сил этому сопротивлялся — станет частью его самого, как и все, что произошло с ним в жизни.

Когда пикап покатил прочь, Карлайл снова поднял руку. Пожилые супруги оглянулись на прощание. Потом он опустил руку, повернулся и посмотрел на детей.

Этот мой друг с работы, Бад, пригласил нас с Фрэн к себе в гости. С его женой я знаком не был, а он не был знаком с Фрэн. В этом смысле мы были на равных. Но мы-то с Бадом дружили. Еще я знал, что у Бада ребенок. Ребенку было, наверное, месяцев восемь, когда Бад нас пригласил. И куда улетели эти восемь месяцев? Куда, черт возьми, вообще уходит время? Я прекрасно помню тот день, когда Бад явился на работу с коробкой сигар. И раздавал их всем в кафетерии. Сигары были неважнецкие, марки «Голландские Мастера». Зато на каждой была красная наклейка и обертка с надписью: «У НАС МАЛЬЧИК!» Я сигары не курю, но одну все равно взял.

— Возьми парочку, — сказал Бад и тряхнул коробку. — Я тоже не люблю сигар. Это она придумала.

Он имел в виду свою жену. Оллу.

Мы с женой Бада никогда не виделись, хотя однажды я говорил с ней по телефону. Дело было в субботу, в середине дня, и я не знал, чем заняться. Тогда я позвонил Баду спросить, придумал ли он, чем заняться. Трубку сняла женщина, она сказала: «Алло?». Меня заклинило, я не мог вспомнить, как ее зовут. Жена Бада. Бад тысячу раз называл при мне ее имя. Но оно влетало в одно ухо и вылетало в другое. «Алло!» — повторила женщина. У них там был включен телевизор. Потом женщина спросила: «Кто это?». И я услышал, как закричал ребенок. «Бад!» — позвала женщина. «Что?» — сказал ей Бад. А я все не мог вспомнить ее имя. И просто повесил трубку. Когда мы увиделись с Бадом на работе, черта с два я признался ему, что звонил. Зато я так повернул разговор, чтобы он упомянул ее имя. «Олла» — сказал он. «Олла», — сказал я себе. Олла.

— Ничего особенного мы не планируем, — сказал Бад. Мы сидели в кафетерии и пили кофе. — Нас будет всего четверо. Ты с твоей и мы с Оллой. Всё по-простому. Приезжайте часам к семи. В шесть она кормит. Потом уложит ребенка, и мы спокойно поужинаем. Найти нас довольно сложно. Вот карта.

Он протянул мне листок бумаги, где были нарисованы все крупные и мелкие дороги, проселки и все прочее, и стрелки с указаниями сторон горизонта. Его дом был отмечен большим крестом.

Я сказал:

— Мы с удовольствием.

Но Фрэн не очень обрадовалась.

Вечером, у телевизора, я спросил, стоит ли нам взять что-нибудь с собой к Баду.

— Например, что? — осведомилась Фрэн. — Он просил что-нибудь привезти? Мне-то откуда знать? Понятия не имею.

Она пожала плечами и соответствующе на меня посмотрела. Она и раньше слышала от меня про Бада. Но знакома с ним не была и не очень-то рвалась знакомиться.

— Можем взять вина, — сказала она. — Как знаешь. Наверное, стоит взять бутылку вина.

Она покачала головой. Длинные волосы разлетелись по плечам. «Зачем нам кто-то еще? — казалось, говорила она. — Нам и вдвоем хорошо».

— Иди ко мне, — позвал я.

Она придвинулась поближе, чтобы я мог обнять ее. Фрэн — как большой высокий бокал с водой. Эти ее светлые волосы, струящиеся по спине. Я взял прядку и понюхал. Я запустил руку в ее волосы. Фрэн не отодвинулась. Я уткнулся лицом в ее волосы и еще крепче прижал к себе.

Иногда, когда волосы ей мешают, она собирает их и перебрасывает за плечо. Они ее раздражают.

— Чертова грива, — говорит она. — Одна с ней морока.

Фрэн работает в молочном магазине и на работе волосы подбирает. Каждый вечер ей приходится их мыть и долго потом расчесывать, пока мы сидим у телевизора. Время от времени она грозится, что отрежет их. Но я думаю, что это вряд ли. Она знает, как они мне нравятся. Знает, как я над ними трясусь. Я ей часто говорю, что из-за волос в нее и влюбился. Я говорю, что, если она их отрежет, я могу ее разлюбить. Иногда я называю ее «шведкой». Она могла бы сойти за шведку. Эти наши вечера вдвоем, когда она расчесывала волосы и мы вместе вслух загадывали желания. Что у нас будет новая машина, такое вот было желание. Что мы сможем на пару недель съездить в Канаду. Чего мы никогда не загадывали — чтобы у нас были дети. Детей у нас не было, потому что мы не хотели детей. Может, когда-нибудь потом, говорили мы друг дружке. Но тогда мы с этим не спешили. Считали, что нам некуда спешить. Иногда по вечерам мы ходили в кино. Чаще проводили вечера дома у телевизора. Бывало, что Фрэн что-нибудь для меня пекла, и потом мы всё съедали в один присест.