На следующее утро он уехал еще до того, как я проснулась, но я больше не беспокоилась. С того самого времени я старалась вести себя с ним, как с квартирантом, пока он не исправится. Я держала дистанцию. Ему следовало извиниться, чтобы мы перестали общаться как двое незнакомцев, которых судьба свела под одной крышей.

Когда в тот вечер я вернулась домой с работы, на столе стоял ужин. «Как ты? — спросил он меня и помог снять пальто. — Как день прошел?»

Я сказала: «Дорогой, я так и не смогла заснуть прошлой ночью. Я пообещала себе, что не стану ничего выяснять, чтобы ты не чувствовал себя виноватым, но я не привыкла к тому, чтобы мой сын разговаривал со мной подобным образом».

«Я хочу тебе кое-что показать», — сказал он и достал свое сочинение по гражданскому праву. Если не ошибаюсь, оно было на тему взаимодействия Конгресса и Верховного суда. Эта работа заняла первое место на конкурсе выпускников. Я начала было читать и решила, что нам пора обо всем поговорить. Я ему так и сказала: «Дорогой, мне нужно с тобой серьезно поговорить, очень сложно воспитывать ребенка, когда отношения строятся подобным образом, а нам сложно вдвойне, ведь мы живем одни, без отца, без мужчины, который всегда поможет, если это необходимо. Ты уже почти взрослый, и я считаю, что заслуживаю уважения или хотя бы вежливости, ведь я всегда была с тобой честна и справедлива. Я хочу знать правду, дорогой, это все, чего я от тебя жду. Дорогой, (я перевела дыхание), представь, что у тебя есть ребенок, и ты его спрашиваешь о чем-нибудь, не важно о чем. Про то, где он был или куда идет, как проводит свободное время? И он ни разу вообще ни разу не говорит тебе правды? И если ты даже спросишь его, идет ли дождь на улице, он ответит „нет“, скажет, что погода замечательная и светит солнце, и засмеется про себя, подумав, что ты слишком старая и глупая, все равно не заметишь, что на нем вся одежда мокрая. Почему он врет, спрашиваешь ты себя, чего он этим добивается, и не находишь ответа на вопрос. Я все время себя об этом спрашиваю и не понимаю — зачем. Зачем же, дорогой?»

Он не ответил, просто стоял и смотрел на меня, потом отошел в сторону и сказал: «Я тебе покажу. На колени, вот мой ответ, на колени, я сказал — вот зачем».

Я побежала в свою комнату и заперла дверь. В ту же самую ночь он уехал, просто собрал свои вещи, все, что ему было нужно, и уехал. Хотите верьте, хотите нет, больше я его не видела. Единственный раз только на церемонии вручения аттестатов об окончании школы, но там было очень много народу. Я сидела в огромном зале и видела, как ему вручают аттестат и приз за сочинение, потом он сказал небольшую речь, и все начали хлопать, и я тоже.

Потом я пошла домой.

Больше я его не видела. Конечно, я видела его потом по телевизору, и фотографии в газетах.

Я узнала, что он записался в морские пехотинцы, а потом мне кто-то сказал, что он ушел из армии и поступил в колледж на восточном побережье. Женился — на дочери известного политика, и через какое-то время сам занялся, наконец, политикой. Я все чаще и чаще видела его имя в заголовках газет. Узнала его адрес и начала посылать ему письма, писала каждые два-три месяца, но ни разу так и не получила ответа. Он баллотировался на пост губернатора и одержал победу на выборах, теперь он очень известный человек. Вот тогда я и начала беспокоиться.

Я сама придумала эти страхи, стала бояться, перестала ему писать, в надежде на то, что он решит, будто я умерла. Я переехала сюда. Мне дали новый номер страхового полиса, который не значился ни в каких списках, потом пришлось поменять и имя тоже. Если ты человек, у которого есть власть, и ты хочешь кого-то разыскать — особых сложностей не возникнет.

Я должна им гордиться, но я просто боюсь. На прошлой неделе я заметила машину, которая за мной следила, поэтому сразу пошла домой и заперла дверь. А пару дней назад начал звонить телефон, и он все звонил и звонил, а я как раз собиралась прилечь. Я взяла трубку, но никто не ответил.

Я уже старая. Я его мать. Наверное, я должна быть самой счастливой матерью на земле, но кроме страха во мне ничего не осталось.

Спасибо, что вы мне написали. Я хотела с кем-нибудь этим поделиться. Мне очень стыдно.

Еще я хотела спросить, откуда вы узнали, кто я и как меня найти? Я так надеялась, что никто никогда этого не узнает. Но вам это как-то удалось. Зачем же вам это? Пожалуйста, напишите, зачем.

С уважением,

Положение таково, что машину нужно продать срочно, и Лео поручил это Тони. Тони умна, и у нее есть характер. Раньше она работала агентом по распространению детских энциклопедий. Она заставила его подписаться, хотя у него не было детей. Тогда Лео назначил ей свидание, и вот к чему оно привело, то их свидание. Продавать нужно за наличные, чтобы они были же сегодня вечером. Завтра любой из тех, кому они задолжали, может наложить на машину имущественный арест. В понедельник им идти в суд, их дом не подлежит аресту, но они кое-что узнали вчера от своего адвоката, когда он прислал «письма о намерениях». Слушания в понедельник — ерунда, сказал адвокат. Им зададут несколько вопросов, они подпишут бумаги, и все. Но продайте кабриолет, сказал он, прямо сегодня, вечером. С машинкой Лео, разумеется, можно и не расставаться. Но если они явятся в суд с этим кабриолетищем, суд заберет его, и все дела.

Тони одевается. А сейчас уже четыре часа. Лео опасается, что распродажи закроют. Но Тони не спешит. Она надевает новую белую блузку с широкими кружевными манжетами, новый костюм, новые туфли на каблуках. Она перекладывает содержимое соломенной сумки в новенькую лакированную сумочку. Она изучает косметичку из змеиной кожи и тоже берет ее с собой. Два часа перед этим Тони приводила в порядок волосы и лицо. Лео стоит в дверях спальни и постукивает костяшками пальцев по губам, за всем этим наблюдая.

— Ты меня нервируешь, — говорит она. — Не могу, когда ты так стоишь, — говорит она. — Лучше скажи, как я выгляжу.

— Ты выглядишь замечательно, — говорит он. — Ты выглядишь великолепно. Я бы купил у тебя любую машину.

— Но у тебя нет денег, — говорит она, разглядывая себя в зеркале. Она поправляет волосы, хмурится. — И кредит у тебя дырявый. Ты пустое место, — говорит она. — Шучу, — она смотрит на него в зеркало. — Не принимай всерьез, — говорит она. — Раз это надо сделать, я сделаю. Если возьмешься ты — хорошо, если получишь три-четыре сотни, и мы оба это знаем. Милый, хорошо, если еще и самому не придется доплачивать. — Она в последний раз проводит рукой по волосам, красит губы, прижимает к свежей помаде салфетку. Она отворачивается от зеркала и берет сумочку. — Придется идти с ними в ресторан или еще куда. Я тебе говорила, это их стиль, я знаю, как они работают. Но не волнуйся. Я выпутаюсь, — успокаивает она. — Я с ними справлюсь.

— Боже, — не выдерживает Лео, — нужно было это говорить?

Она пристально смотрит на него.

— Пожелай мне удачи, — просит она.

— Удачи, — желает он. — На тебе розовая комбинация? — спрашивает он.

Она кивает. Он идет следом за ней через весь дом. Это высокая женщина с маленькой упругой грудью, широкая и крепкая в бедрах. Он скребет прыщ у себя на шее.

— Ты уверена? — спрашивает он. — Проверь. Ты должна быть в розовой комбинации.

— Я в розовой комбинации, — говорит она.

— Проверь.

Она хочет что-то сказать, но вместо этого смотрит на свое отражение в окне и затем отрицательно качает головой.

— Хотя бы позвони, — просит он. — Чтобы я знал, что там у тебя.

— Я позвоню, — обещает она. — Целуй, чмок, чмок. Сюда, — она показывает на уголок своего рта. — Осторожнее, не смажь, — говорит она.

Он открывает перед ней дверь.

— Откуда ты начнешь? — спрашивает он. Она проходит мимо него на крыльцо.

С противоположной стороны улицы на них смотрит Эрнст Вильямс. В широченных бермудах, с висящим животом, он смотрит на Лео и Тони, направив разбрызгиватель шланга на свои бегонии. Как-то прошлой зимой, на праздники, когда Тони с детьми уехала к матери Лео, он привел домой женщину. А в девять часов утра, той холодной и туманной субботы, Лео вышел проводить ее до машины, к полной неожиданности для Эрнста Вильямса, стоявшего на тротуаре с газетой в руке. Туман в тот момент немного рассеялся, Эрнст Вильямс уставился, затем хлопнул себя газетой по ноге, крепко.