— Мне они уже снятся, эти витамины. Мне нет покоя. Нет никакого покоя! Ты хотя бы, как выйдешь с работы, можешь сразу забыть о ней. Наверняка тебе ни разу не снилось, как ты натираешь полы, или чем ты там еще занимаешься. Когда ты уходишь с этой чертовой работы, дома она тебе не снится! — выкрикнула она. — Ведь так?

— Я не помню — мне вообще ничего не снится, — ответил я. — Я просыпаюсь и ничего не помню. — Я пожал плечами. — Охота мне была следить за тем, что происходит в моей голове, когда я сплю. Мне все равно.

— Так не бывает — тебе снятся сны! — воскликнула Пэтти. — Если даже ты и не помнишь их. Они всем снятся. Если бы тебе не снились сны, ты бы сошел с ума. Я читала об этом. Это отдушина. Люди спят, и им снятся сны. Иначе они сойдут с ума. Но когда сплю я, мне снятся витамины. Ты понимаешь, о чем я говорю? — она пристально на меня посмотрела.

— И да и нет, — ответил я.

Это был непростой вопрос.

— Мне снится, как я продаю витамины, — продолжила она. — Я их продаю, потом они мне снятся… получается, что я торгую витаминами круглые сутки. Боже, разве это жизнь?

Она допила коктейль.

— А как Пэм поживает? — спросил я. — Все еще подворовывает? — Мне хотелось сменить тему, но ничего лучше я придумать не смог.

— Черт, — сказала Пэтти. И покачала головой. Мы стали слушать шум дождя.

— Никто не продает витамины, — снова заговорила Пэтти. И схватила стакан, но он был пуст. — Никто не покупает витамины. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Ты меня слышишь?

Я поднялся, чтобы налить нам еще.

— А у Донны как дела? — спросил я. А сам читаю этикетку на бутылке, жду.

Пэтти сказала:

— Ей удалось продать немного позавчера. Это все. Это все, чего мы добились на этой неделе. Не удивлюсь, если она уйдет. Я не буду в претензии. — Так и сказала. — Будь я на ее месте, точно бы ушла. Но если она уйдет, то что будет? Тогда я опять вернусь к тому, с чего начинала, вот что будет. Опять все с нуля. Середина зимы, люди кругом по всей стране болеют, умирают, но никому и в голову не приходит купить витамины. Я и сама уже вся больная, полная чертовщина.

— Что с тобой, детка? — я поставил стаканы на стол и сел. Она продолжала, словно я ничего и не сказал. А, может, так оно и было.

— Единственный мой клиент — я сама, — сказала она. — Мне все кажется, что эти витамины полезны для кожи. Как тебе моя кожа? Интересно, бывает ли передозировка витаминов? Я уже дошла до того, что в сортир не могу сходить по-человечески.

— Детка… — сказал я.

Но она продолжала:

— Тебя не волнует, принимаю я витамины, не принимаю… Вот в чем дело. Тебя вообще ничего не волнует. У меня сегодня, когда лил дождь, сломался дворник, я чуть не попала в аварию, — остановилась в последний момент.

Мы все пили и говорили, до самого моего ухода, в смысле, на работу. Пэтти собиралась, если, конечно, не заснет, поваляться в ванной.

— Засыпаю на ходу, — сказала она. — Витамины. Витамины — это для нас все, — сказала она. Она осмотрела кухню, заглянула в свой пустой стакан. Ее развезло, но она разрешила мне поцеловать себя. Затем я отправился на работу.

Было одно местечко, куда я захаживал после работы. Я начал ходить туда ради музыки, ну и к тому же там можно было пропустить стаканчик, когда все вокруг закрывалось. Место называлось «Офф-Бродвей». Это было негритянское заведение, неподалеку от негритянского квартала. Заправлял там негр Хаки. Посетители собирались здесь обычно уже тогда, когда в других местах прекращалось обслуживание. Заказывали они чаще всего «местные» напитки — то есть кока-колу с убойной дозой виски, — или проносили с собой напитки под полой пальто, заказывали колу с виски, а выпив его, смешивали свои коктейли.

Бывало и такое, что один негр бил другого бутылкой по голове. Говорили, что как-то один чувак подкрался к другому в сортире и перерезал ему горло, пока у того руки были заняты. Но лично при мне ничего подобного не случалось. Ничего, с чем не справился бы Хаки. Хаки был здоровенным негром с бритой башкой, которая блестела в свете флюоресцентных ламп. Он носил гавайские рубашки навыпуск. Мне кажется, у него что-то было вшито в ремень. Что-то такое, наверное, тяжеленькое. Стоило кому-то разбушеваться, Хаки подходил к нему, клал руку на плечо и говорил пару ласковых. И все. Вот уже много месяцев я регулярно захаживал в это местечко. Мне льстило, что Хаки разговаривает со мной, интересуется: «Как дела, дружище?», или: «Дружище, сто лет тебя не видел».

Вот туда, в «Офф-Бродвей», я и пригласил Донну на свидание. На наше единственное свидание.

Я вышел из больницы сразу после двенадцати. Ночь была ясная, и на небе появились звезды. У меня до сих пор гудело в голове от виски, которое мы выпили с Пэтти. Тем не менее, я собирался выпить еще что-нибудь по дороге домой. Машина Донны стояла рядом с моей, и Донна сидела внутри — курила. Я вспомнил, как мы обнимались на кухне, и как она сказала: «Не сейчас».

Она опустила стекло и стряхнула пепел с сигареты.

— Я не могла уснуть, — сказала она. — Одолели всякие мысли, и я не могла уснуть.

— Донна. Рад тебя видеть, — сказал я.

— Не знаю, что со мной…

— Хочешь пойти что-нибудь выпить? — спросил я.

— Пэтти ведь моя подруга, — продолжила она.

— И моя тоже, — напомнил я. — Пойдем.

— Просто чтоб ты знал, — добавила она.

— Есть неплохое местечко. Негритянское. У них музыка. Можем пропустить по стаканчику и послушать музыку.

— Ты отвезешь меня? — спросила Донна.

— Подвинься, — сказал я.

Она тут же принялась говорить про витамины: дела идут плохо, продажи упали, интерес к рынку витаминов пропал.

Потом сказала:

— Мне так стыдно перед Пэтти. Она моя лучшая подруга и пытается как-то все наладить. Но, возможно, мне все же придется уйти. Это между нами. Поклянись! Пойми, нужно что-то есть. Платить за квартиру. Мне нужно новое пальто и новые туфли. Ну и что мне эти витамины, а? — спросила Донна. — Я очень сомневаюсь, что витамины — это то, что сейчас требуется. Пэтти я пока ничего пока не говорила. Я же тебе сказала, что пока еще только думаю.

Донна положила руку рядом с моей ногой. Я опустил руку и сжал ее пальцы. Она сжала мои. Затем убрала руку и надавила на зажигалку; прикурив, положила руку обратно.

— Главное, очень не хочется расстраивать Пэтти. Ты понимаешь, что я имею в виду? Мы были командой.

Она поднесла свою сигарету к моим губам:

— Я знаю, ты куришь другие, — сказала она, — но ты попробуй, давай.

Я въехал на парковку у «Офф-Бродвей». Три негра стояли возле старого «крайслера» с треснувшим лобовым стеклом. Просто стояли и потягивали что-то из бутылок. Они оглядели нас. Я вылез из машины и обошел ее, чтобы открыть дверь Донне. Потом проверил, все ли двери закрыты, взял Донну за руку, и мы вышли на улицу. Негры пили и смотрели на нас.

Я спросил:

— Ты ведь не собираешься переезжать в Портленд?

Мы шли по тротуару, я обнял ее за талию.

— Я ничего не знаю про Портленд. Мне никогда и в голову не приходило, чтобы вдруг туда сорваться.

В передней половине «Офф-Бродвей» находились обычное кафе и бар. Несколько негров сидели за стойкой, и еще несколько расставляли тарелки с едой на столах, покрытых красными клеенками. Мы прошли через помещение кафе в большую заднюю комнату. Там была длинная стойка, кабинки вдоль стены и сцена, где располагались музыканты. Перед сценой было нечто вроде танцпола. Бары и ночные клубы еще работали, поэтому народу было пока немного. Я помог Донне снять пальто. Мы заняли кабинку и положили сигареты на столик. К нам подошла чернокожая официантка, Ханна. Мы обменялись с ней кивками. Она посмотрела на Донну. Я заказал два виски с колой и решил, что все хорошо.

Когда нам принесли напитки, я заплатил, мы сделали по глотку и начали обниматься. Мы обнимались, тискались, гладили друг друга. Донна постоянно останавливалась, откидывалась назад, легонько меня отталкивала, затем хватала меня за запястья. Она смотрела мне в глаза. Затем ее глаза закрывались, и мы снова начинали целоваться. Скоро народу поприбавилось. Мы перестали целоваться, но я по-прежнему обнимал ее. Она положила руку мне на ногу. Двое трубачей-негров и белый барабанщик начали что-то наигрывать. Я подумал, что нам с Донной стоит еще выпить и послушать музыку. А потом уйти и отправиться к ней домой, чтобы довести дело до конца.