— Вот те на, — рассмеялся я, — Эдетта совсем никакая не Юдифь. И кто вам такое имя придумал — Эдетта?

— Священник в нашей церквушке, — сказала девушка. — Родители у меня верующие. Принесли в церковь крестить с именем в метрике Эльвира. А батюшка посмотрел в святцы и сказал, что такого православного имени нет. Стали искать подходящее и звучное имя. Нашли вот это Эдетта. И батюшка, и родители мои согласились, что имя красивое и звучное. Вот и получается, что по паспорту я Эльвира, а в православии Эдетта. Потом уже стала выяснять, откуда произошло такое имя. Получается, что из имени Эдита, а оно уже является производным от имени Юдифь.

— Значит, прав оказался пророк, — сказал я, — что выйду я из тюрьмы чудесным образом и встречу свою Юдифь. Только вот на жизнь или на погибель ты мне послана?

— Как это на погибель? — округлились глаза у девушки.

— Есть такая библейская легенда о красавице Юдифь, которая отрезала голову у завоевателя Олоферна, — напомнил я.

— Юлий это не Олоферн, — улыбнулась Эдетта, — и поэтому я не представляю для вас опасности.

— Тогда вы можете спасти меня, — сказал я.

— Как? — удивленно спросила девушка.

— Увезите меня куда-нибудь, — попросил я, — я только что сбежал из тюрьмы.

— А за что вас посадили? — насторожилась девушка.

— Не пел гимн о Великом учителе, — признался я.

Девушка посмотрела на меня оценивающе. Видок у меня был еще тот. Посидите сами на нарах в обезьяннике сутки и потом посмотрите на себя в зеркало. Интеллигентность начинает прятаться, зато тюремность начинает проглядывать наружу.

— Надевайте это, — сказала она и достала из сумочки вязаную шапочку серого цвета. Затем немного подумала и достала газовую косынку, которую повязала мне на лицо, закрыв одну щеку и подложив под косынку свой платочек, — у вас зубы болят, — уточнила она.

— И у меня нет ни денег, ни документов, — дал я дополнительную вводную.

— Ничего страшного, — сказала Эльвира, — туда, куда мы поедем, паспорта не нужны. Деньги нужны, но не так много.

Взяв меня под руку, Эдетта повела больного человека в вязаной шапочке и с компрессом на щеке на перрон пригородных электричек. Она быстро купила в автомате билеты. Мы сели в вагон, в котором случайно оказалось два свободных места рядом.

Собственно говоря, за двенадцать лет мало чего изменилось, разве что местность рядом с железной дорогой стала более окультуренной. Не видно валяющихся остовов техники, куч различного мусора и покосившихся домишек жителей ближнего примосковья.

— Красиво стало, — сказал я, кивнув головой в сторону окна.

— Да, — согласилась Эдетта, — Великий учитель не любил много разговаривать. Кадры решают все, — говорил он, — и действующий начальник оказывался бывшим, а неперспективный работник оказывался эффективным менеджером. У нас в стране одна треть людей действующие начальники, одна треть — бывшие начальники и одна треть — исполнители. Так что, все знают, что надо делать. Если у человека около дома непорядок, то приходит инспектор и выписывает требование о необходимости наведения порядка. Если к указанному сроку ничего не сделано, то приезжает бригада, которая делает все в лучшем виде и выставляет хозяину счет на произведенные работы. Не оплатишь, будешь сидеть в пустом доме. Приставы заберут все ценное на сумму счета. Власть особо не церемонится с теми, кто что-то должен и не делает. Обижаются, а делают. Теперь гли-ко, как все вокруг захорошело.

Что-то знакомое и старорусское послышалось в ее голосе. Если вместо одежды она употребит слово лопотина, вместо говорить бахорить или баять, то так оно и есть. Только что в Москве она была москвичкой, а как выехала из Москвы, так сразу спрятанные корни русского человека начали выходить наружу.

— А куда мы едем? — тихонько спросил я.

— А тебе не все равно? — улыбнулась девушка. — Раз тебе меня пророк напророчил, то придется меня слушаться.

Внезапно в конце вагона послышалась музыка. Инвалид в коляске с аккордеоном в руках распевал во все горло, а везущая его девушка протягивала пассажирам фетровую шляпу для подаяний.

Я был батальонный разведчик,

А ён — писаришка штабной,

Я был за Расею ответчик,

А ён спал с маею жаной…

Пассажиры прекрасно понимали, что перед ними люди, занимающиеся коммерческой деятельности, а не обездоленные люди и поэтому бросали в шляпу мелочь, пряча глаза как после сделанного неблаговидного поступка. Каждый из них с чистым сердцем помог бы нуждающемуся человеку, но из-за сволочей из нищенской мафии действительно беспомощные люди оставались без сострадания.

— При Великом учителе таких не было, — шепнула мне Эдетта, — он их всех к единому знаменателю привел.

— Посадил, что ли? — так же шепотом спросил я.

— Посадил всех организаторов, — сообщила девушка, — продажных правоохранителей всех выгнали, а судьи выборные, те спуску преступникам не давали. А сейчас они снова появились. Вот люди и шепчутся, что нужно Великого учителя снова к власти призывать. Смотри, видишь домики вдали, за лесом. Минут через пять будет остановка, а там пешочком. Близко. Километров десять.

В это время в вагон вошли человек пять молодых людей в кожаных куртках и с бритыми затылками. Они пошли по вагону, внимательно приглядываясь к пассажирам.

— Фашисты, — шепнула Эдетта.

Один из фашистов вдруг ткнул в мою спутницу пальцем и крикнул:

— Ребята, вот она нерусская.

Я взял девушку за руку и поставил впереди себя, двигаясь вместе в сторону тамбура. На помощь пассажиров я вообще не рассчитывал, но случилось что-то невообразимое в мое время. Все присутствовавшие мужчины с криками, — Бей фашистов! — набросились на бритоголовых. Изрядно побитых их выбросили из электрички на пустынную платформу, куда вышли и мы.

— Эдетка, это не твои ухажеры? — спросил приближающийся к нам небольшой старичок с всклоченной бородой.

— Мои, дядь Паш, — сказала девушка, — хорошо пассажиры помогли, да вот сюда их и выбросили.

— Дед мой еще с московской земли фашистов гнал, а смотри ты, снова плодиться начали, надо Учителя во власть призывать, — задумчиво сказал дядя Паша и резко свистнул.

Откуда-то из кустов появились три здоровенных парня, похожих друг на друга как близнецы, с дубинами в руках и спросили:

— Чего, дядь Паш?

— Да вот, фашисты опять пришли, напонужать им надо, как в 1941 году, — бросил им старичок и указал пальцем на меня, — а ты кто таков, мил человек, лопотина-то у тебя нездешняя?

— Это мой дядь Паш, — быстро сказала Эдетта.

— Ухажер, что ли? — спросил старик.

Эдетта покраснела и кивнула головой.

— Тогда пошли, — махнул рукой дядя Паша, — Машка совсем заждалась.

За нашей спиной были слышны сдержанные вскрики и какие-то шлепки, как будто женщины вальками выбивали постиранное белье.

— Ты не кривись, мил человек, — сказал дядя Паша, — не было бы меня на платформе, вас бы фашисты дубасили и забили насмерть. Им это только в удовольствие. А мои ребята отделают их так, чтобы они на всю жизнь запомнили, как это на гражданина расейского руку поднимать. Собрать бы еще офицерье запасное, да выдрать всех на площади, потому что это они фашистов готовят и распинаются о чистоте русской крови. А русская кровь тем чиста, что в ней все народы присутствуют вместе. Учитель всех приказал считать русскими, да вот опять эта чехарда началась. Наверное, тут народ должон свое веское слово сказать, кто сегодня власть в стране? Мы — народ или эти, которые павликов морозовых в качестве смены своей воспитывают.

— Дядь Паш, а кто эти трое ребят? — спросил я.

— А, это? — улыбнулся мужичок. — Это трое из ларца, одинаковые с лица. Живут у крыльца, по натуре честны, больше спят и видят сны, совсем не злы, зато берегитесь козлы.

В конце платформы стояла лошадь, запряженная в повозку, и мерно жевала сено. Увидев нас, лошадь мотнула головой, как бы приветствуя и говоря, что уже заждалась на этом полустанке.