— Не подохнем, Миша, — сказал я, — если государство будет работать для народа, то не подохнем. Не дадут подохнуть, но и на халяву жить не дадут. Помогут устроиться, делом заняться, а постоянная помощь людей развращает. Один с ложкой, а семеро с сошкой. И Запад от этого и погибнет. Кто у них там лучше всех живет: ВИЧ-инфицированный пидорас с семьей из десяти человек, которые вообще не желают ничего делать и даже не знают язык страны проживания.

— Так ведь и нашей стране не дадут жить спокойно, — Миша стукнул меня моим же козырем, — и нас заставят вводить такие же законы, как и у них и у нас появится такая же категория, которая не желает говорить по-русски. Вон, в республиках стараются сделать языки титульного меньшинства государственными и жить по законам шариата.

— Не обращай внимания на эти детские болезни национализма в условиях демократии. Все устаканится и придет в норму, — успокоил я соседа. — А ты не думал о том, что ты можешь оказать влияние на наше будущее?

— Кого-нибудь пришибить, чтобы не пакостил и скрыться от ответственности? — спросил мой собеседник. — Так ведь свято место пусто не бывает. Время требует лидера, и лидер этот придет. Уберем Гитлера — придет Гитлеряка, Гитлеренко или Гитлеридзе.

— Ты что-то имеешь против украинцев и грузин? — спросил я, удивленный производными от фамилии фюрера фашистов.

— Да нет, так, к слову пришлось, — улыбнулся Миша. — вспомнил Гитлера и тут же на память пришел Степан Бандера и немецкий орден царицы Тамары для награждения грузин. Будущее изменить нельзя. Не человек делает историю, а история делает человека. В сороковые годы Всемирная история была беременна большой войной, потому что предыдущая война не разрешила все противоречия, а оставила обиженными многие народы и страны, испытывающие лишения на фоне жирующих стран. Все нарывы лечатся хирургическим путем. Окажись Гитлер пацифистом, он закончил бы свои дни в концлагере, а дранг нах остен проводил бы другой фюрер. И вместо Сталина пришел бы другой руководитель, который бы оказался рядом. Вот он-то делал историю. История стала поворачивать русских к демократии, а Сталин железной рукой и кровавыми методами, как товарищ Троцкий, загнал всю Россию в счастливую страну законченного социализма. Кто его знает, может быть, другой лидер был бы более кровавым и жестоким. Не было бы войны с фашистами, точно такое количество советских граждан погибло бы в лагерях НКВД, а не полях сражений. Если записано, что потери СССР в сороковые годы должны равняться примерно тридцати миллионам, то так бы оно и было. Постреляли бы всех или закопали в шахтах и каналах.

— Да и его бы любили больше, чем товарища Сталина, — вздохнул я, — народ заслужил свое правительство и народ плакал, когда Сталин умер. С таким народом историю не сделаешь и вперед его не поведешь. На пулеметы повести можно, а вот в будущее нельзя, он это будущее либо разворует, либо изгадит.

Миша смотрел на меня и согласно кивал головой. И я говорил и сам не верил себе, хотя, объективно, я был прав. Еще в детские годы я слышал разговор двух инженеров с нашего завода химических удобрений о выезде директора предприятия на осмотр садоводческих хозяйств от завода.

Директор посмотрел на всю благодать, на аккуратные домики, построенные из добротных материалов, хотя в свободной продаже таких материалов не было, а были они только на заводе, плюнул, выматерился, сел в машину и спросил сам себя:

— Если всех пересадить за воровство, то кто на заводе работать будет?

— Вот видишь, даже ты подтверждаешь, что не лидер ведет народ, а народ ведет лидера, вернее, лидер плывет в гуще народной, — сказал Миша, — а все философские рассуждения сводятся к тому, что каждой эпохе нужен свой лидер и этот лидер продолжает историю так, как это прописано свыше. На самом деле это не так.

— Пусть будет так, что лидер уловил направление исторического движения и повел народ по предписанному кем-то пути, — согласился я, — но он повел его туда, куда хотел сам народ и поэтому он пошел за ним. Пусть те, кто хотел идти за ним, были немногочисленны, зато остальных он железной рукой пригласил следовать за собой. И они были вынуждены пойти. А ведь он мог обойтись и без насилия, если бы знал, чем кончится та или иная утопия.

— Кто из нас знает, что будет с нами завтра, — с какой-то обреченностью произнес мой сосед.

— Мы знаем, — сказал я, — и если мы возглавим это движение, то все будет совсем не так, как это есть сегодня.

— То есть, как это мы возглавим, — не понял Миша, — кто же нас пустит во власть?

— А нам и не нужно прорываться, — улыбнулся я, — мы встанем у истоков этой власти. Поэтому, давай, рассказывай, что ты знаешь о прежнем жильце этой комнаты.

— Я ничего не могу сказать о нем, — сказал Миша, — но наши с ним разговоры очень похожи на те, которых мы сейчас с тобой говорим. Он так же считал, что любое движение лучше возглавить, нежели тратить силы на борьбу с ним. Он все время говорил: если пьянку нельзя предотвратить, то ее нужно возглавить. Погоди, — говорил он мне, — вы еще обо мне услышите. Если не услышите, то я напомню вам о себе.

— И до сих пор не напоминал? — спросил я.

— Не напоминал, — ухмыльнулся Миша. — Тот, кто вырвется отсюда, вряд ли будет ходить под забором и кричать, что это он, посмотрите на него.

— А что он рассказывал о своем изобретении? — спросил я соседа.

— Ты знаешь, я в технике не особенно силен, — ответил он, — но все, что он рассказывал, мне казалось бредом непризнанного гения. Вот представь себе. Весь мир и вся земля это один огромный трансформатор, удерживающий все магнитные линии и электромагнитные поля. При повышении напряжения начинаются войны, стихийные бедствия, эпидемии, техногенные катастрофы, огромные потери среди населения. При уменьшении напряжения начинается полоса благоденствия. Магнитные поля никуда не деваются. То есть не возникают ниоткуда и не исчезают в неизвестность. Все поля находятся в электромагнитной мантии земли, существуя и отдаляясь от центра по мере возникновения новых полей. По его расчетам, новое поле возникает один раз в сто лет. Каждый человек может оставаться в своем привычном поле и не переходить в новое.

— Что-то непонятно, — сказал я, — а ты все понимаешь?

— Я тоже не все понимаю, — согласился Миша, — но мой старый сосед разъяснял мне, что если не овладевать новыми знаниями, не заниматься исследованиями и не участвовать в событиях в своей стране, то можно остаться в своем электромагнитно-временном поле и преспокойно жить стабильной жизнью.

— Все равно так невозможно, — не согласился я, — ведь историю не переписать. Все, что было, снова коснется человека.

— А-а-а, — засмеялся Миша, подняв вверх указательный палец в знак того, что я сказал что-то важное, — значит, историю переписать невозможно, а переместиться во времени возможно?

— Мне кажется, что перемещение во времени физического лица невозможно, — безапелляционно сказал я, — то, что бывает с нами, — я указал пальцем на себя и на него, — это просто свойство нашей личности представлять себе, каким может быть наше будущее, и каким было наше прошлое. И не больше того.

— Я тебя вообще тогда не понимаю, — возмутился Миша, — а как я смог взять твой компьютер и положить его в камеру хранения? Это что вот такое? — и он указал пальцем на системный блок моего компьютера.

— Я верю в это и не верю в это, — сказал я Мише, — и я был в будущем, но моя телесная оболочка оставалась дома. Как это понять? Я был, и я не был? Я был в будущем при помощи компьютера, а ты бываешь там лишь волей мысли. Ты это можешь объяснить? Что будет, если твою оболочку здесь убьют? Ты там исчезнешь?

— Ну вот, ты тоже исследователь, — засмеялся мой товарищ, — таких исследователей целая лаборатория. Перед перемещениями я надеваю на себя настоящий жилет с разными датчиками. Все изменения в моем организме фиксируются приборами. Возможно, что и среди исследователей есть люди, которые тоже думают, а какой получится эффект от того, если умертвить мою оболочку здесь.