В Утике разыгрался еще один акт этой драмы. Как было сказано ранее, Катон, бывший с февраля 47 г. комендантом Утики, после Фарсала был главным центром притяжения разбитых помпеянцев на Коркире (Plut. Cato, 55–56), несколько позже к нему присоединились Афраний и Лабиен (Dio, 42, 10). Все они высадились в Кирене (Plut. Cato, 56), где соединились с Метеллом Сципионом и Варом. Катон, которому было предложено верховное камондование, настоял на назначении Сципиона (ibid., 57; Арр. В. С, II, 87).
Став комендантом Утики, Катон превратил ее в главную базу помпеянцев к Африке. В городе были сильны процезарианские настроения. Юба и Сципион хотели его разрушить, но Катон добился сохранения Утики (Plut. Cato, 58). После Тапса он получил письмо от Юбы и Сципиона. Оба послали к Утике сильный отряд конницы, а Сципион двигался с флотом (Ibid., 60; В. Afr., 87). Конница Сципиона жестоко расправилась с жителями города Парады, устроив посреди города огромный костер, на котором были сожжены все горожане (В. Afr., 87). После этого, всадники направились к Утике. Население города сочувствовало Цезарю, Катон не мог полагаться и на управлявший городом Совет 300 (Plut. Cato, 61).
Согласно автору «африканской войны», Катон выгнал из города множество народа, а Совет 300 содержался у него под стражей (В. Afr., 87). На этих людей напала конница Сципиона, однако горожане отбили ее атаку камнями и палками. Тогда всадники ворвались в Утику и начали повальную резню находившихся в городе людей. Как сообщает Плутарх, они требовали уничтожения всего городского населения, угрожая, в противном случае, покинуть город. Катон, все еще рассчитывавший превратить Утику в антицезарианский форпост, пытался задержать конницу в городе и организовать сопротивление горожан (Plut. Pomp., 62–63). Как пишет автор «Африканской войны», всадники продолжали грабежи и убийства, после чего Катон был вынужден откупиться, дав им по 100 сестерциев и позволив уйти из города (В. Afr., 87).
В Утику бежали остатки армии Сципиона. Катон пытался организовать оборону, но желания сражаться не было. Жители Утики обещали своему коменданту ходатайствовать за него перед победившим Цезарем (В. Afr., 88). К городу подошли 2 легиона Марка Октавия, бывшего командующего ахейской эскадрой помпеянцев (Plut. Cato, 95). Катон посоветовал жителям сдаться Цезарю, ему советовали сделать то же самое, ни у кого не было сомнения в помиловании (Ibid., 65–66).
Теперь наступил финал, самоубийство Катона, подробно описанное Плутархом, Аппианом, Дионом Кассием и автором «Африканской войны». Сдав дела утикийским властям и своему квестору Луцию Цезарю, Катон принял ванну и поужинал, потребовав, чтобы ему оставили на ночь кинжал. Его последним чтением был диалог Платона. Прочитав, он пронзил себя кинжалом. На стон сбежались близкие. Врачи сумели сделать уникальную операцию, вложив выпавшие внутренности и сшив разорванные части тела. Дождавшись, пока его оставят, Катон разорвал руками швы и умер (Plut. Cato., 69–70; Арр. В. С, II, 98–99; Dio, 43, 10–12; Liv. Epit., 114; В. Afir., 83). Жители Утики, спасенные им от уничтожения озверевшими помпеянцами, устроили Катону торжественные похороны (Plut. Cato, 71–72, Арр. В. С, II, 98–99).
Катон был особым явлением среди противников Цезаря. Имея репутацию высокоморального человека, он был духовным идеалом и моральным авторитетом для многих республиканцев, а мужественная смерть сделала его символом стойкости. Намерение Цезаря пощадить Катона было несомненным, в этом, видимо, не сомневался никто, включая самого Катона (Plut. Cato, 72; Caes., 54). Своей смертью он не дал противнику проявить это милосердие. Катон и «катонизм» стали главной идеологией сопротивления Цезарю, постепенно эта идея приобрела глобальный характер борьбы «свободы» и «человеческого достоинства» против «тирании». Мертвый Катон стал мучеником и в этом смысле он был опаснее живого Катона. Еще при жизни Цезаря появились два панегирика знаменитому республиканцу, авторами которых были Цицерон и Брут.
Цезарь, видимо, попытался объяснить свою правду. Катон продолжал оставаться врагом. В 45 г. диктатор взялся за перо, написав трактат «Антикатон» в 2 книгах. К сожалению, трактат до нас не дошел, но по фрагментам и другим упоминаниям о Катоне можно составить примерное представление о том, что думал о нем диктатор. Человек огромного личного мужества, Цезарь, несомненно, оценил его в противнике, он явно не хотел смерти Катона, но он не хотел и его морального торжества.
От «Антикатона» дошло несколько отрывков. В маленьком отрывке из Авла Геллия (IV, 16) Цезарь наделяет Катона тремя негативными качествами: высокомерием (arrogantia), надменностью (superbia) и жаждой власти (dominatus). В другом месте он пишет о склонности Катона к пьянству (Plin Epist., III, 12), чего не отрицает и Плутарх. Цезарь писал о роскоши Катона, скрываемой за его бескорыстностью и суровостью нравов (Plut. Cato, 35), его корыстолюбии и моральной нечистоплотности (Ibid., 52; 56). Образ лицемера, несомненно, присутствовал в его характеристике Катона и, возможно, (с основанием или без оного) Цезарь придал ему образ, сходный с мольеровским Тартюфом.
В «Гражданской войне» Катон упоминается несколько раз. Вначале он фигурирует как деятель переворота начала января 49 г., где, в принципе, ставится в один ряд с другими лидерами помпеянского путча. Ему не дает покоя старая вражда к Цезарю, ради которой он готов на все, что угодно, и провал на консульских выборах (Caes. В. С., III, 4). Второе появление Катона — его командование в Сицилии. Эпизод рассказан не без сарказма. Катон активно готовится к отражению войск Куриона, но, узнав об их подходе, критикует Помпея за развязывание ненужной войны, и, тем не менее, бежит к Помпею в Грецию (Caes. В. С., I, 30). В «Африканской войне» (можно считать, что произведение отражает точку зрения Цезаря) описано, как Катон пытается навести элементарный порядок в городе и организовать оборону, а затем кончает с собой. Сцена описывается не без традиционной дани уважения. Автор говорит о редкой честности, отличавшей его от остальных помпеянских лидеров и уважении к нему жителей Утики (В. Afr., 89). Впрочем, Катон оказывается и достаточно жестоким человеком, спокойно изгоняющим на растерзание нумидийской коннице множество безоружных людей, а в финальной сцене самоубийства видна жестокость уже к самому себе (Sail. Ер., II, 9).
Стремление превратить Катона в идеал республиканца и римлянина охватило не только Цицерона и Брута, но и некоторых цезарианцев. В «Заговоре Каталины» Саллюстий показывает Катона вторым героем наравне с Цезарем. Безупречная жизнь, строгость, твердость, умеренность, чувство долга и суровость, противопоставление и сопоставление с милосердием, энергией и благодеяниями Цезаря — таковы особенности личности великого республиканца (Sail. Cat., 54). Где-то проскальзывает и другое: активное добро, которое несет Цезарь, противопоставлено репрессированному морализму Катона. В другом письме, более близком к событиям, Катон оказывается для Саллюстия (или Псевдо-Саллюстия) лишь звеном в цепи помпеянских «ничтожеств». «Лишь ум Марка Катона, изворотливого, речистого, хитрого человека не вызывает у меня пренебрежения. Эти качества дает греческая образованность, однако доблести, бдительности и трудолюбия греки совершенно лишены» (Sail. Epist., II, 9).
Возможно, здесь и кроется главное. Катон для Цезаря был символом узколобой, консервативной, ошибочной и пагубной политики, отвергающей все конструктивное и новое. Цезарь не отделял Катона от остальных помпеянцев: разрушительная война, жестокость, сулланский стиль, прямая национальная измена и, в конечном счете, полная античеловечность. «Порядочность» и «моральные устои» Катона, его действительное неприятие жестокостей своих союзников всегда уступали «необходимости» борьбы за общее дело, которое Катон санкционировал своим имиджем «морального героя».
В поединке с мертвым Катоном Цезарь скорее потерпел поражение. Позже в триумфе он пронес изображение Катона среди вражеских трофеев (Арр. В. С, II, 101). Возможно, это было «недосмотром» или политической ошибкой, и Цезарю было удобнее взять на себя вину за самоубийство Катона, ставшее следствием духовного тупика, в который он зашел. Цезарь отказался от этого компромисса, следуя своим модальным убеждениям и стремясь отстоять свою правду. В готовности следовать своим этическим принципам он ничем не уступал своему противнику и, будучи готов на политическую реабилитацию Катона, диктатор решительно восстал против его моральной реабилитации. Это принесло новый миф, идею мужественного «борца за свободу» против «цезаристской тирании». История запомнила мужественную смерть Катона, забыв о зверствах его соратников и том обстоятельстве, что хотя «великий республиканец», несомненно, их осуждал, в конечном счете, он всегда оправдывал их во имя «государственной необходимости», «ради государства», как любил говорить он сам.
