Сценарий был проведен очень тонко. Народный трибун 63 г. Тит Атий Лабиен, популяр и сторонник Цезаря, обвинил старого сенатора Гая Рабирия в убийстве Апулея Сатурнина. С точки зрения оптиматов и сената, убийство Сатурнина было законным по причине сенатус-консультум ультимум, дающего сенату право временно отменять конституционные гарантии, включая право провокации. Обвинение Рабирия ставило под вопрос эту законность, а человек, выполнивший решение, «герой» с точки зрения оптиматов, превращался в обычного уголовного преступника. Рабирий никогда не был значительным лицом, и было ясно, что дело направлено против принципа. С другой стороны, убийство Сатурнина всегда считалось коллективной акцией, сплотившей разные группы политической элиты. Теперь, когда многих из действующих лиц уже не было в живых, появился индивидуальный виновник, а «выдающаяся» политическая акция становилась элементарным убийством, что меняло и ее политическую оценку. Это был общий стиль поведения Цезаря, «высокая политика» его врагов обретала четкий правовой характер убийства, корыстных преступлений и прочих уголовных деяний. Разоблачение продолжалось, и по иронии судьбы, одной из его основ было новое сулланское уголовное законодательство.
Для процесса реанимировалась старая процедура суда за perduellio т.е. тягчайшее государственное преступление. Предварительное обсуждение дела производили duumviri perduellionis, которыми были сам Цезарь и консул 64 г. Луций, его троюродный брат. Дуумвиры присудили Рабирия к смертной казни, заставив противоположную сторону сделать ряд вынужденных шагов. Рабирий апеллировал к народу, и оптиматы прибегли к многократно нарушаемому ими праву провокации, четко показав принцип «двойных стандартов». Процесс происходил перед центуриатными комициями. Рабирия защищали Цицерон и Гортензий. Речь Гортензия до нас не дошла, а Цицерон был вынужден доказывать две противоположные и даже взаимоисключающие идеи: во-первых, что Рабирий не убивал Сатурнина, а во-вторых, что даже если он это делал, такое убийство не является преступлением. Отстаивая преимущество «целесообразности» перед правом, Цицерон вставал на очень опасный путь. Впрочем, народное собрание, вопреки обыкновению, склонялось на сторону обвинения. Претор Кв. Цецилий Метелл Целер распустил собрание под религиозным предлогом, чем спас Рабирия (Cic. pro Rab., 10; 15; Dio, 37, 27). Обвинение не настаивало на продолжении дела, оно добилось всего, чего хотело, а реальная казнь старого сенатора могла бы даже дискредитировать принцип. В 63 г. Цезарь обвинил другого оптимата, консула 67 г. Г. Кальпурния Пизона, в вымогательствах и убийстве галла. На сей раз защищавший его Цицерон процесс выиграл (Cic. pro Flacсо,98).
В том же году Цезарь добился новой большой победы. В начале 63 г. умер старейший лидер сулланской партии и клана Метеллов, Кв. Цецилий Метелл Пий. После победы над Серторием Метелл отошел от политики, только в 66 г. он выступил против Каталины в сенате (Cic. in toga cand. in Asc. p. 77). Метелл занимал высшую должность в сакральной иерархии Рима, должность великого понтифика. На это высокое положение претендовали два старейших и наиболее высокопоставленных сенатора, П. Сервилий Ватия Исаврик и Кв. Катул. В этих условиях выступление Цезаря было невероятной дерзостью, еще большей сенсацией была его победа. Катулл предлагал ему огромную взятку, чтобы он снял кандидатуру. Цезарь отказался. Он победил противников в их собственных трибах, что считалось невероятным, набрав там голосов больше, чем они во всех остальных (Suet. IuL, 18; Plut. Caes., 7). При наличии 17 триб это означало, что Цезарь набрал около 95% голосов, Рим практически единогласно проголосовал за Цезаря.
Значение победы трудно переоценить. Должность была пожизненной. Цезарь занял постоянное место в римской политической системе, что стало основой его дальнейшего выдвижения. Он оставался великим понтификом до смерти в 44 г. и, в этой связи, встает сложный вопрос об отношении Цезаря к религии.
Светоний пишет, что Цезарь не был суеверен и относился к знамениям с известным скепсисом (Suet. IuL, 59). Возможно, как и многие образованные люди Рима, он относился со скепсисом и к архаическим верованиям. Сам Цицерон показывает, что в римской элите были сильны отношения скепсиса и неверия и, видимо, религиозность самого оратора, прежде всего, определялась государственно-политической необходимостью. Религия в Риме во многом была политической функцией, но заметим, что образ ловкого демагога и религиозного скептика, использовавшего религию в своих целях, создавался уже в историографии, в античных источниках обвинений в неверии, атеизме и дурном отношении к богам и религии нет. Следует заметить, что римляне отличали religio от superstitio и предосудительным считалось лишь это последнее. С другой стороны, римская религия переносила в отношения с богами отношения fides, т.е. систему взаимных услуг. Обязанности человека во многом сводились к выполнению обрядов, принесению жертв и строительству алтарей и храмов. Между личностью и богами стояло государство, и религия неизбежно воспринималась как элемент политики, а в этом смысле религиозность Цезаря вполне соответствовала религиозным представлениям общества и его элиты. Кроме того, Цезарь принадлежал к семье, имевшей особые знания и традиции в области древнего права, истории, религиозной традиции и обрядности, что и могло быть одной из причин успеха на выборах. Понтификат снова переходил к духовному наследнику Крассов-Сцевол-Цезарей. Впрочем, деятельность по защите людей в начале карьеры, стремление к бескровным войнам, соблюдение религиозных обрядов и политика милосердия могут говорить и о глубокой религиозности, лишенной религиозного фанатизма и понимаемой как целостность политики и жизни. Верность взятым на себя обязательствам, глубокая честность, скрываемая за маской ловкого политика и религиозного скептика, осознание своей миссии — возможно, это и есть ключ к личности Цезаря и его вере.
В этом же году он стал претором на 62 год, снова одержав внушительную победу. После выборов 63–62 гг. становилось ясно не только то, что народ симпатизирует Цезарю, но и то, что и тот и другой становятся весомой политической силой.
Вторая половина года прошла под знаком заговора Каталины, видимо, полностью выходящего из-под чьего-либо контроля. Перед тем, как перейти к нелегальным методам, Катилина еще раз попытал счастья на выборах. Кроме него кандидатами были Д. Юний Силан, Л. Лициний Мурена и Сер. Сульпиций Руф. Цицерон явился на Марсово поле в панцире, одетом под тогой, и реальный результат был провозглашен именно им. Консулом стал Силан, что вероятно, было связано с его браком с Сервилией, сестрой Катона по матери, кроме того оптиматы предпочли профессионального военного Мурену, участника похода Лукулла, правоведу Сер. Сульпицию Руфу. Позже Сульпиций обвинил Мурену в подкупе. Мурену защищали Кв. Гортензий, Красс и Цицерон. Он был оправдан[41].
После поражения, Катилина рассылает эмиссаров по Италии и готовится к военным действиям. Центром стала северная Этрурия, где командовал сулланский офицер Гай Манлий. Готовились мятежи в Пицене, Апулии и Капуе. Предполагалось покушение на Цицерона. Усиливались слухи о предстоящем выступлении Манлия, поджоге города и резне. Цицерон, уже давно пытавшийся нащупать заговор, получил канал информации через некую Фульвию, любовницу одного из заговорщиков, Квинта Курия. Вскоре был завербован и сам Курий, имевший доступ на тайные собрания катилинариев.
21 октября 63 г. Цицерон выступил в сенате с докладом и убедил принять senatusconsultum ultimum. 25 октября выступил Манлий, которого не успели предупредить об отсрочке. Правительство начало набор войск. Кроме новой армии, оно смогло использовать войска Кв. Марция Рекса и Метелла Критского, ожидавших триумфа и, наконец, 3 легиона Метелла Целера в Цизальпийской Галлии.
7 ноября в доме Порция Леки состоялась встреча руководителей заговора. Было решено, что Катилина уедет в Этрурию к Манлию, а в Риме останутся его сторонники во главе с Лентулом и Цетегом. Двое заговорщиков вызвались убить Цицерона. Заговор Каталины наткнулся на контрзаговор Цицерона. Убийц просто не пустили в дом консула. 8 ноября Цицерон произнес в сенате речь против Каталины (I речь). Особенностью ситуации было то, что консул не имел улик. Речь строилась на создании психологического эффекта. Собрав информацию и усилив ее своим ораторским талантом, Цицерон бросил в лицо Каталине обвинение в организации заговора. Расчет оправдался, сенат оказался на стороне Цицерона. Катилина уехал к Манлию.
