Г. Дельбрюк считал Цезаря вершиной военного искусства, мастером наступательных и оборонительных операций и блестящим представителем «стратегии сокрушения», способным также применять и другой вид стратегии, «стратегию измора»{435}. Некоторые суждения Г. Дельбрюка достаточно оригинальны (так он полагает, что в большинстве сражений галльских и гражданских войн Цезарь имел численное превосходство){436}. Дельбрюк очень профессионально и тщательно разбирает главные сражения Цезаря. В галльских войнах он уделяет особое внимание кампаниям 58 г. (против гельветов и против Ариовиста), походу против бельгов 57 г. и сражению при Алезии (52 г.){437}, а в гражданской войне - сражениям при Илерде, Фарсале и Тапсе{438}. Разбираются тактика и боевые качества армии Цезаря, его излюбленные тактические приемы, в том числе, характерные для развития эшелонной тактики действия 3 и 4 линий{439}. Изложение Дельбрюка показывает сложность тех военных задач, которые стояли перед полководцем. В отличие от Т. Моммзена, он придерживается очень высокого мнения о многих противниках Цезаря. В галльских войнах это Ариовист, Кассивеллаун и Верцингеторикс, в гражданской речь идет об Афрании, Петрее, Лабиене и, конечно, о самом Помпее{440}.
В других трудах, которые стали появляться уже в начале 20 века, появляются и новые концепции. Если раньше сомнению подвергались в основном некоторые наиболее прямолинейные и яркие формулировки, а также концепция «демократического монарха», то теперь, в трудах Эд. Мейера, Г. Ферреро, а позже — М. Гельцера, Р. Сайма и некоторых других авторов намечается тенденция пересмотреть всю теорию гражданских войн и роли в них Цезаря, созданную знаменитым немецким ученым.
Теория Г. Ферреро построена на противоречии с теорией Т. Моммзена. В центре интересов итальянского историка находится Август, а история гражданских войн от Гракхов до Цезаря является как бы развернутым вступлением{441}. В начале своей деятельности Цезарь был демократом, стремившимся добиться примирения между оптиматами и популярами и установить умеренный демократический строй в духе учения Аристотеля или практики Перикла{442}. Эти свои планы он сохранил до консульства 59 г., изначальных монархических планов у него не было и, в отличие от Т. Моммзена, Г. Ферреро не отождествляет монархизм и демократизм{443}. Реализовать свой план Цезарю не удалось, он оказался «гениальным неудачником», мечущимся из стороны в сторону, допускающим, ошибку за ошибкой и не сумевшим избежать гражданской войны, хотя он этого и хотел. Честолюбие вело Цезаря в сторону монархии и, в итоге, он победил в гражданской войне, а если и преуспел в чем-либо, так это в разрушении{444}. «Историческая роль Цезаря не была ролью великого государственного человека, призванного внести порядок в хаос эпохи. Это была роль великого человека действия, предназначенного олицетворять и привести в движение в борьбе с традициями старого земледельческого общества все революционные силы торговой эпохи»{445}. Этими силами были религиозное неверие, моральная индифферентность, отсутствие семейного чувства, политический оппортунизм, презрение к традициям, восточная роскошь, хищный милитаризм, спекуляция, подкуп, демократический дух, умственная утонченность, смягчение варварской жестокости, страсть к искусству и знаниям{446}. Цезарь, равно как и Помпей и Красс, был разрушителем. «Это поколение подготовило трансформацию древнего мира в великое единство Империи, ибо своей борьбой и усвоением новых нравов оно ускорило в Италии падение старого латинского общества, а в провинциях своими войнами и грабежами вызвало разрушение древних политических и социальных организаций, очистив таким образом почву для принятия нового единого строя. Цезарь был великим человеком этого ужасного исторического момента. Я иду даже далее; я утверждаю, что если Цезарь более всех своих современников содействовал возрождению древнего мира, то лишь потому, что разрушил более всех прочих…»{447} Реальным создателем нового общества становится Август, хотя и его Г. Ферреро критикует за недостаток конструктивного начала. Август оставил после себя «гибридное правительство, дать определение которому было бы трудно самому тонкому политику: это была испорченная республика, недоношенная монархия, выродившаяся аристократия, бессильная демократия»{448}. Попытка Августа возродить старую аристократическую республику оказалась химерой. Хаотическое и внутренне противоречивое правление Августа ослабило центральную власть, но это ослабление центра открыло возможности подъема провинций, что стало основой для продолжения существования античного мира.
Взгляд Г. Ферреро, отличавшийся парадоксальностью, был попыткой пересмотреть концепцию Т. Моммзена, вероятно, в ее главном пункте — конструктивной роли Цезаря в создании Римской Империи. Цезарь, гениальный полководец и писатель, выдающийся политический деятель, оставался только разрушителем республики, что, впрочем, было, с точки зрения Г. Ферреро, вполне прогрессивным актом.
Несколько иная концепция была выдвинута Эд. Мейером, который противопоставил Цезаря и Августа, но не как разрушителей или созидателей или «гениального неудачника» и «строителя новой системы», а как носителей разных политических идей. В известной мере это было связано с развитием моммзеновской теории принципата. Согласно этой теории, власть принцепса была не монархической властью, а чрезвычайной магистратурой, состоящей из двух элементов, проконсульского империя и трибунской власти. Опираясь на этот вывод, Т. Моммзен пришел к выводу о «диархии» (двоевластии) императора и сената{449}. Большинство ученых конца. 19 — начала 20 в. в той или иной степени приняли ее положения. Некоторые (О. Карлова, П. Виллемс, Е. Герцог) приняли ее практически целиком{450}, тогда как Г. Ферреро и Эд. Мейер (особенно последний) пошли дальше, объявив принципат «восстановленной республикой», а принцепса — чрезвычайным магистратом республики, подчиненным сенату и бывшим хранителем и защитником республиканских устоев. Теоретическое обоснование, как полагал Эд. Мейер, дал Цицерон в трактате «О государстве», а политическим воплощением стал так называемый «принципат Помпея»{451}. Мнение, что именно Помпей, а не Цезарь был реальным предшественником Августа, стало достаточно популярным и в дальнейшей историографии, иногда даже преобладая над традиционной теорией преемственности Августа и Цезаря (П. Гринхалл, Дж. Лич, отчасти — С.Л. Утченко и Я.Ю. Межерицкий){452}. Согласно этой же теории, Цицерон из стойкого и бескомпромиссного защитника республики превращался в идеолога принципата (Р. Ретценштейн, М. Шефер, X. Кембелс){453}.
Цезарю в этой схеме места не остается, хотя Эд. Мейер сохраняет достаточно высокое мнение о его личности и способностях государственного деятеля. Цезарь не был политиком «текущего момента», напротив, он имел перед собой достаточно определенный образ будущего государства, однако это был образ эллинистического монарха, стоящего во главе римско-эллинистического государства. Возможно, Цезарь воспринял его во время своего пребывания на востоке, особенно — в Египте. Стремясь создать монархию такого типа и подражая Александру, Цезарь намного опережал события и его план мог реализоваться только столетиями позже{454}.
