У Нэйта отвисла челюсть. Леди не полагается знать о подобных вещах. А если она случайно и узнает, то ей не пристало говорить о них!

— Ох, Нэйтен, не лови мух. Закрой рот. Ребенок — самое любопытное и пронырливое существо на свете. Я подслушала много такого, что было совсем не предназначено для моих ушей. Когда я была маленькая, в доме было двадцать слуг и служанок, и они все время судачили.

Ну и выражение у него сейчас! Чесс была довольна, что ей удалось шокировать его. Во всяком случае, он выслушал ее со вниманием. Она чувствовала себя гораздо лучше после того, как дала себе волю. Коль скоро она не смеет сказать ему, что любит его, то покричать, когда она на него сердита — хоть какое-то облегчение.

Но тут она вспомнила мисс Мэри, которая вечно была сердита и всячески показывала это всем вокруг. Мать у Нэйтена — сущая мегера, не хватало еще, чтобы у него в придачу была и мегера-жена.

— Извини, что я накричала на тебя, Нэйтен. Мне нет оправдания. Я правда очень сожалею.

Он улыбнулся.

— Оправдание состоит в том, что мне следовало преподать хороший урок. Хочешь знать, что я из него узнал? Я узнал, что ты умеешь делать то, чего я делать не умею, например, вести бухгалтерию и управлять работниками. Когда у нас будет своя сигаретная фабрика, мы с тобой будем идеальными компаньонами. Выходит, что день, когда я встретил тебя, — это самый удачный день в моей жизни.

Чесс благодарно улыбнулась. Дело было не только в словах; в глазах Нэйтена читалось искреннее восхищение. И уважение тоже, а ей было так нужно его уважение, может быть, даже больше, чем его любовь.

Нэйт снова стронул повозку с места. Они ехали вперед, и он рассказывал ей о том, как живется на табачной ферме осенью.

— Через две недели мы поедем в Плезент-Гроув, на праздник урожая. Думаю, тебе будет весело. Плезент-Гроув — это, конечно, не Дэнвилл, но это приятный маленький городок. Там есть почта, кузница, врач и все такое прочее. Потом, в октябре, в Роли будет проходить ежегодная ярмарка штата. Мне бы очень хотелось побывать там и посмотреть на электрический свет. Но может, придется ее пропустить. Разъезжая по дорогам и сбывая табак, я буду присматривать место для мельницы. Но помни: об этом — никому. Я не хочу ничего говорить другим, пока не придет время для переезда.

В первую неделю ноября я обязательно вернусь на ферму. В ноябре наша ближайшая соседка, старая Ливви, закалывает свиней и продает поросят. Когда она режет свиней, вся округа съезжается к ней на праздник. Мясо жарится в специальной яме, намазанное ее особым секретным соусом, и там всегда играют скрипачи и рекой льется домашнее пиво. Ни у кого не бывает так весело.

Чесс это казалось прекрасным. В Хэрфилдсе у нее не было ни подруг, ни поездок в гости, ни развлечений. Раз предстоит столько интересного и веселого, она почти не огорчалась тому, что приходится возвращаться на ферму к мисс Мэри. Почти. В конце концов, скоро они с Нэйтеном переедут. Ему только надо найти подходящий участок земли. Он заработал на аукционе достаточно денег, чтобы купить землю и построить на ней мельницу. А с прибылью от продажи кисетов с табаком у него будет как раз столько, сколько нужно, чтобы изготовить машину для производства сигарет. Скоро они начнут свой собственный бизнес.

Чесс совсем забыла про других членов семьи. Когда они с Нэйтеном прибыли на ферму, все семейство собралось у дома Мэри Ричардсон, чтобы сгрузить купленную в Дэнвилле провизию и поделить деньги, вырученные от продажи лимонных рубашек.

«Это справедливо, — сказала себе Чесс. — Джош имеет право на половину дохода. Ведь это он знает секреты сушки».

Даже когда Нэйтен разделил свою половину пополам, и отдал четверть выручки матери, Чесс нашла этому обоснование. Как-никак он жил в ее доме, она связывала табак в связки, и вообще она была его мать.

— Я довольна, Нэйт, — сказала Мэри Ричардсон. — Когда мы поедем на праздник урожая, я заплачу за почтовый перевод и отошлю эти деньги Гидеону. У него скоро должен родиться еще один ребенок, и он не только проповедник, но и миссионер — обращает людей в истинную веру.

Это было несправедливо. Гидеон не работал с табаком. У Нэйтена был сейчас такой вид, словно старуха неожиданно ударила его под ребра.

Чесс купила в Дэнвилле блокнот и несколько конвертов. Когда она села в повозку, чтобы ехать в Плезент-Гроув на праздник урожая, письмо к деду было уже готово. Оно было полно лжи о большой ферме Нэйтена, красивом доме, стоящем в тени деревьев, и доброжелательном, радушном семействе. Цезарю нравилось, когда она была бодра и весела.

Даже мисс Мэри и та была сегодня в хорошем расположении духа. Во всяком случае настолько, насколько это было возможно. У нее были деньги, которые она намеревалась послать своему любимому сыну, к тому же на празднике, возможно, будет разъездной проповедник, а значит, будет настоящее богослужение и пение гимнов. В прошлом году было именно так.

Джош был сегодня почти любезным, что прежде Чесс полагала совершенно невозможным. Кажется, в его густой, длинной ветхозаветной бороде даже пряталась улыбка.

Майка и Сюзан были полны энтузиазма. Он хвастался, что поборет всех остальных мальчиков, потому что за год вырос на три дюйма и стал намного мускулистее. Сюзан одним духом выпалила дюжину имен девочек, с которыми она непременно встретится на празднике, и перечислила все интересные зрелища, которые там могут быть. Однажды там даже была обезьянка в маленькой красной шляпке. А парад будет такой красивый, что «лучшего не сыскать на всем свете».

Элва и Нэйтен согласились с ней.

В Плезент-Гроув был отличный марширующий оркестр в ярко-красной униформе, с большими барабанами и руководителем, который мог пройтись через весь город.

Они уже почти приехали, когда показалась реклама.

— Смотрите! — воскликнул Нэйт.

На стене большого сарая был намалеван огромный черный бык. Надпись под ним гласила: «НАСТОЯЩИЙ КУРИТЕЛЬНЫЙ ТАБАК. СПРАШИВАЙТЕ МАРКУ «БЫК» — ЛУЧШИЙ ТАБАК В СЕВЕРНОЙ КАРОЛИНЕ».

— Это реклама компании Блэкуэлла, — сказал Нэйт. — Надо же, в какую глухомань они забрались. Похоже, на каждом строении, стоящем на главных дорогах, нарисован этот самый «Бык». Эта реклама есть даже на некоторых магазинах, которым я продаю табак. Похоже, Блэкуэлл со своим «Быком» собрался захватить весь рынок. Впрочем, большая часть и так уже у него.

Праздничное выражение исчезло с его лица. Но когда дорога повернула, он вдруг расхохотался. На виднеющемся впереди сарае была другая надпись: «PRO BONO PUBLICO[11],— гласила она. — ЛУЧШИЙ ТАБАК — И НИКАКОГО ВРАНЬЯ»[12].

Нэйт ухмыльнулся:

— Похоже, старый Уош Дьюк с сыновьями решили задать Блэкуэллу жару. Можно побиться об заклад, что это идея Бака.

— Не упоминай о закладе, Нэйт, — вмешалась его мать. — Азартные игры — грех.

Нэйт скорчил гримасу и подмигнул Чесс. Она еле сдержала улыбку. Теперь она была уверена, что день будет удачным.

«Замечательный получился день», — подумала Чесс, засыпая. Развлечения в самом деле удались на славу. К тому же на почте она получила письмо от дедушки. Но лучше всего были люди. Они знали, кто она, что было неудивительно. В сельской местности новости распространяются быстро. Кое-кто пялил глаза на ее перчатки и на нитку жемчуга у нее на шее, но взгляды были любопытные, а не враждебные. Все: и фермеры, и горожане — радушно приняли приезжую из Виргинии. У нее голова пухла от имен ее новых друзей.

Больше всех Чесс понравилась соседка, которую Нэйтен называл старой Ливви. Почти все называли Лавинию Олдербрук именно так, но только не в ее присутствии. Саш она никогда не думает о своем возрасте, сказала она Чесс, так зачем же позволять другим напоминать ей об этом?

Она была очень стара, лицо и руки у нее были темные и морщинистые, как сушеное яблоко. Но ее высокое, поджарое тело осталось гибким, спина — прямой, а белозубая улыбка была «своя, а не купленная в магазине». Она высказала предположение, что крепкие зубы сохранились у нее оттого, что она всегда щедро добавляла в свой утренний кофе домашнее пиво. Она называла его своим «подсластителем».