Зоммер, ошеломленный всем, что увидел, никак не мог прийти в себя. Хотелось чем-то помочь этим беззащитным людям, но чем?.. К нему подошел Фасбиндер.

— Я не понимаю, к чему такая жестокость? — по-русски, не узнав своего голоса, сказал Зоммер — не хотел, чтобы понял стоявший рядом солдат, которого, как он узнал потом, звали Гансом Лютцем.

Фасбиндер сурово посмотрел на него и проговорил — тоже по-русски:

— Вы, господин Зоммер, еще плохой переводчик. В вас еще этот… как его… гуманизм. — И назидательно: — А для нас, арийцев, такого понятия не существует. Третья империя, ради которой мы живем, может быть рождена лишь при помощи крови, путем беспощадной расправы с враждебными нам элементами. Это должен осознать каждый немец, иначе он… не немец.

Зоммер долго молчал. Они глядели друг на друга: Фасбиндер — испытующе, а Зоммер — каким-то неосмысленным взглядом.

— Я не понимаю, господин обер-штурмфюрер, — снова по-русски произнес наконец Зоммер, — что могут дать эти бабы? А ребенок?.. И почему нельзя сидеть людям? — он мотнул головой на крестьян в шеренге. — А потом… если даже их родственники и партизаны… так ведь они все равно не знают их места нахождения.

— О! — притворно улыбнулся Фасбиндер. — Вы ошибаетесь. Они все знают. Посмо́трите, как они заговорят завтра! — И добавил: — Нет, я положительно недоволен вами, господин Зоммер. Вы излишне сентиментальны.

Подбежавший солдат Карл Миллер помешал Фасбиндеру говорить дальше. Эсэсовец сообщил барону, что дом для него подобран. Обер-штурмфюрер, приказав старосте через каждые два часа сажать людей на десять минут, забрал с собой офицеров и пошел осматривать избу. Немного отойдя, он остановился. Жестко поглядев на солдат с собаками, оцепивших крестьян, барон улыбнулся чему-то и зашагал дальше.

С северо-запада на небо наползали низкие, тяжелые тучи. Потянуло холодом. Закрапал мелкий дождик. Зоммер с болью в глазах посмотрел на толпу. Скользнул взором по отошедшему от него и ставшему поодаль Гансу Лютцу. Лютц его взгляд поймал. Пристально посмотрев на Зоммера, он подошел к нему и тихо, так, чтобы не слышал кто другой, с ледяным спокойствием стал выговаривать:

— Так вести себя нельзя, господин переводчик. Обер-штурмфюрер было усомнился в вас. — Большие  у м н ы е  глаза Ганса Лютца испытующе сверлили Зоммера. — Я вам советую подумать о своем поведении. Если вы русский шпион, то вам убежать отсюда не удастся, да и не на место тогда вы попали. А если вы честный немец, то вам надо делать то, что должны делать теперь… ч е с т н ы е  н е м ц ы.

В глазах Ганса появился плутоватый огонек. Зоммеру показалось, что эсэсовец видит его насквозь. Выручил Карл Миллер. Держа в руках котенка, он приказал Зоммеру взять из машины гитару и следовать за ним.

В избе, куда Карл привел Зоммера, было уютно. Длинный неширокий стол в комнате с двумя окнами, выходящими в сад, закрывала белая льняная скатерть с самодельными кистями. На столе уже стояли бутылки с вином, французский коньяк и закуски — холодные жареные куры, колбасы, сыр, конфеты и шоколад.

Унтер-толстяк, взяв гитару, начал что-то бренчать, возле него на лавке лежала инкрустированная перламутром губная гармошка. Второй офицер безучастно поглядывал в окно. Фасбиндер сидел на стуле. Заулыбавшись, он потянулся к унтеру-толстяку за гитарой. Зоммер размышлял обо всем, что произошло на площади, и о Лютце. «Фашист. Оболваненная гнида. Выслужиться хочет», — вздохнул он и решил, что его надо опасаться больше других.

Фасбиндер попросил Зоммера сыграть. Зоммер взял у него инструмент, чуть задел струны, вслушивался в звуки. Пальцы дрожали. Пересиливая себя, настраивал гитару.

Карл привел хозяйку избы. Фасбиндер потребовал от нее быстро приготовить хороший обед, а солдату по-немецки приказал проследить за ней — отравы чтобы не насыпала.

За каких-то полчаса офицеры осушили, не дожидаясь горячего, бутылку коньяку и бутылку сухого вина. Пили из граненых стаканов. Поглядывая на зеленоватое стекло, морщились. Фасбиндер попросил Зоммера спеть. Тот все еще не пришел в себя. Пальцы не слушались. Запел плохо. Барон подошел к нему и сказал по-русски, грубовато положив на гриф руку:

— Вы знаете, почему я вас взял к себе? Вы мне нравитесь, вернее, мне нравится ваша манера петь и ваш репертуар. Вы же лично имеете много от русских скотов… Этот сантимент… Вас надо еще переломать, чтобы сказать, что вы — немец.

На полу, развалившись в лучах солнца, лежал котенок.

Зоммер посмотрел на котенка. Глаза его из голубых стали темными.

— Я… сентиментален? — бросив решительный взгляд на Фасбиндера, с угрозой в голосе спросил он, тоже по-русски.

Фасбиндер машинально взялся рукой за кобуру. Попятился. А Зоммер, быстро нагнувшись, схватил котенка, выпрямился во весь рост и, размахнувшись, с силой бросил его об пол.

Немая сцена длилась с минуту. Зоммер глядел на комочек постепенно красневшей белой шерсти и думал, вспомнив Сонино требование любыми путями войти к гитлеровцам в доверие: «Раскис!.. Надо взять себя в руки, иначе — конец, как котенку…»

Первым пришел в себя Фасбиндер. Носком сапога он отшвырнул мертвого котенка под прибранную кровать.

— Вот это уже хорошо для начала, — убирая с кобуры руку, процедил он. — Виден характер! — И, подойдя к столу, налил по полстакана коньяку каждому. Весело улыбаясь, смотрел в глаза Зоммеру. Предложил: — За фюрера! Хайль Гитлер!

Все взяли стаканы и, повторив тост, произнесенный обер-штурмфюрером, выпили.

И началось…

Зоммер вдруг понял, что к нему вернулась сила власти над собой. Пропала скованность. Он брал со стола еду. Откусывал, бросал, как они. Не дожевав ломоть копченой колбасы, снова схватил гитару и сел на стул у окна. Пальцы пробежали по струнам. Зоммер вскинул голову. Начал с припева:

Унтер-толстяк, прислушиваясь, старался тянуть мотив за Зоммером, но только мешал. Фасбиндер погрозил ему маленьким кулаком. Изучающе уставился на Зоммера. Когда же Зоммер пропел первый куплет романса:

по лицу Фасбиндера расплылась улыбка, и он, подтянув припев, закатил к потолку глаза и был немного смешон в этой позе. Унтер-толстяк выводил мелодию на губной гармошке. Получалось у него неплохо. Долговязый унтерштурмфюрер — самый старший из них по возрасту — басил, но слуха у него не было. Эта разноголосица раздражала Зоммера, и он, начиная петь последний куплет, попросил всех замолчать. И все замолчали, только толстяк тянул мотив на гармошке, оттеняя хроматическими звуками слова:

Все слушали. Пили. Пьянели… Зоммер пел «Сударушку», «Две гитары», «Если грустно будет, к яру…», «Бублички»… В промежутках пел и унтер-толстяк. Пел и пошленькие немецкие песенки, и чувствительные, которые немцы поют обычно на рождество. Когда часа через два хозяйка принесла жаркое, никому уж не хотелось есть.

Унтер-толстяк потребовал от хозяйки снять с жаркого пробу. Долговязый унтерштурмфюрер обвел всех мрачным пьяным взглядом и, не надевая плаща, вышел из избы. Когда Карл повел хозяйку на площадь, он вернулся. С ним были три девушки в мокрых от дождя платьях. Втолкнув их в комнату, он подошел к столу и наполнил коньяком четыре стакана. Тыча рукой, приказал девушкам выпить. Те не двигались с места, пугливо жались друг к другу. Тогда эсэсовец взял стакан и, подойдя к девушке с льняными волосами, ткнул стаканом ей в губы. Та отбросила голову: Унтер, схватив ее за волосы, совал стакан к губам. Коньяк плескался на грудь девушки, стекал с его узловатой мужицкой руки. Обессилев, девушка раскрыла разбитые стаканом губы… Проглотив вылитый в рот коньяк, схватилась за грудь. Старалась продохнуть и не могла.