– В некотором роде да, – задумчиво ответила Сэм, обхватив ладонями кружку с чаем. Неожиданно, словно вспомнив что-то, она подняла голову и улыбнулась. Хотя эта улыбка была слабой, будто обращенной в прошлое, все же Загадочной Блондинке в первый раз удалось увидеть в женщине намек на себя прежнюю. Поэтому журналистка не стала перебивать Сэм, когда та сказала:

– Давайте я вам кое-что покажу. Представьте, что у вас болит шея.

– Простите?

– Крису нравился этот фокус. Представьте, что у вас болит шея.

– Ну, если вы настаиваете… хорошо, у меня болит шея.

– Ага, тогда мои исцеляющие руки вам помогут…

И снова Загадочная Блондинка подавила желание заставить Сэм вернуться к интервью и едва сдержалась, чтобы не выключить диктофон, который мотал драгоценную пленку. Она знала: одно необдуманное движение может разрушить чары. Она чувствовала, что происходящее служит Сэм чем-то вроде психотерапии, и включилась в игру, которая ей самой помогла избавиться от угрызений совести. Долг журналиста (по крайней мере такого журналиста, каким ей хотелось себя видеть) заключается в том, чтобы передавать информацию о событиях людям; к сожалению, доброе обращение с героями статей не всегда способствует достижению этой цели. По крайней мере сегодня Загадочной Блондинке представилась возможность показать себя с лучшей стороны.

– Правда? – спросила она и прикоснулась к шее, подыгрывая Сэм. – Вот здесь больно. Наверное, неловко повернулась…

– Конечно. – Сэм привстала со стула, потянулась через стол и приложила ладонь к прекрасной шее журналистки, чуть ниже уха.

Загадочная Блондинка, почувствовав успокаивающее, сверхъестественное тепло от руки Сэм, от удивления ахнула.

– Классно! – потрясенно произнесла она, когда Сэм убрала ладонь. – Как вы это сделали?

Сэм просияла. Словно из-за туч выглянуло солнышко.

– Чай, – объяснила она, весьма довольная собой. – Я перед этим держала в руке горячую кружку с чаем. Честно говоря, я думала, что вы догадаетесь, ведь высидели рядом. В идеале это надо делать так, чтобы никто не заметил.

– Здорово, – сказала Загадочная Блондинка, рассмеявшись почти против собственной воли.

– Все равно приятно, правда? – заметила Сэм. – Крису тоже нравилось. Иногда я сама себе так делаю.

Какое-то мгновение обе женщины сидели за кухонным столом, улыбаясь друг другу, и вдруг, непонятно почему, Загадочная Блондинка почувствовала, как ее глаза заволокло слезами. Затем этот миг прошел. Сэм снова опустила голову, изучая взглядом стол, а Загадочная Блондинка откашлялась.

– Спасибо, Сэм. Хорошо. Может, мы… Вы расскажете мне о том телефонном звонке?

– Да. Извините.

– Почему вы сказали, что Крис звонил вам «в некотором роде» из дома Картера?

– Потому что на самом деле звонил не он.

– Понятно. А кто же тогда вам звонил?

– Феликс.

Загадочная Блондинка возблагодарила свою счастливую звезду за то, что в тот момент не отхлебнула горячего чая.

– Феликс?! – потрясенная, повторила она за Сэм.

– Да.

– М-м… а я не знала…

– Вам неоткуда было узнать. Я рассказала об этом полиции, но кроме них – и еще моей мамы, – вы первый человек, кому я это рассказываю. На суде об этом тоже не упоминалось…

– Хорошо, расскажите мне подробнее.

– Честно говоря, ему повезло, что он дозвонился. Я собиралась сменить номер. Ну, вы знаете, что, если чей-то номер сохранен в памяти телефона, каждый раз, когда этот человек звонит, его имя высвечивается на дисплее. В общем, Крис мне очень много звонил, обычно в самое неподходящее время суток, чаще всего – под утро. Я стала выключать мобильный на ночь. Если же он оставался включенным, то я утром брала его и видела – господи, сорок звонков, на которые я не ответила. А еще он посылал сообщения, очень длинные сообщения, которые мне не удавалось разобрать, потому что он был сильно пьян. Я сразу же их удаляла, а если он звонил днем и высвечивалось его имя или номер его рабочего телефона, я просто не брала трубку, и включался автоответчик. Но в тот раз никакого имени не высветилось. Звонили из дома Феликса, понимаете? С его телефона. На дисплее был… я уже не помню, появилась ли надпись «аноним» или высветился номер телефона Феликса, да это и не важно, полиция установила, что звонок был сделан из его дома. Итак, на чем я остановилась? Да, телефон зазвонил, и я ответила. Как я уже говорила, я бы этого не сделала, если бы знала, что звонит Крис. Раздался мужской голос, совершенно незнакомый, и он спросил – не помню точно – что-то вроде: «Здравствуйте, это Сэм?» Вообще-то большинство людей зовут меня Самантой. Понимаете, вот вы называете меня Сэм, но это потому, что вы встречались с Крисом, только он меня так и называл.

– Ой, извините.

– Ничего страшного, я просто для примера. Меня очень удивило то, что он называет меня Сэм, а не Самантой. А затем он добавил примерно следующее: «Знаю, вы, наверное, не поверите, но я – Феликс Картер, певец Феликс Картер». В тот момент я решила, что это кто-нибудь из парней с моей работы, понимаете? Прикалываются. Они обычно притворяются, что говорят из фирмы по остеклению окон, и пытаются уговорить купить рамы или еще что-нибудь. Разыгрывают тебя. Типично мужские приколы. Им кажется, что это очень смешно. По крайней мере так кажется ребятам с моей работы.

И поэтому я решила подыграть. Я сказала что-то типа: «Извините, боюсь, я не знаю никакого Феликса Картера».

Феликс, под дулом пистолета Брайана, не сводит с меня глаз. Похоже, сейчас певец нервничает сильнее, чем раньше, словно происходящее совершенно сбило его с толку. Фрэнк явно не подготовил его к такому повороту событий.

– Ну, на самом деле мы не знакомы лично, – произносит он в трубку. – Я Феликс Картер. Вернее… м-м… я тот самый Феликс Картер. Знаете? Моя песня попала в хит-парад…

Он смотрит на меня, закусив зубами внутреннюю сторону щеки и качая головой. По выражению его лица можно попять, что Сэм ему не верит. Наверное, я нахмурился, потому что он пытается меня успокоить взмахом руки. Певец слушает доносящийся из телефона голос, теперь его взгляд устремлен на Брайана.

Пока Феликс слушает, в воздухе повисает молчание, а потом:

– Прошу прощения, – удивленно говорит он в трубку, – что-что я должен сделать?

– «…Ну, тогда спойте мне». – Я включилась в розыгрыш, понимаете? По крайней мере я тогда так думала. И потому сказала: «Извините, но я включаю радио только для того, чтобы узнать счет в крикетных матчах», – тоже пошутила, потому что на моей работе все время смеются над тем, что я терпеть не могу крикет, а летом парни только о нем и говорят. Крикет то, крикет се… В общем, я сказала: «Хорошо, может быть, вы мне споете?», а он переспросил: «Что?», а я стала настаивать: «Ну давайте, спойте же», думая, что, кто бы там ни был, разыграть ему меня не удалось. Затем я услышала шорох, будто трубку прикрыли ладонью, и мне стало окончательно ясно, что звонивший пытается сдержать смех, понимаете? Я нисколько не сомневалась, что надо мной просто хотели подшутить.

Он прикрывает трубку ладонью.

– Послушай… ничего не получается. Она хочет, чтобы я спел.

– Ну так спой! – шиплю я в ответ, шепчу почти одними губами. – Спой свой хит, тот, знаменитый.

– Она и хочет, чтобы я его спел.

– Значит, пой. Давай.

За моей спиной Брайан угрожающе поводит пистолетом.

– Только пой как следует, – предупреждаю я, – никакого сарказма.

– Да ведь петь надо саркастически… Хорошо-хорошо, как скажешь.

И Феликс начинает петь в трубку, с припева: «Я тебя лю-ублю-у». И это…

– …это самое отвратительное пение, какое мне только доводилось слышать. Я еще подумала, что сам по себе голос неплохой, можно сказать, хороший голос, а пение в целом ужасное. Не забывайте, я ни капли не сомневалась, что меня разыгрывают. Я даже подумать не могла… я решила, что поют специально так плохо. Я все перебивала поющего: «Это ты, Дэйв? Это ты, Ник? Не пора ли вернуться к работе?» А затем я услышала голос Криса. Я сразу его узнала. Он спрашивал…