Джек все прекрасно понял, затея ему начинала нравиться, первоначальные страхи оказались забыты, и его охватило радостное предвкушение.

– А после каждой встречи вы будете беседовать с доктором Джошем – докладывать ему, если вам так больше нравится, – обо всем, о чем говорилось на интервью. Ну как?

– Прекрасно, сэр. – Джек на мгновение замолк. – Разрешите один вопрос?

– Да, Джек, – с неохотой ответил начальник тюрьмы. Он уже было надеялся на то, что тема закрыта, Джош и Джек займутся делом, а сам он сможет вернуться к мечтам о непыльной работе в Министерстве внутренних дел, где проникнутся глубочайшим уважением к его способности добиваться результата с самыми трудными заключенными. Наверняка ему предложат должность в Управлении тюрьмами.

– А если кто-нибудь узнает истинную причину визитов журналиста, сэр?

– Хороший вопрос, Джек, – произнес начальник тюрьмы, снова расслабляясь. Доктор Джош рядом с ним тоже успокоился. – И ответ на него следующий: заключение суда в отношении Симмса О’Брайена. Слышали о таком?

– Боюсь, что нет, сэр.

– Это постановление разрешает заключенным встречаться с журналистами в тех случаях, когда они полагают, что пали жертвой нарушения процедуры судопроизводства. Видит Бог, со Сьюэллом подобное вряд ли произойдет – засранцу, по-видимому, здесь нравится, – тем не менее для нас это прикрытие, зонтик, под которым мы сможем укрыться, если что-либо выплывет наружу. Не тревожьтесь, Джек. Ваша задача состоит в том, чтобы все прошло гладко.

Начальник тюрьмы откинулся на спинку кресла и посмотрел на доктора Джоша. Тот тоже выглядел весьма довольным, хотя его габариты были куда объемистее, как с радостью отметил начальник.

– Так мы можем рассчитывать на вашу поддержку?

– Безусловно, сэр. Положитесь на меня. – Джек едва сдерживал улыбку. Больше никаких забот, одно удовольствие. Ему только что разрешили проводить с Крисом гораздо больше времени. А если начальник тюрьмы готов взять на себя определенный риск и допустить в тюрьму журналистов, что ж, на то, видимо, у него свои причины. «Не наше дело – размышлять, наше дело – дерьмо разгребать», как говаривал заключенный Флетчер из сериала «Тюряга».

– Я не сомневался. Именно поэтому мы вас и выбрали. «Врешь, – подумал Джек. – Меня выбрали потому, что я знаю Криса». Все же он почтительно кивнул, одновременно вставая.

– Вы свободны, Джек, – сказал начальник тюрьмы.

– Спасибо, сэр.

И Джек отправился восвояси, напоследок кивнув доктору Джошу.

Когда он возвращался к себе из кабинета начальника, в его походке появилась некоторая живость. Ему было совершенно наплевать и на шефа, и на доктора Джоша с его психологическими изысканиями; надзирателя интересовал только Кристофер Сьюэлл, причем по двум причинам.

Во-первых, ему нравился этот человек. Было ясно, что, хотя проблем у Криса хватает, он хорошо вписался в тюремное общество, и его устраивает распорядок. Сьюэлл с удовольствием принимал внимание со стороны других заключенных и внешнего мира. Конечно, писем ему приходило много. А теперь – вот хитрый ублюдок! – еще и интервью. Словно он чертова Мадонна или еще кто.

Во-вторых, Джек владел уникальной коллекцией. Коллекцией памятных вещей, связанных со знаменитыми заключенными. До сих пор ценность этого собрания была невелика, и ни один из энтузиастов, таких же надзирателей, как и он сам, не обратил бы на его коллекцию ни малейшего внимания. Честно говоря, в коллекцию входила пока всего лишь одна вещь.

Но Джеку удалось сдружиться с Крисом, и теперь благодаря новым обязанностям ему представится возможность набрать кучу сувениров и с легкостью привлечь внимание других любителей. Вообще-то, решил Джек, Крис мог бы стать основой его коллекции. И тогда наконец придет заслуженная слава самого главного в мире поставщика памятных вещей от Кристофера Сьюэлла.

Он хлопнул в ладоши, и звук выстрелом прогремел в бетонных коридорах тюрьмы. Ну и везунчик же я, подумал Джек.

Позже надзиратель встретился с представителем прессы, которого Крис Сьюэлл выбрал для интервью. И еще раз подумал: «Ах ты, хитрый ублюдок!»

Уже почти половина десятого, когда я наконец добираюсь до метро, понимая, что опять опаздываю. Ну и ладно, я сам начальник, могу время от времени задерживаться. Вы часто опаздываете?

Я опаздываю, если предыдущей ночью напиваюсь. В общем, да, это происходит довольно часто. Другие пассажиры на платформе, кажется, бросают в мою сторону недоуменные взгляды. Я уже привык к утренней паранойе с похмелья и петому приписываю странное выражение их лиц вчерашней пьянке. И только когда захожу в вагон – на самом деле я успел сделать пересадку на станции «Финсбери-Парк», – понимаю истинную причину удивленных взглядов. К сожалению, она не в том, что я вчера наклюкался.

До меня это доходит, когда я сажусь, берусь рукой за подбородок и рассеянно скребу щетину.

Странно, думаю я, вспоминая Мэрайю Кэрри, ванную, очень четкое ощущение движения бритвы по коже. Исподтишка провожу ладонью по другой стороне лица.

Она гладкая.

Веду руку назад. Щетинистая и колючая.

Плохо. Видимо, я выбрил только половину лица.

Все ясно, народ имеет полное право на меня пялиться. Меня бы тоже удивил мужик, который выбрил только половину лица, а ко второй не прикасался с… какого времени? О Господи, с утра пятницы! Трехдневная щетина. Сразу бросается в глаза.

Мысленно перебираю возможные причины, объясняющие подобную странность, которые могут прийти в голову случайному наблюдателю. Например, пари. Или, может, люди решат, что я так поступил в благотворительных целях… Я гордо выдерживаю взгляды пассажиров, причем на моем лице написано выражение: «Да, я знаю. Слегка дурацкий вид, правда? Но причина-то у меня весьма основательная». Создавая такое выражение, я невольно поднимаю брови, и они начинают шевелиться. Вскоре мне становится ясно, что я выгляжу как Роджер Мур с лицевыми судорогами. Не зря люди, натолкнувшись на мой взгляд, сразу же отводят глаза и утыкаются носом в книгу.

Спокойно, Крис, говорю я себе, пытаясь унять прыгающие брови. Объяснить странную манеру бритья благотворительностью удалось бы в том случае, если бы щетина была бы сбрита ровно наполовину, однако на ощупь это не так. Я похлопываю себя по щекам, словно слепой, впервые встретившийся сам с собой, и чувствую, что, хотя одна сторона лица явно волосатей другой, все же островки растительности разбросаны везде. Кустик здесь, рощица там, целый лесок под подбородком. Лучше смириться с ситуацией, забежать в аптеку за одноразовыми бритвенными станками и найти туалет, где закончить дело. И как это я умудрился выбриться лишь наполовину? Конечно, в качестве зеркала мне пришлось использовать диск Мэрайи, и все-таки ошибка весьма странная. Такую мог совершить только полный придурок. У которого не все дома.

Но я-то нормальный, слава Богу. С головой у меня все в порядке. Наверное, алкоголь сыграл со мной злую шутку, сделав неряшливым и забывчивым. Пусть это послужит тебе уроком, думаю я. Скажи спасибо, что заметил свои промахи и можешь их исправить, избежав еще большего унижения.

А пока я прячу небритую сторону лица в ладонях и не поднимаю головы до станции «Оксфорд-Серкус». За это время три человечка в моем мозге из отдела мытья и гигиены в наказание чуть не лишаются своих глупых никчемных жизней.

Спасибо тебе, Господи, за то, что есть аптеки «Бутс», и одноразовые бритвы, и пробники с пеной для бритья. Еще спасибо за платные туалеты на Берик-стрит, куда я сейчас и направляюсь.

Когда смотрюсь там в зеркало, то вижу, что мои предыдущие ухищрения не были такими успешными, как я думал. А может, и были, но совместные усилия алкоголя и смущения свели их к нулю. Из-за пота волосы прилипли к голове, а лицо блестит сальным, нездоровым блеском. Каким-то образом я ухитрился перекрутить галстук, и он теперь болтается где-то сбоку, словно его надевал мой сиамский брат-близнец.