Кто-то внутри меня – демон, не иначе, – нашептывает, что нехорошо испражняться на постель, но кто-то другой отвечает: «Почему нехорошо? С каких это пор справедливость стала плохим поступком? Я нарушил закон? Только не свой». Мир должен быть устроен так: кто-то сморкается тебе на пальто, ты в ответ испражняешься на его постель – простой обмен выделениями организма. Конечно, мне не удается убедить себя в том, что отец бы мной гордился. В конце концов, существует огромная разница между дефекацией и выстрелом в человека, который убил твою жену. Все же я уверен, что отец бы меня понял. Револьвер служит тому свидетельством.

К счастью, голос в мою защиту звучит громче и настойчивее шепота и становится еще громче и убедительнее после того, как я допиваю пиво. И хорошо. По крайней мере я могу стоять, опершись на кухонный стол, и думать, думать, думать.

Помните тот эпизод в сериале «Друзья» (Сэм его очень любит, мне же он кажется глупым), где Росс изменил Рэйчел? Он боится, что Рэйчел все узнает, и обращается за помощью к Джою, а тот советует «замести следы» – следы в виде информации, которая может ненароком попасть к Рэйчел.

Росс не испражнялся на постель Рэйчел – от таких деталей комедия смешнее не станет, – но принцип тот же.

Так-так-так… Я совершенно уверен, что готовился к акту возмездия очень тщательно. Помню, что старался войти в квартиру и выйти из нее как можно незаметнее. И в том, и в другом случае меня можно было принять за распространителя товаров, ведь я был в очках, а в руках держал планшет. Теперь осталось только избавиться от улик, которые могут привести ко мне. Значит, нужно выбросить очки, пальто, планшет, перчатки и туфли. Прекрасно.

Все улики здесь, остается собрать их и выкинуть как можно дальше от дома. Вряд ли полиция будет проводить экспертизу ДНК, у меня не снимали отпечатки пальцев, я никогда не привлекался к суду. В общем, вероятность того, что следы приведут ко мне, весьма мала. Кроме того, неужели вся полиция станет на защиту такого ублюдка, как Огрызок? Не верю. Там его хорошо знают, наверняка не раз задерживали. Полицейские умрут со смеху, когда увидят, что я сделал, а если меня поймают, то, возможно, пожмут руку и отпустят восвояси, как в фильме «Жажда смерти» с Чарльзом Бронсоном. И все-таки, от греха подальше, лучше избавиться от этого барахла.

А затем, как планировалось, я подстригусь, чтобы больше походить на Феликса, для моего появления в телешоу – или для рекламы (я сейчас воспринимаю это событие именно так). Приведу себя в порядок, сходства между мной и человеком, который проник в жилище Огрызка, почти совсем не останется, и случайные свидетели вряд ли смогут меня опознать.

Меж тем чувствую себя как кусок дерьма. И квартиру не убрал, хотя и собирался. Ну и ладно, пока все идет неплохо. Интересно, получила ли Сэм кассету и собирается ли смотреть «Счастливый понедельник»?

Когда я возвращаюсь в гостиную, по телевизору идет рекламный ролик документального фильма, который покажут позже. Фильм называется «Быть Феликсом Картером». «Беспрецедентное проникновение в жизнь величайшей звезды Британии!» – вещает голос за кадром, пока на экране мелькают отрывки из программы. Вот Феликс сидит за кухонным столом рядом с пожилой женщиной, возможно, матерью; музыкальным фоном служит одна из его песен. А вот певец на сцене, камера скользит над несметным множеством людей, которые держат в поднятых руках горящие зажигалки и хором подпевают. Картер их кумир. Они все до единого сходят с ума по парню на сцене, который похож на меня.

В следующем кадре Феликс сидит, по-видимому, в своей гостиной, которая совсем не похожа на мою – чистая и стильная, – но говорит он о пьянке. Звучат слова: «Выпивка для меня как женщина, не могу жить ни с ней, ни без нее. Все люди – как люди, а я то завязываю, то снова развязываю, никуда от нее не деться, она всегда в моей жизни».

Затем показывают Феликса в студии, а вот он с поклонниками, которые боготворят певца, смотрят на него с обожанием, пока он дает автографы и, как обычно, о чем-то весело болтает.

Рекламный ролик заканчивается, а я продолжаю стоять у телевизора, затем ставлю альбом Феликса «Давно пора» и начинаю собирать улики своего вчерашнего вторжения, чтобы выбросить их, а потом пойти в парикмахерскую. В рекламном ролике Феликс выглядел довольно накачанным и загорелым. У меня нет времени, чтобы подкачаться, зато можно слегка загореть в солярии. Расе будет счастлив.

Вообще-то не следовало бы мне туда идти, нужно было отправиться в обход и держаться от логова Огрызка подальше, однако, гонимый смешанным чувством любопытства и пьяного куража, я прохожу по дороге к метро мимо его дома. Иду по другой стороне улицы – единственная мера предосторожности, которую я предпринимаю.

Все выглядит вполне обычно. Если смотреть снаружи, в жизни не догадаешься, какой я учинил там разгром. Наверное, пока еще не обнаружили. Огрызку еще предстоит удовольствие вернуться домой. Он провел ночь в каком-нибудь очередном преступном угаре, блаженно не догадываясь, что квартиру медленно, но верно заливает вода, зловонное дерьмо покоится на его постели, из-за набитой в барабан дряни стиральная машина самоуничтожилась, а вся одежда и компакт-диски испорчены. Я едва сдерживаю смех, направляясь к магазинчику, торгующему газетами и всякой всячиной, за бутылкой «фанты».

Снаружи на стенде выставлен номер газеты «Ивнинг стандарт», на всю полосу заголовок: «Преступление в Хакни – кто поможет?» Уже помог, думаю я, распахиваю дверь и вижу полицейского, стоящего у прилавка.

На миг или два я трезвею. Затем, почти так же быстро, напоминаю самому себе, что набраться с утра, может, и антиобщественно, но уж никак не преступно. В любом случае мне удастся не показать виду, что я пьян. Мне всегда удается.

С другой стороны, выпить с утра пораньше – не преступление, а вот вломиться в чужой дом – преступление. А мы, преступники, всегда нервничаем, когда сталкиваемся с полицией. Особенно если в это время держим рюкзак, набитый уликами. Неожиданно мысль о том, чтобы заглянуть в магазин и купить «фанту», не кажется такой уж правильной. Мысленно проклинаю свое любопытство, самонадеянность, кураж, не говоря уже о пиве.

Стою в дверях магазина и завороженно гляжу на спину полицейского в темно-синей форме, однако, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, собираюсь с силами и вхожу. Сердце бешено колотится, подмышки влажные от пота. Рассудив, что неожиданный поворот и бегство будут выглядеть подозрительно, я с напускным безразличием иду к холодильнику с напитками. Усиленно притворяюсь трезвым и делаю вид, что никак не могу решить, какое безалкогольное пойло взять. Полицейский поворачивается к продавцу. – Мы предполагаем, что это произошло вчера, между двумя часами дня и семью часами вечера, – говорит он. – Ваш магазин был открыт?

– Да, – отвечает хозяин лавчонки.

Открываю дверцу холодильника, прекрасно понимая, что ненароком оказался свидетелем расследования собственного преступления, и взываю к богу осторожности, чтобы он не дал мне проговориться. «Да он же долбаный подонок!» – думаю я. Нельзя показать, что меня хоть как-то волнует происходящее.

Если бы миром правила справедливость, полиции было бы начхать. Если бы миром правила справедливость, я бы смог шагнуть в холодильник для напитков, и он бы перенес меня в другое измерение, подальше отсюда.

– Вы не видели ничего подозрительного? – продолжает полицейский. – Может, кто-нибудь из ваших покупателей что-нибудь заметил?

Мешкать больше нельзя; я беру бутылку «фанты» и закрываю дверцу холодильника.

– Боюсь, что нет, – произносит владелец. – Послушайте, я бы отсюда все равно не увидел, что творится через дорогу.

Он указывает рукой на дверь, в сторону дороги и жилища Огрызка. Мы с полицейским тоже туда смотрим. Хозяин магазина прав: стекло так залеплено рекламой лотереи и частными объявлениями, что почти ничего не видно. Спасибо тебе, Господи.

– Неужели никто ничего не говорил? – настаивает полицейский. Он обращается не только к владельцу, но и ко мне. Я удивленно поднимаю брови и слегка пожимаю плечами. Ощущение такое, будто к моей мошонке приложили пару электродов.