Охранники потащили к дверям войскового атамана. За ним вывели председателя Круга Волошина и ещё нескольких человек.
Голубов бегал по залу:
— Расходитесь все к едрене фене! Чтоб и духа вашего здесь не было!
Подошёл адъютант, доложил:
— Сиверс взял Ростов.
— Быстро телеграмму в Ростов. Сиверсу: Поздравляю с победой, рабочий Ростов и Аксай в руках революции...
Голубов кивнул адъютанту:
— Давай в ресторан, пускай стол накрывают, победу отметить надо. Девочек не забудь.
Вспомнил:
— Назаров пусть в тюрьме поостынет. Ишь, разатаманился. А то ведь и в распыл его можно.
* * *
Пауль фон Гинденбург удовлетворённо смотрел на карту России. Большая страна, а что от неё осталось? Он, Гинденбург, давно предвидел этот распад, неспособность русской армии к сопротивлению организованным германским войскам.
К переговорам в Брест-Литовске генерал-фельдмаршал относился спокойно. Большевики с Троцким и Чичериным занимались пустозвонством, а Ленин был готов отдать пол-России, лишь бы удержаться у власти.
Гинденбург улыбнулся. Германская армия уже хозяйничала в Белоруссии, в Прибалтике, а главное — на Украине. Украинский гетман Скоропадский считал, что он правит на Украине. Но настоящие хозяева на украинской земле — немцы. Они будут продавать оружие, менять его на зерно и сало, в чём так нуждается фатерланд.
Русская же армия настолько разложилась, что процесс этот коснулся элиты вооружённых сил — казачества. Посланный на Петербург генерал Краснов сдался в плен большевикам...
* * *
Советская власть была на Дону неустойчивой. Сменились царские флаги на красные, а стабильности не появилось. Казаки затаились, приглядываются к новой жизни. С Украины под давлением германцев покатились через Дон к Царицыну украинские социалисты. Пограбят, поозоруют и дальше двигаются.
Из советского центра стали наезжать продовольственные отряды из рабочих и красноармейцев. Разъедутся по станицам и хуторам, загрузят подводы хлебом, позубоскалят: «Вона как живете, ровно у Христа за пазухой. Погодите, весной землю вашу переделим».
Уедут продотряды, а казаки сабли и винтовки из-под сена достанут и по коням. Настигнут — редко кто из продотрядцев жив останется...
Один из продотрядов заехал на хутор Пригубский, встал на постой. У Захара Мироныча два красногвардейца, у соседей — три.
Утром один из красногвардейцев земли из-под снега набрал на ладонь, растёр и заметил:
— Ровно масло. Нам бы такую.
Захар Мироныч нахмурился, промолчал. А продотрядцы тем временем насыпали пять мешков зерна, на подводу навалили. Какую-то бумажку дали. У Усовых две подводы зерном наполнили... Когда уехали, Стёпка-атаман коня из конюшни вывел, подседлал, винтовку в руки. С ним четыре человека хуторских за продотрядом поскакали. К утру вернулись, развезли зерно по куреням. А отрядцы в буераке под снегом лежать остались...
От всех этих дел взволновались казаки. Тогда из буйного Новочеркасска решено было советскую власть в Ростов перевести под охрану ростовского пролетариата.
И кто знает, чем бы всё закончилось, прекрати Советы у казаков хлеб забирать, переделом земельным стращать.
Однако такого не произошло.
Первыми подняли бунт в станице Кривянской. Разоружили красноармейцев и двинулись на Новочеркасск.
Столицу Дона взяли приступом. Ударили в колокола столичного собора, стали готовиться отразить войска, двинутые из Ростова.
Не одни сутки красноармейцы ходили на приступ, улицу за улицей с боем брали.
Кривянцы отходили огрызаясь. На лодках переправились на острова у станицы Заплавской. На сходе в станице Заплавской решили создать свою армию и попросили генерала Полякова стать во главе её. Штабную работу возложили на полковника Денисова, того самого Святослава Варламовича Денисова, который у генерала Краснова был начальником штаба во 2-й Сводной казачьей дивизии.
Попытались красногвардейские отряды из Ростова и Новочеркасска высадить десант, но его сбросили в Дон. Укрепились казаки, выжидали.
Тем временем до Ростова докатились слухи, что под Екатеринодаром Добровольческая армия генерала Корнилова была разбита, а сам Лавр Георгиевич погиб от шального снаряда. Армию приняли генералы Деникин и Алексеев, и пошли они снова на Дон.
Эти вести всколыхнули донских казаков. Советская власть в Ростове стала готовиться к эвакуации.
* * *
Будто лемехом плуга перепахали Дон. Собираются казаки, курят, о новой власти спорят. Те, у кого продотрядцы похозяйничали, большевиков на дух не приемлют. Эти — только кликни — враз за оружие возьмутся. Благо, сабля, винтовка у каждого в курене. С фронта никто без этого добра не возвращался. Иные и пулемёты прихватили. В Вёшенскую полк явился по сотням, как и надлежало, даже батарею доставил, не опозорил чести казачьей.
На сходе станичный атаман полк построил, с коня не слезая, речь сказал. Поблагодарил за службу, напомнил, что ежели час настанет, каждый казак в сотне место своё занять должен.
Захар Миронович к куму Сергею Минаевичу зашёл, Стёпку увидел, спросил:
— Не воротятся ль, чтоб хлебец наш сызнова выгрести?
Ус, атаман хуторской, усмехнулся:
— Эти, Захар Миронович, точно не воротятся. Скоро мы всем большевичкам укажем от ворот поворот. Я вчерась был на полковом строю: вёшенцы в грязь не ударили. Да и черкесня готова против краснопузых выступить. Только команды ждут. Ну, да недолго её ждать осталось.
* * *
Приняв решение бежать, генерал Краснов целые сутки отсиживался в Царицыне. Здесь ему изготовили фальшивые документы, и они с женой в забитом пассажирами поезде двинулись в путь на Тихорецкую.
В начале пути в вагон явился патруль. Матрос проверил документы переодетого к гражданское платье Краснова, не стал смотреть паспорт жены и ушёл.
О дальнейшем Краснов вспоминал так:
«Был смотр вещей. У меня в чемодане лежало военное платье, погоны, послужной список, дневники. Но красногвардейцам надоела проверка, пассажиров было много, начальник станции ворчал, что поезд слишком задерживают, и до нашего вагона осмотр не дошёл.
Поздно ночью мы тронулись.
На другое утро мы переехали границу Войска Донского. Станция Котельниково. Я спокойно выхожу из вагона. Спасён... Свои!
На дверях дамской комнаты большой плакат: «Канцелярия Котельниковского Совета солдатских, рабочих, крестьянских и казачьих депутатов».
И тут уже была Советская власть.
Поспешно иду в вагон.
Три казака и солдат останавливают меня у самого вагона.
— Товарищ, вы кто такие будете? — спрашивают они меня.
— А вам какое дело? — кидаю я и сажусь в вагон.
На счастье, поезд трогается.
В 5 часов дня в Великокняжеской. Здесь ещё держится атаманская власть. Мои дорогие члены Донского Комитета Ажогин, Карташев в штабе дивизии. Но уже всё кончено. Все казаки штаба разошлись. Офицеры сами чистят лошадей. Дивизии давно нет. Завтра или послезавтра здесь будет признана советская власть. О Каледине ничего не знают. Бои идут под Новочеркасском, но, кажется, Новочеркасск ещё не занят большевиками.
Всё-таки надо ехать туда. Коннозаводчик Михалюков даёт мне лошадей, и 30 января под проливным дождём мы едем в открытом шарабане.
Два дня я ехал по родной донской степи. Менял лошадей, обедал и ночевал на зимовниках у коннозаводчиков. Тишина и безмолвие кругом. Поют жаворонки, солнце пригревает, голубое марево играет на горизонте.
На зимовнике Бонифатия Яковлевича Королькова комитет из двух казаков, двух солдат и двух германских военнопленных. Он взял опеку над имением, чтобы «народное хозяйство» не расхищалось. Узнали о моём приезде, пришли ко мне.
