Срочно были посланы в разведку две роты. Одна отправилась в Красное, другая в Царское Село.

Из Петрограда офицеры-перебежчики доносили, что там идёт борьба между большевиками и сторонниками Временного правительства. Большевиков поддерживают вооружённые рабочие и матросы. В Питере по сути правительства нет, а есть какой-то «Комитет спасения Родины и Революции*. Краснову удалось выяснить, что Комитет — активный противник большевиков, создал новое правительство без Керенского, которое ведёт агитацию в частях Петроградского гарнизона. Однако солдаты растеряны, держатся пассивно. Что касается Преображенского и Волынского полков, то были слухи: солдаты готовы поддержать красновцев. То же говорили о казаках 1-го, 4-го и 14-го Донских полков. Однако все эти сведения требовали проверки. В одном Краснов был убеждён — Петроградский гарнизон находится в нерешительности. Об этом можно было судить хотя бы по Гатчинской школе прапорщиков. Начальство этой школы самое большее, что сделало, — это выставило заставы на дорогах и наблюдало за порядком в городе.

Вскоре в Гатчину прибыли ещё две сотни 9-го Донского полка и пулемётная команда и полсотни Амурского полка, нерчинцы где-то задерживались.

На вопрос Краснова, что с нерчинцами, генерал Хрещатицкий ответил: главкомсев Черемисов оставил их в Пскове для охраны штаба фронта.

По сообщениям из Ревеля, 13-й и 15-й Донские полки погрузились в эшелоны, но их не выпустили до «выяснения обстоятельств». Стоявший в Витебске Приморский полк вообще отказался выполнять распоряжение Краснова. И только 1-й Осадный полк численностью в восемьсот солдат выехал из Луги в помощь Керенскому да броневой дивизион из Режицы был готов присоединиться.

Таким образом, «армия» Краснова к 27 октября насчитывала около шестнадцати тысяч человек, из них четыреста восемьдесят казаков. Тем не менее Краснов принял решение наступать на Петроград.

Наступление начали ночью. Объехав резервный казачий полк и растянувшиеся по улицам Гатчины батарея, Краснов дал команду трогаться. Зацокали копыта. Громыхая по булыжникам, поползли орудия. Отряд выбрался из Гатчины и двинулся по дороге на Царское Село. В восьми вёрстах колонна остановилась. Из авангарда доложили: путь преградила застава из роты стрелков. На переговоры с ними Краснов отправил дивизионный комитет. Вскоре застава сложила оружие и разошлась. Колонна снова продолжила движение...

Наступило раннее утро, рассеялся туман, и вдали показалось Царское Село. Отряд снова остановился. Послышались хлопки выстрелов. Краснов поднял к глазам бинокль, увидел поле, изрытое свежими окопами. Лидия обороны преградила дорогу. По выстрелам Пётр Николаевич определил: не менее батальона солдат. Если затеять бой, из Петрограда может явиться помощь. Краснов принял решение начать переговоры. Вместе с тем он выдвинул на позиции три батареи и две головные сотни. Казаки спешивались, остальная колонна их прикрывала.

Выстрелы участились, но вскоре стали реже. Краснов приказал открыть артиллерийский огонь. Орудия били прицельно, командиры батарей знали, что в доме недалеко от казарм живёт жена Краснова.

Хорошо было видно толпящихся у ворот Царскосельского парка митингующих стрелков.

Краснов с членами комитета направился к ним. Шум улёгся. Перед толпой Пётр Николаевич остановил коня, поднялся в стременах.

   — Солдаты, мы идём на Петроград, чтобы восстановить законное правительство...

Толпа молчала.

   — Солдаты, добром просим, — подали голоса комитетчики. — К чему кровь проливать...

Из толпы раздалось:

   — Братцы, а и то, пусть идут!

   — Нет, не пропустим!

Солдаты разделились: одни кричали: «Пусть идут!», другие: «Не пропустим!»

Подъехал адъютант:

   — Ваше превосходительство, там Савинков, он направился к солдатам.

Краснов повернулся к адъютанту:

   — Велите казакам приготовиться. Если не пропустят, начнём бой.

Из-за поворота показался автомобиль Керенского, остановился перед толпой. Опираясь на переднюю дверцу, Керенский вылез.

   — Стрелки, солдаты, вы опора России, на вас надежда Временного правительства... Не служите контрреволюции. Сдайте оружие...

В это время казаки силой начали разоружать солдат, те направлялись в казармы.

Автомобиль с Керенским укатил, отряд Краснова вступил в Царское Село. Часть разоружённых солдат направилась к железной дороге.

Заняв Царское Село, красновцы установили посты на станции, радиоузле и телефоне.

В Царском к Краснову явился эсер Савинков с предложением арестовать Керенского и самому стать во главе правительства. Но Пётр Николаевич отклонил это предложение. Савинков, заручившись поддержкой офицеров-корниловцев, настаивал...

В это время приехали комиссары Станкевич и Войтинский. Они принялись совещаться с Савинковым, Краснов тем временем занялся переформированием войск.

Сложные отношения сложились у него с пулемётной командой 14-го Донского казачьего полка, заражённой идеями большевизма. Казаки говорили, что они заодно с Лениным, поскольку Ленин против войны и за мир.

Напрасно Краснов убеждал, что Дон — казачья родина и они призваны служить Дону. Переговоры оказались бесплодными, пришлось прибегнуть к силе. Конфликт на время удалось пригасить.

Оценив свои силы, генерал принял решение продолжать наступление. К этому его побуждало давление со стороны Керенского и комиссаров Станкевича и Войтинского. По их сведениям, в Петрограде вовсю шла борьба с большевиками. Они утверждали, что казаков ждут, хотя сам Краснов имел другую информацию.

Между тем многие казаки заявляли, что они отказываются идти на Петроград без пехоты. Раз стрелки не хотят выступать, значит, они за большевиков. Но если 1-й, 4-й и 14-й Донские полки выйдут из Петрограда и двинутся навстречу красновцам и за ними последуют преображенцы и волынцы, тогда иное дело.

Краснов убеждал казаков, что прежде чем наступать на город, он выяснит силы противника и настроение петроградцев. Если обстановка будет складываться в пользу наступавших — одно решение, если против — другое...

Утром 30 октября Краснов получил из Петрограда записку, в которой председатель совета Союза казачьих войск Михеев и секретарь Соколов сообщили, что положение в городе критическое. Юнкеров и офицеров убивают. Пехота колеблется, выжидает, когда Краснов начнёт наступление. Промедление грозит крахом всего.

Краснов прочитал записку казакам, и они дали согласие наступать...

Эшелон, в котором ехал Шандыба, дном прибыл в Царское Село. Иван лежал на тюках сена, укрывшись видавшей виды шинелью: сильно болела голова. Было зябко, хотелось чего-нибудь горячего. Дневальный принёс краюху хлеба и котелок с кипятком.

Шандыба, густо посолив горбушку, медленно жевал, запивая водой. Издалека слышалась стрельба.

   — Кто одолевает?

Казак-дневальный пожал плечами:

   — А кто ж его знает...

Так прошёл день. Ночью паровоз засвистал и медленно потащил состав из Царского в сторону Пулкова. Пройдёт эшелон метров триста, станет. Постоит, лязгнет сцеплениями, немного продвинется и снова станет.

Шандыба дремал, но стоило поезду дёрнуться, как Иван пробуждался от боли. Стонал, сцепив зубы.

   — Терпи, казак, — приговаривал дневальный.

Он сбегал в прицепной пассажирский вагон, привёл фельдшера. Тот протёр рану, смазал, сделал перевязку:

   — Живуч ты, казак. Другой бы уже Богу душу отдал, а ты тянешь. Да Господу-то видней кого прибирать. По хорошему, тебе бы опять в госпиталь, да вишь, не пускают нас питерцы...

Фельдшер ушёл в свой вагон. Боль в голове чуть унялась. Иван прикрыл глаза, стараясь уснуть. Задумался: с кем он — с казаками, или с Матвеем и его друзьями. Попробуй разберись...

Забылся Шандыба в дрёме, а перед глазами опять родная степь. Дон воды катит медленно, тихо. До сердечной боли потянуло Ивана домой, в свой курень...