— Неудачи России в войне вызывают недовольство у русских. У них много всяких партий, которые протаю существующего государственного строя... Среди Социал-демократов обратите внимание на фигуру Владимира Ульянова.

   — Он себя именует Лениным.

   — За ним стоит совсем незначительная группа, но она имеет перспективу роста, ибо спекулирует на самых низменных чувствах человека. На эту партию нам, Эрих, и требуется сделать свою ставку.

   — Что вы имеете в виду?

   — На эту мысль меня натолкнул один ульяновский тезис. Совсем недавно я познакомился с маленькой работой этого Ленина, он её назвал «Тезисы ЦК». В них выражена политика социал-демократов крайне революционного толка. Там есть один тезис, который не должен пройти мимо нашего внимания: поражение своего правительства в империалистической войне. То есть поражение России, призыв социал-демократов ленинского толка совершить революцию. Германия должна помочь ленинской партии.

   — А не перебросится ли эта революция, Пауль, потом к нам в Германию?

Гинденбург улыбнулся.

   — Ну, уж у себя-то мы с ней справимся.

К стрелкам пришло пополнение. С маршевой ротой прибыл унтер-офицер Супонин, роста малого, но голосистый. Был он из ивановских рабочих, мастер поговорить с солдатами, за что те и любили унтера.

Супонин все разговоры с солдатами сводил к войне. Вопросы задавал с подковыркой:

   — А что, солдатушки, бравы ребятушки, желаете ли вы продолжения войны?

Обычно подобные разговоры он заводил, когда вокруг собиралось несколько человек. И услышав ответ, что война у всех уже в печёнках сидит, продолжал:

   — Кому, братушки, война, а кому и мать родна.

   — То так, — соглашались солдаты.

   — А дома, поди, жонки ждут, детишки.

   — Уж как ждут... И руки по земле соскучились...

   — Кончать эту войну надобно, братушки.

   — А как её кончить, подскажи, унтер, коли там в окопах немцы и австрияки сидят.

   — Так они же — ваши братья, такие же, как вы, крестьяне и рабочие. Они тоже домой хотят. Вы покинете окопы, и они тоже.

   — Ну ты сказал! Чтоб немец окоп покинул?

   — Покинет, братцы, покинет. В этом и есть пролетарская солидарность.

   — Да я хоть и сейчас ушёл бы домой, так меня в трибунал поволокут, — возмутился солдат с изрытым оспой лицом.

   — Фёдор правду сказывает, — поддержали товарищи.

Супонин снова голос подал:

   — Коли один Фёдор уйдёт — трибунал, а коли рота, полк, дивизия, а там глядишь, и весь фронт — на всех-то трибуналов не хватит...

   — Коли весь фронт, иное дело...

Подобные разговоры Супонин заводил не раз и всегда находил поддержку среди солдат.

Об этих разговорах услышал хорунжий Алексей Любимов и тут же доложил генералу Краснову. На его удивление Краснов отнёсся к происходящему серьёзно: тут же поручил арестовать агитатора. Но когда отправились забирать Супонина под стражу, унтер-офицера и след простыл. О том доложили командиру дивизии. Краснов был в гневе, приказал выставить караулы, но агитатор успел скрыться, посеяв среди солдат семена возмущения, которые уже в ближайшее время взошли буйной дурман-травой.

10-й Донской казачий полк с боями отходил. Немцы наседали, донцы отбивались, изредка контратакуя.

За участие в сражениях Шандыба получил второго Георгия. Иван как-то поймал себя на мысли, что его давно уже покинул страх: душа очерствела. В числе первых он бросался в атаку, и в эту минуту его охватывала звериная жажда схватки с противником.

Получил Георгия и Степан Ус. А Стрыгин Ваньку раз за плечи приобнял, пожаловался:

— Я, Шандыба, в последние дни прошу у Господа покоя. Молюсь, как бабаня меня учила: «Боже, милостив буди мне, грешному». А что до Георгиев, так моё от меня не уйдёт...

Молился Семён, да пуля-дура его подстерегла...

Это случилось у Шандыбы на глазах.

Поздней осенью их полк, прикрывая отступающую бригаду, прорвался к железнодорожной узловой станции. Немцы плохо её охраняли. Казаки неожиданно ворвались, рубили противника. Немецкие солдаты разбегались по станции кто куда, беспорядочно отстреливаясь. Пожалуй, бой можно было считать законченным, и казаки ждали сигнала отхода, как вдруг из ворот депо выполз бронепоезд. Он шёл медленно, и так Же угрожающе медленно вращалась его орудийная башня: наводчик выискивал цель.

Не успели казаки поворотить коней, как с бронепоезда ударили пулемёты, раздался орудийный выстрел. Шандыба видел, как конь под Стрыгиным встал на дыбы и рухнул, придавив Семёна.

Соскочил Иван с Воронка, бросился к товарищу, склонился, но Семён был мёртв — осколок угодил ему прямо в лоб.

Генерал Краснов и представить себе не мог, что его личность станет предметом обсуждения в штабе Верховного командования германской армии.

Он по-прежнему водил Сводную казачью дивизию в рейды, тревожил тылы противника, его конники сеяли панику и ужас.

В один из октябрьских дней, когда первый морозец по утрам уже прихватывал траву, дивизия возвращалась с удачного рейда.

Выслав боевые разъезды и авангард, Краснов ожидал сведений. Людей не торопил, казаки ехали шагом, передыхали. Слегка отпустив поводья, Краснов оценивал прошедший рейд. Получилось, как задумано: наступление немецкого корпуса приостановлено, скоро дивизия выйдет к своим и можно будет дать отдых коням и людям. Рейд прошёл успешно, потери малые. Командующий армией генерал Брусилов будет доволен.

Мысли перебросились в Петроград: с некоторых пор так стал именоваться Санкт-Петербург. Пётр Николаевич подумал, что давно не получал никаких известий от жены. Может, в штабе армии его сейчас ждёт письмо?

Краснов достал карту местности, долго в неё всматривался... Который раз он изучал десятивёрстку: всё, от названия сёл до расположения дорог, было ему хорошо известно, и всё же...

Подозвав адъютанта, Краснов велел пригласить полковых начальников. Те подъехали, когда к генералу прискакал казак из авангарда и сообщил, что путь дивизии перекрыла конница венгров.

— Ваши соображения, господа? — обратился Краснов к полковым начальникам.

Командир терского полка сказал решительно:

   — У нас, ваше превосходительство, одна дорога, и надо по ней пробиваться.

Краснов перевёл взгляд на кубанца. Тот пригладил усы:

   — У нас тоже, ваше превосходительство, шлях один и ответ один — биться!

   — Да, пожалуй, вы правы, господа, боя не избежать. Подойдём к противнику незаметно как можно ближе и ударим первыми. Действуем казачьей лавой, охватывая венгров по флангам. Правым краем пойдут кубанцы, левым — терцы. Я поведу казаков по фронту. Помните — наша сила во внезапности. В бою один казак троих венгров стоит. Расчехлить знамёна, офицеры вместе с сотнями. Ваш пример, господа, образец доя личного состава. С Богом!

Казаки двинулись навстречу венгерской коннице. Сначала шли рысью. Краснов обнажил саблю, и тут же ответный лязг вытаскиваемых из ножен сабель разнёсся по всей изготовившейся к бою дивизии.

Перестроившись на рысях, рассыпались в лаву и сразу же перевели коней в намёт. Ударили землю тысячи копыт. Краснов услышал, как крикнул хорунжий Любимов:

   — Генерала берегите!

   — Ну, Господи, помоги, — вздохнул Краснов и пришпорил коня. Тот понёс его в самую гущу боя.

Храпели кони, крики и брань слились воедино. Сшиблись. Краснов успел заметить, как вокруг него сгрудились казаки охранной сотни. Рубились, звенела сталь, грызли друг друга кони.

Не ожидали венгры столь решительного напора. Сначала дрогнул их левый фланг. Вот повернули коней драгуны и на правом. Приподнявшись в стременах, Краснов закричал торжествующе: