— Хитрющий, собачий сын. — Хачури изредка бросал взгляды на Прохорова, стоявшего рядом с Аргудановым, и делал это осторожно, чтобы не насторожить того. — А какого простачка из себя строит!

— Будь осторожен, — предупредил Соколов. — Дойдем до развилки, станем брать.

— Может быть, и Аргуданова посвятить в тайну Прохорова, а? — еще тише спросил Тариэл. — Мне кажется, он тоже догадался, что банки в этом месте оказались не случайно.

— Не нужно, сами справимся.

…Колонна снова продолжала путь.

На исходе был второй день похода. Сделали еще один привал. На этот раз костры решили не разжигать. Люди прижимались друг к другу поплотнее, чтобы как-то согреться. Укутали детей чем только можно было. Несмотря на то что стояла тихая погода, мороз пощипывал лицо.

— Уж лучше бы шли дальше, — пробурчал, Прохоров Аргуданову, от которого не отходил теперь ни на шаг. — Походим, что ли? Погреемся. Чего стоять на месте.

— Давай, — охотно согласился Асхат. — Мы, чабаны, в это время бываем уже внизу. Загоняем отары в кошары, — пояснил он, словно оправдывался за то, что к холоду не привычен. — Другое дело летом. Правда, и летом в горах вечера иной раз бывают прохладными. Но хорошо как! А если откровенно, я зиму не люблю. Ты-то с Урала, должен быть вроде бы закаленным.

— Таких высоких гор там нет, — ответил Прохоров. — А честно говоря, затянулась война, — добавил он с сожалением. — Думал, до зимы закончим.

— Что ты! — нахмурился Асхат. — Вон на какую высоту забрался фронт.

— Где Макар и телят не пас.

— Отары на такую верхотуру мы никогда не выгоняли, — по-своему воспринял слова Прохорова Асхат.

— Ну ничего. Скоро нашим мучениям придет конец. — Прохоров чуть-чуть задержался, пропуская на узкой тропе вперед себя Аргуданова, а сам тем временем осторожно оглянулся: не следит ли за ними ротный, который и здесь норовил проявить свои милицейские способности. — А что, если нам сходить проведать Махара? — предложил он. — Вот обрадуется.

…Перед тем как выписаться в часть, он зашел к нему. Поговорили поначалу — ни о чем существенном, так, для отвода глаз. А потом, как бы между прочим, Прохоров закинул удочку.

— Неудобно как-то получилось, — сказал он, сделав виноватое лицо. — Точно грех за собой чувствую. Сходить, что ли, к Хачури? Да обо всем рассказать… О самоволке в город. Очень хотелось, скажу, жену повидать. Чую, не увижу ее больше…

— Зачем? Никто же не догадался…

— А тот пистолет, — оборвал его он, — представляешь, оказался негодным. Выбросил я его к чертям. Еще кому-нибудь на глаза попадется, не оправдаешься. Верно?

— Конечно, — согласился Махар.

На том разговор и закончился. Зато теперь есть предлог отлучиться из роты.

— Хорошо бы, — согласился Асхат. — Только старший лейтенант не отпустит.

Хачури точно подслушал их разговор.

— Далеко не расходитесь! Мы тут остановились не на веки вечные!

— Вот видишь, — насмешливо бросил Асхат.

— Товарищ старший лейтенант, а погреться можно? — спросил Прохоров.

— Можно. На площадке попрыгайте.

Федор Феофанос предложил:

— А вот так — петушиным боем. — Он стал на одну ногу и боком-боком, скача на одной ноге, двинулся к Измаилову. — Держись, дружище!

Зелимхан тотчас принял такую же стойку, и они стали налетать друг на друга. Оба закряхтели от усердия, шапки сбились на затылок, вскоре пар заструился от их взмокших голов.

Появился посыльный из штаба полка.

— Товарищ старший лейтенант! Вас вызывает командир полка.

Хачури чуть было не вспылил: не могу отлучиться из роты. Но сдержался. Боец не уходил, словно получил строгое указание от начальства доставить командира роты. Делать нечего — придется идти. «Неужели Ващенко не соображает, — нервничал дорогой Хачури, — сейчас ни на секунду нельзя оставлять Прохорова без присмотра. Буквально несколько минут назад он пытался сбежать. Очевидно, что-то не получается у него со связью с егерями, и он решил идти на крайние меры. И ушел бы подальше, если бы, конечно, не держал я его под усиленным контролем. А что может произойти в мое отсутствие?»

У штаба Хачури увидел Соколова и поспешил к нему.

— Послушай, комбат, что это значит?

— Не сердись, следопыт. Так нужно.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Теперь пусть уходит.

— Ты хочешь его отпустить? Такой приказ?

— Не совсем так. За ним следят. Решено взять и тех егерей. Их тоже нужно перехватить, чтобы не ушли. А Прохоров сам приведет к ним. Они, должно быть, где-то неподалеку. Ожидают с ним контакта.

— Он уже пытался дать деру…

— Знаю.

— Значит, Прохоров под присмотром? За ним наблюдают?

— Ну конечно! Те парни, что из нового пополнения, — подмигнул Виктор. — Так что все будет как надо.

— Ах, вот оно что! Тихие, незаметные, лишнего слова не скажут. Как новобранцы… — Тариэл был недоволен, добрые карие глаза его смотрели на Соколова сердито, густые черные брови нахмурились. Было от чего сердиться: после напряженной круглосуточной слежки его неожиданно лишили возможности провести заключительную, самую ответственную часть операции.

— Что тебя не устраивает? — спросил Виктор.

— А мы сами не справились бы, да?

— Дорогой Тариэл, у нас своих хлопот — во! Наша основная задача спасти людей. Вывести их в безопасное место. Самый основной отрезок пути, самый опасный — вот он, впереди. Спустятся немцы со склонов и не дадут нам выйти из ущелья. А в том, что особисты не упустят Прохорова и егерей, можешь не сомневаться. Туда подбирают особых, как в милицию, — по-дружески подмигнул ему Соколов. — Тут вот какое дело, брат. Нашему батальону поручено выйти вперед, занять надежную оборону по обе стороны ущелья, чтобы предотвратить возможный налет егерей на колонну.

Полковник Ващенко, плотный, кряжистый, обычно уравновешенный человек, в этот раз был крайне взволнован и возмущен и показался Виктору в столь непривычном состоянии немного смешным и каким-то неуклюжим, чем-то напоминая разбушевавшегося медведя.

— Представляешь, Соколов, особисты не смогли взять егерей, вот… — Они были вдвоем, и командир полка говорил откровенно. — Двоих застрелили наповал, а третий… без сознания. И вряд ли придет в себя.

— Прохорова-то взяли? — Больше всего Виктора волновало это.

— Если б не взяли, нам головы за то поотрывали бы. — Ващенко приподнял массивный, как гиря, кулак. — Говорил им, что сами справимся. Уж мы-то постарались бы… Но ты же знаешь! Последнее слово за начальством.

— Не будем огорчаться. Главное, не дали уйти егерям. Теперь нам надо спешить. Немцы тянуть долго не будут.

— Ты прав, капитан. В путь. И будьте осторожны.

Перед тем как отправиться, Виктор заглянул к матери ненадолго — кто знает, что ждет их там, у развилки! Про то, что батальон уходит вперед для прикрытия колонны, говорить, разумеется, не стал — к чему ей лишние тревоги.

Елизавета Христофоровна встретила сына улыбкой. Вид у нее по-прежнему был усталый, но она нашла в себе силы, чтобы предстать перед сыном в меру бодрой, неунывающей, будто чувствовала, что он заглянул к ней попрощаться.

Виктор склонился над егерем, лежащим на хворосте.

— Так и не приходит в себя? — спросил он у матери, и вдруг немец показался ему знакомым. — Так это же…

Ну конечно — это молчаливый, с виду флегматичный Ганс.

— Он безнадежен. Ты знал его?

— Да, мама, — ответил Виктор сумрачно. — Помнишь, в тридцать девятом году приезжали к нам альпинисты? Вот он — один из них.

— Печальный и бесславный конец, — сказала мать.

— Каждому свое! — сурово заключил Виктор, стиснув зубы: молодой, крепкий парень лежит на холодных хворостинах, умирает вдали от родины. Домой сообщат: без вести пропал. Пропал… да еще без вести. Пожалуй, будет вернее — без известности. Вот так, может быть, и Карл Карстен… лежит где-нибудь. Жив ли? Вот кого Виктору поистине было жаль. А таких, как Ганс…

— Устала? — спросил он.