— Так, — сказал старик, когда было все готово, — полежи.
Ночевать, естественно, предстояло в Ларисе. Виктор и Карл остались у старика, остальных распределили по соседям. В полночь сельский эскулап повторил процедуру; обильное тепло, поступившее в ногу после втирания мази, быстро сняло боль. Карл уснул. Мишо и Виктор сидели в соседней комнате, ни хозяину, ни гостю спать не хотелось — разговорились.
— Вижу, этот не из наших. Из каких стран?
— Из Германии.
— Стало быть, немец? А хорошо говорит по-русски. Спортсмен?
— Да, отец. Альпинист. Хотел подняться на самую высокую кавказскую вершину. Да, видать, не судьба. Не получится в этот раз.
— Почему не получится? — наклонился к нему старик.
— Куда с такой ногой? Сами говорите, понадобится серьезное лечение.
— Не спеши, сынок, — таинственно предупредил Мишо. — К утру посмотрим, как и что. Забегать вперед не стану, но скажу — и похуже бывало. Однажды такой случай был. Нога, помню, вздулась у одного парня, стала как колотушка. Совсем встать не мог. Раз-другой смазал… На третий день, не поверишь, косил траву на косогоре. Забыл даже, где болело. А германец сильно простудил ногу, да толком не вылечил. Мазь теперь снимет боль, да и простуду тоже. Э, еще плясать будет. Или у них другие танцы? — как-то двусмысленно спросил старик. — Говорят, Европу Гитлер оседлал? А мы с ним — по рукам?
— Да, отец. Так.
Старик кивнул, однако заговорил о другом:
— Ты вот о немце хлопочешь. Конечно, так надо. Гостю мы всегда рады. Добро пожаловать. Встретим хлебом и солью, как подобает горцам. Только вот в чем беда — и по другому ведь поводу являются! Может, слышал? Были в наших краях в восемнадцатом германцы. И сюда забрались. Хотели нас скрутить в бараний рог. Сожгли наше село. Нет, не Ларису. Мы тогда жили по ту сторону ущелья. Остались мы без крова, — рассказывал старик неторопливо, смотрел перед собой сосредоточенно, словно все, о чем он говорил, отчетливо видел перед собой. — Неделю-другую жили под открытым небом. Мужчин не было, чтоб из пепла дома свои поднять. Воевали с врагом. Дети, женщины, старики. Что делать? Стали болеть дети. Пришли сюда, в Ларису. Приняли нас. Помогли добрые люди. И мы не захотели отсюда уходить. Пустили здесь корни. Вернулись мужчины, кто остался, конечно, в живых. И германцам досталось. Погнали их отсюда… А многих уложили на острые скалы. Слышал, должно быть?
— Да, конечно.
— Время, хочу сказать, меняется. — Интересно было старику поговорить с городским человеком. — Вот, говорю, в гости к нам приезжают. Нашу страну хотят посмотреть. Природу. Так-то лучше, чем идти сюда с мечом. Один славный человек верно и умно сказал: тот, кто придет к нам с мечом, от него и погибнет.
— Александр Невский то говорил, отец, — подсказал Виктор.
— Стало быть, слышал, — продолжал старик. — Меньшевики поспешили в ту пору подписать с германцами договор. Продали богатый край врагу, чтоб только не достался Советской власти. Живы и теперь такие, кто хотел бы возвратиться к прежним порядкам. Затаились и ждут. Да все будет так, как захотят люди. И мне, и тебе, и тому германцу — что нужно? Мира. И вроде бы ничего для этого не нужно делать. Не класть камень, как для дома. Не сажать саженцы, как для сада. Не растить хлеб, разбивать грядки… А трудней всего, оказывается! — Он посмотрел на Виктора нежными глазами. — Я вот поведал о нашем житье. Вспомнил прошлые годы, сынок. Но очень хочу спросить тебя… Увидел во дворе и, не скрою, разволновался, Лицо, смотрю… Вспомнил человека хорошего. Ты похож на него. Скажи, чей ты будешь?
— Соколов моя фамилия, — улыбнулся Виктор: что-то поздновато стали знакомиться — с этого, пожалуй, нужно было начинать.
— Про отца расскажи, — поторапливал Мишо.
— Был секретарем райкома партии в Тереке…
— И в наших краях бывал? — перебил старик.
— Бывал.
— Ты сын того комиссара?
— Сын. — Как-то тревожно и радостно сделалось на душе Виктора: помнят отца аж вон где!
— Нет, не подвели меня глаза! — просиял Мишо. — А я волновался. Заговорю, думаю, да вдруг не так. Вот и не торопился. Мы ведь ничего не знали — ни о комиссаре, ни о командире. Ни имени, ни фамилии нам они не оставили. А их здесь, в Ларисе, вспоминают горцы. Своими спасителями считают. А кого по имени помянуть, не знают, Вот и говорим обо всех разом: дай-то бог счастья нашим славным красноармейцам!
— Отличный выход! — одобрил Виктор. — Так оно и есть!
— Расскажи, сынок, как отец? Где он теперь?
— Отца убили в двадцать девятом. Десять лет назад.
— Кто посмел?
— Враги Советской власти, отец…
— Да, сынок, дорогой ценой достается нам новая жизнь. Каких людей теряем. Очень ты меня огорчил.
— А командир полка Тимофеев — здесь, на юге, — заметил Виктор. — Стал генералом.
— Недолго тут германцы шастали, — припомнил старик, чтобы и о заслугах Тимофеева поговорить. — Быстро прогнали оккупантов. Молодой командир, но с божьей искрой в голове. Вот еще о чем хочу спросить. Отец твой парнишку в двадцать втором году взял с собой. Усыновил его вроде бы, взялся поставить сироту на ноги. Где он? Что с ним?
— Тариэл Хачури у нас в Тереке. Начальником отделения милиции служит.
— Чудеса! Комиссар сделал из него настоящего человека! Ай да пострел! Худенький, остроплечий мальчишка… Начальник милиции!
Утром, чуть свет, двор старика Мишо заполнили горцы. Мужчины молча подходили к Виктору и почтительно пожимали ему руку. Потом отходили в сторону, давая возможность подойти и пожать руку другим.
— Добро горцы никогда не забывают, — сказал Мишо.
Заговорили и другие:
— Человеческое сердце — что вода в миске: и в одну, и в другую сторону может склоняться.
— Услужил другому — себе услужил.
— Кто-то до неба лестницу ищет, а кто — до сердца людей.
— Куда дойдет длинная речь, туда дойдет и короткое слово, — как бы подытожил короткий разговор старик Мишо.
Расходились горцы один за другим, не спеша. Решено было провести вечером встречу в сельсовете: пусть сын комиссара расскажет о своем отце. Виктор в отчаянии взялся за голову: а что он знает о своем отце? Всегда был занятой, никогда ничего не рассказывал о своих боевых походах ни ему, сыну, ни матери. Скажи об этом людям — не поверят. Может быть, рассказать о строительстве комбината? Для этого, собственно, и направил туда отца сам Орджоникидзе. Основные корпуса и многие строительные объекты были сданы еще при отце. И о Василии Сергеевиче Тимофееве можно будет поведать. Даже то немногое, что знает о нем Виктор, наверняка будет воспринято людьми с интересом.
После завтрака, состоящего из горячего ароматного молока и лепешек с овечьим сыром и таким же ароматным сливочным маслом, старик Мишо вдруг распорядился:
— Ну-ка, гость наш хороший, ступай вниз. — Он указал Карлу на крутые порожки, по которым предстояло тому спуститься с веранды во двор.
Карстен вспомнил, с каким трудом поднимался он наверх с помощью Виктора, удивился:
— Один?
— Один, один, — лукаво ответил старик.
Карл, недолго поколебавшись, взялся за перила левой рукой, сделал нерешительный шаг.
— Смелей-смелей! — командовал Мишо. — И тверже наступай. Да не держись ты за перила.
Карл осмелел, отпустил перила и пошел уверенней, уже внизу удивленно вскрикнул:
— Не болит! Не болит! — Он смотрел то на ногу, те на стоящего на веранде старика. — Зажила?! — Ему все не верилось. — Виктор, я смогу идти! Не болит, понимаешь? Ай да доктор! Волшебник. Сегодня я родился во второй раз. Запомню этот день. Третьего октября тридцать девятого года. Мой крестный отец — Мишо из Ларисы. Волшебник! Вот спасибо! На всю жизнь — спасибо!
Старик был доволен: покачивал головой и раздувал пушистые белые усы в усмешке.
— Еще день полечим, — сказал Мишо, — закрепим сделанное. С другой стороны — в сельсовете назначена встреча. — Мишо передал Карстену две пары домотканых шерстяных носок и настрого наказал: — Одну пару надевай сейчас, другую — держи на смену. Помни — без них теперь тебе нельзя.
