Второе: очень похоже на то, что скитания наши протекали не так уж и хаотично, а вела нас по лесу некая сила, которая точно знала, куда и зачем ведёт — сюда, за…
А вот зачем — это уже третье.
Если допустить, что мы и впрямь избранники, то чего это нас трое? Почему бы загадочному куратору парой не ограничиться? Одних Лёльки с Тимуром не хватило бы, что ли? Я-то с какого боку? И, сдаётся мне, эта статья позаковыристей, чем про беглых…
Беглых… Как всё-таки скоро усвоили мы дедов язык. Ну, ребятишки понятно, они сразу приняли старика за своего. Рта раскрыть не успеет — мчатся исполнять. Но я-то, я? Во мне наш пророк вызывал прямо противоположные чувства. И прежде всего потому, что с самого прихода в Шивариху я чувствовал, как неумолимо становлюсь четвёртым лишним. Скрипач, как говорится, не нужен…
Сам-то я так не считал. Каждому же верится, что он и есть центр вселенной, и всё происходящее вокруг — не на кухне, в соседнем подъезде и даже по телевизору, а вообще, в глобальном смысле — исключительно во имя и заради него. Что бог по имени Солнце родился четыре с половиной миллиарда лет назад лишь затем, чтобы тут же обрасти планетами и планетками, на одной из которых ещё через миллиард зачнётся жизнь. И что и она, сердешная, тоже не была самоцелью — все эти фотосинтезы, амёбы и динозавры имели место лишь затем, чтобы создать условия для возникновения гнусной твари по имени Человек. И он, сука, возник и развивался втихушку, пока не стал Мной, и всё, что творится теперь в этом гибельном лесу, лишь очередной этап затянувшегося экспери…
А не пошли бы вы, а?
Чего со мной экспериментировать-то?
Я что — свинка морская надо мной опыты ставить? Я, повторяю, цель и конечный продукт мироздания. Субъект я, а не объект! И вдруг какой-то хрен с солнцепёка заявляет, что ты та же амёба, которая жила-жила, жирела-жирела, а теперь должна сыграть в чьей-то пьеске своё кушать подано, сказать всем спасибо, досвиданья и превратиться в перегной. А не слипнется?
Нет, насчёт перегноя я и без политинформаций давно догадывался, но чтобы вот так вот в лоб, из уст беззубого неуча — не согласен! Слушать тебя, дедушка — пожалуйста, к сведению принимать (или не принимать) — сколько угодно, но действовать буду как сам сочту нужным и возможным. А я считаю, жизнь на Земле должна продолжиться с прежней изначальной целью — дать мне наконец дозреть и самовыразиться. Да так, чтобы последующее физическое прекращение духовному бессмертию уже не мешало.
Понимаю, нагловато. А шо делать? Эгоистами не становятся — ими рождаются. Причинение жутких физических страданий маме родной с целью выползания на свет божий — что это, если не первый акт вопиющего эгоизма? И так далее, списочным порядком вдоль всей жизни. Не верите, не надо, продолжайте оставаться чистенькими…
Только имейте в виду, что вас всех, альтруистов, почему-то приговорило, а меня, сволочь последнюю, выбрало и помиловало. И, смею полагать, не без умысла.
Дескать, ты, Андрей Палыч, у нас кто? Ты у нас, извини за высокопарность, писатель. И писатель не из последних (потому как вон вас сколько, пером шалящих, а ставку сделали на меня), чуется в тебе, дружище, любопытная перспектива оставить после себя такой след, что хоть планету потом в твою честь переименовывай. А посему пыхти-ка, Палыч, и дальше во имя своего, мало чьему доныне пониманию доступного существования. Вопросы есть? Вот и хорошо. В смысле, ничего страшного, для вашего брата бумагомараки это даже плюс. Вы от недомыслия сатанеете, а потом — бабамс и Фауст Гёте. Только с тебя, брат, на сей раз чего-нибудь посильнее надобно. Давай, в общем, приводи мозги в порядок, и за дело. Чего раскис-то? Ну, занесло в тьмутаракань. Ну, на конец света нарвался. Но ты же его уже пережил, проехал, как говорится. Не твоя это была остановка. А тебе карт-бланш выписали. Вот и настраивайся отрабатывать аванец…
Ну, вспомни — вспомни, как полгода всего назад, наплевав на так ничего не понявшую Зойку, ты счастлив был, что опять свободен. Что ни от кого не зависим, ни к чему не привязан, что снова можешь мало что на часы — на календарь не глядеть…
Нет, ты вспомни, вспомни, как вырубил (и спрятал) мобилу, а потом и городской. Как завесил телик плащом, чтоб видом одним уже не соблазнял, и засел в предвкушении за своего персонального раба, он же рабовладелец. Как двое суток давил из души и печёнки полнейшую белиберду («…и куда мне прикажешь девать эту нежность, которой уже вагон?» — Тютчев, блин!), а потом пошёл, взял и всю-то ноченьку травил эти самые печёнку с душой без не то что закуски — без занюшки какой. А утром сбегал и затарился как на собственные поминки. Вспомнил?..
Вспомни тогда и как по стенам с потолком метался, не зная, звонить ей, Зайке (про заек, ё-моё) и в ноги падать, или гордо дуть на вокзал, брать билет на ближайший скорый и тыгдым-тыгдым, пока внутрях не ёкнет: вот оно, тут, слазь. Чтоб оттуда ещё дальше — автобусом — до самой дальней деревни, — чтобы совсем никого, кроме пары бабок чуть живых, ибо бабки святое: надо же к кому-то за молоком парным вечерами прогуливаться; потому как молоко твой нектар и твоя амброзия — молоко, други мои, а никакое не кофе — убивайте, но было оно оном, им и останется, а он — кохфий!
Давай уж всё вспоминай.
Вспомни, как на седьмой день кинулся сумку собирать — и собрал бы, кабы водка не вышла. Как утром восьмого сорвал с ящика плащ и в сотый, наверное, раз крутил «Осенний марафон», светлыми слезами рыдая по себе, чувствительному до потери пространственной ориентации, но непроходимо ленному, чтобы взять да и поменять в своей жизни хоть что-нибудь. А потом — в сто первый — «Кин-дза-дзу» — слёзно же завидуя Любшину, угодившему за галактическую околицу, лишь пальчиком пошевелив: тык на кныпочку, и чёрт те где.
И тогда ты поклялся себе, что — да, хорошо, пускай не нынче, но летом, от силы осенью — в деревню, к тётке и т. п. Потому что ни к какому мирному труду, кроме как буковки складывать, ты не годен. К созданью полноценной ячейки тем более. Да чего ячейки: даже ни к чему не обязывающие романы с адюльтерами, из которых нормальный человек удовольствие извлекает, у тебя закручиваются трагикомичней, чем, честное слово, твоя же вся писанина. И значит, вали-ка ты подобру-поздорову и займись тем единственным, на что заточен — изваяй в тиши и равновесии нетленную картину сколько-то понятого уже мира. Картину, вняв которой мир этот треклятый в ножки тебе бухнется, позабыв все свои былые претензии. Вот, мол, дал так дал, чертяка!.. И Андреич тебе безотцовщину свою простит, потому не у каждого отец Толстого с Чеховым выше. И Зайка — сама, безо всяких мольб и уговоров вернётся, оценив жертву, принесённую тобою будущим поколеньям за вас обоих. Потому что поймёт, дура: не мог ты иначе, и лишь там, на куличках, лишив себя искушения пойти и в живот её тёплый мордой уткнуться (или ещё в чей — нечего святошей прикидываться), перейдя все рубиконы и спалив все мосты, ты смог-таки отрешиться, напустить на себя, сесть и сотворить то, ради чего и коптил небо столько уже бессмысленно профуканных лет…
Ну: вот же она, глушь, вот он, покой хвалёный — садись, крапай. Каких тебе ещё условий подать? Тимка жирами да протеинами снабжать будет, Лёлька — кормить. Хочешь с ложечки — будет с ложечки, как тогда, в лесу, полуживого. Умывать, обстирывать будет, обштопывать, чего тебе ещё-то надо? Подстригать? И подстригать научится — в отместку за твоё парикмахерство.
А ты пиши. Можешь даже не отвлекаться, как и нет их вовсе — обслуга и обслуга. Хочешь так? Пожалуйста! Так и будет. Думаешь, не поймут? Да им только легче станет, если ты с нравоучениями своими лезть прекратишь. Что нового можешь ты им сказать? Руки помойте? Оденьтесь потеплей? Тима, далеко не забредай, Лёля, подоконник протри и деда покорми?..
Скрипач не нужен. Нигде не нужен — ни на Плюке, ни тут, понял ты, скрипач-самоучка?..
А компания понадобится — дуй вон к Деду. Он — а) вечный (тебя-то уж точно переживёт) и б) насчёт ентого дела завсегда. Его и доставай, а детвору не трожь. Вот ты у них где уже со своими нудьём. Да они завтра взвоют от твоей правильности и долбанут по башке чем потяжелей, и пока в себя приходить будешь, усадят вон на табуретку, ноги к ножкам прикрутят, руки свяжут и к стенке прислонят — чтоб спина не уставала. И с той самой ложечки кормить станут. Покормят-попоят и снова кляп в рот, чтоб не разглагольствовал. Им дешевле выйдет ведро за тобой выносить, чем тебя самого!..
