При мыслях о воде меня и проняло: девчонка-то взрослая уже! И, в отличие от нас с Тимом, всё ж таки девчонка. И походный наш быт должен вызывать в ней дискомфорт, о котором племяш, возможно, ещё и не догадывается, а я, дурень, до сих пор не задумался.

И решил не ходить вокруг да около.

— Лёль, — окликнул я, — может, не в своё дело лезу, чего у нас с личной гигиеной, а?

— Ты о чём?

Да! Молодец, дядя Андрюша! Песталоцци! Сформулировал так сформулировал! Теперь попробуй перевести.

— Я имею в виду, может, окупнуться тебе надо было? Постирать там чего…

— А-а-а… Да надо бы, конечно.

— И чего молчала?

— А чо я скажу?

— Ну, отвернись, мол, дядьк, я побалакаюсь.

— Думала, сам сообразишь.

— Ну вот, сообразил же.

— Молодец…

Тут и Тим вернулся. Пустой и, соответственно, злой.

— Завтра прямо с утра пойду, — упредил он возможные расспросы, напился ключевой и тоже полез в шалаш.

Чтобы скрасить общую досаду, я торжественно объявил завтра банным днём и запалил костёр. Естественно, с первой спички. И возгласил: огонь — наше всё, и если мы не хотим остаться без него уже через месяц, костёр теперь должен гореть всегда. А ему наплевать, удалась нынче охота или нет. В него подбросишь — горит, забудешь — тухнет. Полбаллончика газа, конечно, хорошо, но газ на чёрный день, а пока… Они не дослушали, встали и пошли собирать валежник.

Ну а чего? — подумал я. — Неправильно, что ли? Я же вот не волыню — водопровод, можно сказать, создаю… Вы сейчас завалитесь, а я, пока не слеплю, глаз не сомкну. Разделение обязанностей называется. От каждого по способностям…

В ту ночь я впервые всерьёз задумался о том, что и от меня должен бы быть хоть какой-нибудь, а прок.

— Сигарету дай, — услыхал я за спиной.

Светало. Парень уходил на охоту. Я выделил.

— Как тебе мой тазик? — вообще-то выглядел тазик (долепил-таки за дежурство) так себе, но он был мой, хоть вставай и иди лицензируй.

— Не, давай лучше две, — хмуро сказал Тим, и я без разговоров уже протянул вторую…

Он вернулся точнёхонько к нашему пробуждению. С зайцем! Тем самым — не слишком проворным, но достаточно крупным, чтобы день начался с праздника.

Лёлька кинулась свежевать добычу и свежевала на удивление умело. А я воспользовался тем, что леди под присмотром, и двинул по воду.

Выглядела горе-бочка чудовищно, но воды чудесным же образом не пропускала. Однако, пытаясь наполнить её, понял, что дал маху, не прихватив с собой хотя бы кружки. И, нацедив с горем пополам не больше трети, всю обратную дорогу протрясся, как бы не раздавить: это было бы сокрушительным ударом по ремесленническому самолюбию…

Заяц тем временем потрескивал над огнём. Тимур пополнял запасы топлива. В общем, жизнь стремительно налаживалась. А что? — жильё строим, зверя бьём, производство посуды вот запустили. Теперь ещё глины найти и в гончары подамся. Черепки освою. Хотя нет: начну с кирпичей. Кирпич дело нехитрое. И очень полезное. Из кирпича нормальные стены сложим — такие, чтоб ни к каким бегущим больше не прислушиваться. Да и от волков-медведей (господи! здесь ведь и медведи где-то). А там, глядишь, и кузнечное дело с землепользованием наладим — чисто эволюция человека в картинках.

Чего в картинках? Какая эволюция? Какой дом, а, наф-наф? У тебя спички-то вон кончаются, кустарь-одиночка…

Однако на правах командующего парадом я тут же, за отсутствующим пока столом, поставил перед Тимом новую задачу — охотясь, глядеть под ноги и искать солонцы.

— Нет, ну завернёт так завернёт! — хмыкнула Лёлька.

— Если лес, — говорю, — значит, должны быть и лоси. А где лоси, там и соль. Надо же им чего-то лизать?

Поручение было, что и говорить, из разряда поди туда, не знаю куда, но Тим проникся и обещал примечать…

Завтрак, он же обед, удался на славу: зайчишка ушёл на ура. Вдохновлённый удачей добытчик вознамерился немедля отправиться и за ужином. Но я остудил его пыл, напомнив о ранее назначенной помывке-постирушке. И, полежав с полчаса кверху пузом, построил персонал и повёл принимать водные процедуры.

Первым открылось дамское отделение…

Мы с Тимкой сели спинами к ручью — с обеих сторон, так спокойней, мало ли откуда чего. А Лёлька… Не знаю уж, как она там управлялась — до меня доносилось лишь застенчивое бултыхание. Да перепалка:

— Ну всё, считаю до трёх и оглядываюсь.

— Дурак!…

Действительно, дурак. И так-то не больно удобно, а тут ещё он. Как в кино, честное слово. Там злодей, перед тем как пальнуть в героя (варианты: сбросить в пропасть, скормить хищникам, измельчить газонокосилкой или раздавить асфальтоукладчиком), долго и пафосно поясняет бедолаге, с какой целью, с каким удовольствием и даже как именно он намеревается это сделать. Так и этот — ой, ща как подсмотрю!.. Кто хочет видеть, не треплется, а смотрит.

Эх, Тима-Тима! Всему-то тебя ещё учить…

— Лёльк! — окликнул я как можно непринуждённее. — Ты сырые трусишки-то не надевай, в руке понесёшь, а там уже всё и просушим.

— Да уж как-нибудь догадалась, — был ответ.

— На вот, — я стащил с себя рубашку и бросил через плечо, — типа халат…

В футболке и юбчонке ей было бы неловко, а моя пятьдесят четвертого — ну люблю я на размер ширше — самое то: и длинная, и всяко потеплей.

— Мерси, — откликнулась она, и тут же: — Алё! Смена караула.

Чистюля додумалась и голову вымыть и теперь стояла на бережку, запахнувшись в и впрямь кажущуюся на ней халатом ковбойку, дрожа, что тот лист. Ножки худенькие, обкромсанные волосята торчат, губы синие, но — лыбится. Порыв обнять и отогреть показался мне не слишком разумным. В основном из-за места: это ж здесь я вчера только читал ей лекцию об отношениях, извините, полов, так что жалко тебя, цыплёнка, конечно, но с объятиями, наверное, лучше повременим. И беспомощно предложил:

— Ты попрыгай, что ли…

— Можно я сама как-нибудь разберусь?

И уселась на вчерашнюю корягу.

— Можешь оборачиваться! — хохотнул Тим, стягивая джинсы.

Лёлька не отреагировала, а вот я, сам уже с голой задницей, отвесил хохмачу нравоучительного подзатыльника.

— Да ладно! Прикалываюсь я, — буркнул он и полез в ручей. — Уау! Лучше и не оборачивайся, Лёль!

Ну что ты с ним будешь делать?..

Удобство, и правда, было ещё то: глубины ниже полколена, вода студёная, как в купели. И всё же лучше, чем ничего. Через пару минут мы натянули штаны на мокрые ноги и принялись жамкать в ручье исподнее.

— А ещё говорят, что женщины подолгу копошатся, — наехала Лёлька. — Скоро вы там? Холодно ж.

Вся следующая неделя или даже больше — считать дни мне очень скоро надоело — прошла незаметно. В трудах праведных и новых открытиях.

Прежде прочего обнаружилось, что день удлинился. Равно как и ночь — раза в полтора: Тим объявил, что часы его спешат, и не на час-другой, а как следует, на хронометре, например, уже полночь, а у нас ещё светлынь несусветная. Ну и тому подобное.

Автоматически вспомнились первый вечер, который никак не хотел кончаться, и тормозные мухи на поляне. Видимо, тогда мы оказались в эпицентре какого-то сдвига, но умудрились сбежать от него, а теперь он понемногу настигает. Разворачивается лес, окружает, разбрасывает, понимаешь, свои камни, а ты, готов, не готов — собирай!

Сказать однозначно, хорошо это или плохо, было сложно. Разница в течении времени у Тимки на руке и в действительности не ощущалась и вроде бы ничем гибельным не грозила. Однако задним умом хотелось находиться подальше от всех этих фокусов-покусов. Спокойней без них…

Радовало, например, что летучая таратайка больше не объявлялась. Я даже укрепился в мысли, что был прав и она нам просто привиделась.

Солярис, Андрюха! — разъяснял я себе. — Обыкновенный Солярис районного значения. Только у них там был океан, а у нас лес. Который точно так же копается в твоей замусоренной подкорке, вынает из неё всякую хрень и кажет тебе как на широкоформатном экране…