Дон Хайме уселся рядом с шофером, а двое других мужчин заняли маленькие складные сиденья напротив дона Педро и его друга. Машина резко тронулась с места и начала спускаться по узкому шоссе, ведущему от гостиницы к городку. Они мчались на такой скорости, что на самых крутых поворотах им с трудом удавалось удерживаться на сиденье. «Эй ты, поезжай помедленнее, зачем так спешить», – сказал фалангист, сидевший перед доном Педро, когда на очередном повороте его отбросило на дверь. Свет фар ярко освещал лес, по которому было проложено шоссе. Были видны деревья с густой листвой, ярко-зеленые буки.
Добравшись до перекрестка, они направились вниз по долине, в направлении, противоположном Обабе. Шофер не сбавил скорости, но теперь они ехали по более прямой дороге, «Если проклятого пистолета там нет, не знаю, что мне делать», – сказал дон Хайме. «Он наверняка там», – постарался успокоить его шофер. «Я уже повсюду искал. Осталось только посмотреть на этой горе». – «На этой горе или во Франции? Я думал, мы едем во Францию», – засмеялся фалангист, сидевший напротив дона Педро. – «А вы что, не хотите ехать во Францию? Почему вы такой грустный? – спросил он затем Бернардино, освещая фонариком салон автомобиля, – Берите пример с этого гомика. Посмотрите, как он спокоен». – «Здесь!» – крикнул дон Хайме, разглядев горную дорогу справа от шоссе. «Медленнее!» – вновь закричал он, когда машина начала подпрыгивать на камнях и выбоинах дороги. «Да уж, дорога на Францию хуже некуда!» – крикнул фалангист, направив фонарик в окно и глядя наружу. Дон Педро сунул руку под шляпу и крепко сжал пистолет. «Внимание, Бернардино!» – «Внимание к чему?» – спросил фалангист, поворачиваясь к нему. Дон Педро поднял руку и выстрелил ему в голову.
Он бежал вверх по склону, а жабы вокруг него кричали: Вин-ни-пег! Вин-ни-пег! Вин-ни-пег! Вин-ни-пег! в пяти– или шестикратно ускоренном ритме по сравнению с обычным. Он бежал неуклюже, но так же, или даже быстрее, чем любой человек его возраста и веса. Страстное желание убежать от верной смерти придавало его ногам легкость.
Появились первые лучи рассвета, один край неба постепенно окрашивался в оранжевый цвет. Он добежал до самой вершины горы и различил вдали маленькую долину, на которой размещалась деревенька. Сосчитал дома: их было всего пять, и все они смотрели на речушку и на дорогу. Четыре из них были выкрашены в белый цвет, и, несмотря на неяркий свет, их очертания просматривались очень четко; первый же дом, самый ближний, расположенный у края долины, был темным, каменным.
Он осторожно спустился по склону, поскольку еще со времен Канады знал, что никогда не надо спешить, что именно в такие мгновения легче всего споткнуться и вывихнуть щиколотку. Уже внизу он спрятался за кустами, росшими на берегу реки, и внимательно изучил каменный дом. Он выглядел пустым. Тогда дон Педро вынул из кармана брюк пистолет и перешел ручей.
На нижнем этаже дома был мельничный жернов, но не видно было ни остатков, муки, ни какой-либо утвари. По всей видимости, это была заброшенная мельница. В любом случае убежище было ненадежным. Патрули обыскивали заброшенные дома прежде всего. «Все твои усилия пойдут насмарку, – сказал ему внутренний голос. – Ты не найдешь теплую хижину, полную друзей, как в тот раз, когда ты заблудился в снежных степях Принс-Руперта». Он почувствовал упадок сил и сел на мельничный жернов. Когда он немного пришел в себя, то положил пистолет в карман пиджака и вышел на улицу.
Свет утренней зари постепенно овладевал маленькой долиной, и на стенах домов играли теперь оранжевые отблески в тон цвету неба. «Это не затерянное в горах местечко, как ты полагал, – сказал ему внутренний голос, – это часть Обабы. Патрули очень скоро обнаружат трупы своих товарищей, убитых выстрелами, и, словно гончие, бросятся по твоему следу».
Он спустился к руслу реки и пошел по направлению к домам, воспользовавшись тропинкой, протоптанной на одном из берегов. Когда ему показалось, что он поравнялся с первым домом, он высунул голову и несколько мгновений разглядывал его. Затем продолжая продвигаться вперед, повторил это напротив всех остальных. Он спрашивал себя, который из них мог бы послужить ему убежищем; какой скрывает внутри Авеля, а какой Каина; какой мужественного и сострадательного человека, а какой подлеца. Но он добрался до конца долины, а сомнения его так и не разрешились. Не было никаких опознавательных знаков. Никому в этом местечке Бог не сказал: «Убей ягненка и окропи его кровью раму и притолоку своего дома, и тогда ангел, увидев у входа кровь, пролетит мимо». Без таких знаков, без минимальной гарантии все двери были опасны. «Даже если бы знак был, что бы это изменило?» – спросил он себя, смирившись. Патрули, которые выйдут на его поиски, будут безжалостнее, чем сам карающий ангел, они не оставят непроверенным ни одного дома. Кроме того, возможно, Бог не пожелает помогать ему, ибо он пролил кровь ближнего. Того, кто убил Авеля, звали Каином-, но какого имени заслуживает тот, кто убил Каина? Он остудил лицо речной водой. Мысли лихорадочно вертелись в его голове.
Возле последнего дома деревушки начинался подъем в гору. Сначала склон был пологим, покрытым лугами; затем он становился более крутым, трава уступала место отдельным деревьям, потом лесу, лесистой горе. Дон Педро пошел в эхом направлении, решив уйти как можно дальше. Однако ему захотелось бросить последний взгляд на долину, на ту дорогу, что привела его сюда. Но едва обернувшись, он сразу понял: он не будет продолжать свой путь, ему не хочется.
Он сел на камень и продолжал смотреть вниз. Пять домов селения были погружены в тишину, дарил покой. В трех из них имелись будки для собак, но было непохоже, что они заняты. У дома, следующего за старой мельницей, скребли землю куры. На участках возле следующих двух домов ходили овцы; рядом с последним, метрах в ста от того места, где он сидел, паслись две лошади. Обе были гнедой масти. А трава зеленая. Зелеными были и кукурузные поля, и огороды, и яблоневые сады, и леса, и далекие горы. Хотя на самых дальних горах зеленый цвет становился синим, темно-синим. Как небо. Потому что небо в этот рассветный час тоже было темно-синим, с оранжевыми и желтыми бликами. Из трубы одного из домов, третьего, пошел дым. Дым медленно растворился в воздухе. И солнце тоже двигалось медленно. Оно медлило, прячась за горами. Но вот-вот должно было взойти.
Дон Педро проверил обойму своего пистолета, чтобы удостовериться, что две последние пули на месте. Внезапно ему на ум пришел разговор, случившийся у него с доктором Коржаном в больнице Принс-Руперта: «Не исключено, что вы тоже склонны». – «Склонен к чему?» – «То commit suicide»-. Теперь тем не менее он хорошо знал, что в нем не было такой склонности. Он покончит с собой, как только солнце выглянет из-за гор, но сделает это из страха, из-за угрозы страдания еще более кошмарного, чем сама смерть. Он даже думать не хотел о том, как будут с ним обращаться товарищи убитых фалангистов, если схватят его. Он знал о пытках, которые применяли эти преступники; слышал, как рассказывали, что они ложками вырывают глаза или бросают людей на листы раскаленного железа. В сравнении с этим смерть от пули казалась благословением. Кроме того, в его смерти будет некая справедливость. В машине лежали трое человек, у которых он отнял жизнь. Он должен был заплатить за это.
Из последнего дома деревушки вышел юноша. Дон Педро проследил за ним взглядом и увидел, не слишком придавая этому значения, словно к тому времени пуля уже вошла ему в голову и это уже его душа наблюдала, как юноша направляется к лошадям, говорит с ними, гладит их и выводит из загона, чтобы отвести к речушке. Он вскочил на ноги, внезапно преодолев упадок духа. «Хуан!» – воскликнул он. Юноша не услышал его. «Хуан!» – вновь позвал он и побежал вниз по склону.
Пока не закончили строительство шоссе, которое вело к гостинице, он обычно ездил на лошади, всегда в сопровождении одного мальчишки. С тех пор прошло пять лет, и вот он снова перед ним. Теперь- это был светловолосый юноша, не очень высокий, но крепкий. «Идите к мосту и залезайте под него», – сказал он не моргнув глазом. Дон Педро вспомнил, что он всегда был очень серьезным. Однажды он назвал его «Хуанито», как ребенка. «Меня зовут не Хуанито, дон Педро, – возразил мальчишка. – Меня зовут Хуан».
