Вновь послышался гул, на этот раз еще более громкий, и люди бросились бежать к шоссе. «Да что это здесь происходит?» – сказал мужчина. Его жена прочла то, что было написано на листке: «Баск! Ты нужен Эускади! Вложи свою песчинку в фундамент Свободы». Мужчина жестом велел ей замолчать. Женщина которая дала нам листовку, вновь прошла мимо нас. «Пожар!» – «Где?» – «В гостинице «Аляска»! Огонь виден из нового района».

Хорист с женой побежали прочь. Мы с Вирхинией сперва шли нормальным шагом, но в конце концов побежали, как и все остальные. Когда мы прибежали к новому району, те, кто опередил нас начали объяснять: «Судя по всему, поджог флага был всего лишь маневром. Воспользовались тем, что все жандармы ринулись в городок, и подожгли гостиницу». Хорист вновь был возле нас. «Ты посмотри, какие ловкие!» – сказал он. Над тем местом, где была гостиница, стояло черное облако дыма. Из него время от времени вырывались красные языки пламени.

«Мне страшно», – сказала Вирхиния. Она не могла оторвать глаз от черного облака. В какие-то мгновения оно начинало завиваться. «Если хочешь, я могу приготовить тебе совершенно особый кофе», – сказала она мне. Мы были как раз возле кафе, где она работала. «Я хочу быть с тобой. И всегда буду отвечать тебе «да». – «Я тоже», – сказала она. «Что – тоже?» – «Я тоже хочу быть с тобой». – «Даже после того, как пробьет двенадцать или час ночи?» Она засмеялась.

«Здесь скоро случится что-то очень серьезное», – сказал хорист, глядя на нас. Но мы не обратили на него внимания и пошли в кафе. «Эй, Давид!» – сказал мне какой-то парень, проходя мимо. Я обернулся. Это был Агустин. «Пока!» – крикнул он. «Пока!» – ответил я. Они с Исабель шли, обнявшись за талию, и походили на влюбленную парочку. «Кто это?» – спросила меня Вирхиния. «Парень, который учится вместе со мной. Мы зовем его Комаров». – «Но ведь он не русский». – «Нет, он не русский». Вирхиния снова засмеялась.

Я вышел из дома Вирхинии около двух часов ночи, покинув ее спящей, и мне показалось странным, что на Урце светились огни и что-то кричали какие-то люди; но это была наша третья ночь, я чувствовал себя очень счастливым – «впервые», говорил я Вирхинии – и любопытства у меня не возникло. Немного погодя, когда я уже шел по спортивному полю, меня обогнал Себастьян. Он плакал и сказал мне что-то, чего я не понял. «Что случилось, Себастьян?» – спросил я его. «Лубис! – воскликнул он, хватаясь за голову. – Лубис утонул в Урце». Он прошел еще метров десять и крикнул: «Побегу найду Убанбе. Кто еще пойдет к матери бедного Лубиса?» Zen jungo'a Lubis gizaajuan amana bestela? – вот как он сказал. Я бросился бежать к Урце.

«Лендровер» с включенным мотором освещал троих мужчин, стоявших в воде, и позволял разглядеть группу людей, наблюдавших за происходящим с другого берега реки. Место было окружено жандармами. Один из них, державший в одной руке винтовку, преградил мне путь. «Если вы хотите поглазеть, идите к той группе или поднимитесь к каштановой роще», – сказал он мне. Действительно, там, среди деревьев, тоже стояли люди. В темноте двигались красные огоньки сигарет. «Если вы не против, я останусь здесь», – сказал я. Он не возражал. «Вы, по крайней мере, умеете себя вести. Не то что другие. Несколько минут назад какой-то тип спровоцировал скандал, и капитан задержал его». Он указал мне на «лендровер», стоявший метрах в двадцати пяти.

Движения троих мужчин, стоявших в воде, стали более резкими. Они тянули веревку или какой-то кабель. «Судья должен составить акт, поэтому я не могу позволить вам пройти», – сказал мне жандарм. Он был очень молод, и лицо у него было совершенно детское. Не будь он в форме, я не дал бы ему больше шестнадцати лет. Ему хотелось поболтать. «Там свидетели», – добавил он, глядя в сторону «лендровера» с зажженными фарами. Я узнал Исидро. «Не понимаю, почему его никак не вытащат. В таких делах чем дольше, тем хуже. Вы его знали?» Я ответил, что знал. «Как нам сообщили, он был браконьером и по ночам ловил форель. Поскользнулся и, к своему несчастью, ударился об острый угол подводного камня. Ну а потом утонул». Послышался крик: «Тяните!» – и мужчины, находившиеся в воде, сделали резкое движение в сторону берега. Тело Лубиса лежало теперь распростертое на галечном пляже.

«Да, это очень печально», – сказал молодой жандарм. Я ему не ответил. Я не мог говорить. «Если хотите на него взглянуть, пройдите со мной», – внезапно сказал он мне. Теперь в окрестностях Урцы было заметно больше движения, словно после того, как труп извлекли, все вошло в нормальные рамки. Люди, сидевшие на траве, встали; те, что находились возле рощи, спустились к дороге и начали расходиться. Я сразу не понял, что это жандармы велят людям уходить. Я увидел отца Хосебы, который разговаривал с офицером. Он жестикулировал, протестовал против чего-то. «Все равно не поможет, капитан не выпустит задержанного до завтрашнего утра, – сказал молодой жандарм. – Он явился сюда, говоря, что он врач из этого городка, но у него не было никакого документа, подтверждавшего это, и капитан не разрешил ему пройти». Жандарм пошел к берегу, я последовал за ним.

Тело Лубиса по-прежнему лежало на гальке. Какой-то мужчина осветил его лицо фонарем. «Ну и удар же он получил! У него глаз почти вывалился!» – сказал кто-то.

В группе, образовавшейся вокруг тела, возникли споры, что явилось истинной причиной смерти: удар или то, что он долго лежал под водой в бессознательном состоянии. Мужчина, державший фонарь, все время его раскачивал, и луч света прыгал по лицу трупа. Иногда казалось, что движется не свет, а часть лица, губы, рот, что Лубис не умер. Но потом фонарь замирал на вывороченном глазе, и торжество смерти становилось очевидным.

«Никто не скажет, что он был плохим парнем, – сказал Исидро. – Я хотел нанять его для работы в лесопильне, но его больше привлекали лошади». Наступила тишина. Людям нечего было сказать. Все молчали, кроме мужчины с фонарем, которому все не давал покоя вопрос, умер ли Лубис от удара или захлебнулся водой. Он вновь осветил фонарем лицо трупа. «Ради бога, погаси ты этот фонарь! – крикнул ему Исидро. Потом взглянул на меня: – Где Панчо? Ты его видел?» Я жестом показал: нет, я его не видел. «Похоже, вон он идет», – сказал мужчина с фонарем, направляя свет на дорогу. В темноте высветились бегущие Себастьян, Панчо и Убанбе.

Убанбе резко остановился, увидев тело. Закрыл руками лицо. Он был одет в белый спортивный костюм, и именно так я все и представил себе: одетый в белое Убанбе, несущий на руках сквозь лес тело Лубиса, перебегающий от одной хижины к другой и говорящий дровосекам: «Похороните его в каком-нибудь укромном месте; чтобы, когда он проснется, он смог увидеть свои любимые буки. И приведите из Ируайна того жеребенка, которого ему подарил Хуан; он обрадуется, когда увидит, как тот пасется возле его могилы».

Панчо сделал несколько шагов по направлению к трупу. «Это Лубис?» – недоверчиво спросил он. «А кто же еще?» – всхлипнул Себастьян. «Боже мой!» – воскликнул Убанбе. «Уже поздно. Надо с этим кончать!» – сказал с дороги капитан жандармов. И дважды хлопнул в ладоши, чтобы было ясно, что это приказ.

Вирхиния плакала, уткнувшись лицом в подушку и так тихо, что время от времени мне приходилось следить за подрагиванием ее спины, чтобы понять, не заснула ли она; но нет, она продолжала плакать, то замирая, то вновь принимаясь рыдать, без всхлипываний, ее плач бороздил темноту комнаты. Все вокруг было погружено в тишину. Слышался только шепот реки, который в какие-то мгновения становился громче плача.

Я прислушивался к Вирхинии, наблюдал за ее плачем, и барьер, не позволявший моему голосу вырваться наружу, в конце концов отступил, и я заговорил, стал рассказывать, что произошло с Лубисом: «Он пытался схватить форель, поскользнулся и очень сильно ударился головой; ему не повезло, что он упал именно в Урду, где самое глубокое место. Лубис не умел плавать».