Я заметил Беатрис и Аделу, как только оставил позади каштановую рощу. Они стояли у дороги и болтали о чем-то. Подъехав к ним, я притормозил. «Ты приехал к своим гостям из Сан-Себастьяна? – спросила меня Адела, перекрикивая шум мотора, – Ну так придется тебе подождать. Сейчас в доме никого нет. Они уходят в лес на рассвете, а возвращаются только к ужину». Беатрис улыбнулась. «Кто бы мог подумать, что с бабочками такая морока! Просто не верится, – вздохнула она. – Лубис проводит теперь больше времени с сачком, чем ухаживая за жеребятами». Просто не верится. Она произнесла эти слова на просторечный манер: Ez da simstatzekoa.

У дверей Ируайна был припаркован желтый «фольксваген». «Вижу, Хосеба тоже с ними». – «Они очень подружились, – подтвердила Адела. – Хосеба очень хорошо ладит с этим Хагобой». – «А Лубис очень хорошо ладит с таким шустрым парнем», – сказала Беатрис. «Его зовут Агустин, – подсказала ей Адела. – Он просто как ласка. Вроде Себастьяна, но более образованный». – «Увижусь с ними как-нибудь потом. Сегодня я только за аккордеоном», – сказал я женщинам.

Я подъехал к дому и вошел на кухню. Спальные мешки все так же лежали на полу. Кроме того, там был десяток книг, транзистор, пачка печенья, пара дорожных сумок. А на столе, в картонных коробочках, две белые бабочки, наколотые на одинаковые иглы. Я бросил взгляд на книги: за исключением одной-другой, посвященных «новым школам», все остальные были по энтомологии.

Мне стало стыдно за свои подозрения. То, что я видел, доказывало лишь правдивость слов Биканди. Работа группы имела педагогические цели. Все они находились здесь, чтобы помогать учителю, Хагобе. Они хотели создать колоду карт, чтобы баскские дети узнали все о бабочках своего края. Все они в своем роде были интеллигентами. В том числе и Агустин, Комаров. Только что об этом мне сказала Адела: он был как ее сын Себастьян, только образованный.

Но все-таки я не был убежден до конца и отправился на верхний этаж взглянуть на убежище. Ведь Лубис знал, где оно находится. Если он замешан в политических делах, как говорила моя мать, и стал таким другом этой компании, он, скорее всего, показал бы им тайник, чтобы они могли прятать там пропагандистские листовки или что-то еще.

Я поднял дверцу люка, и единственное, что там увидел, была шляпа от Дж. Б. Хотсона, первого американца Обабы. Я вернулся на кухню, взял аккордеон и вышел на улицу. Дурные предчувствия не всегда оправдываются.

На каменной скамейке Ируайна меня поджидала Адела. «Мне надо поговорить с тобой, Давид», – сказала она мне. «Что-нибудь случилось?» – «Да, теперь я думаю, что-то происходит. Но не хотела говорить об этом при Беатрис. Ей и так хватает забот со своими детьми». Я приготовился выслушать ее. «Ты давно знаком с этими людьми из Сан-Себастьяна?» – спросила она. «С Агустином давно. По университету. А с остальными познакомился в тот день, когда они сюда приехали».

«Послушай, Давид, – сказала Адела, переводя взгляд на лес. – Это было вчера вечером. Близнецы появились дома, все пропахшие бензином. Ты же знаешь, какие они, они не умеют быть спокойными, все время возвращаются перепачканные в грязи или со ссадиной на голове. А вчера, как я сказала, бензиновый запах. Меня это удивило, потому что в нашем поселке, по правде говоря, не очень-то бензин и встретишь. Я спросила их, где они шлялись, что к ним прилип этот запах, и они сказали мне, что нашли где-то там, в лесу, четыре бидона. И что они их открыли, думая, что там молоко. И я тут же поняла, что они не врут. «Но кто оставил эти бидоны в лесу?» – сказала я им. И они заверили меня, что это дело рук Биканди и Исабель. Что это они притащили туда эти бидоны, пока их друзья ловили бабочек. Представь себе, Давид: четыре бидона, полные бензина! Они могут поставить твоего дядю в очень непростое положение».

Последние слова удивили меня. «Что ты хочешь сказать, Адела?» – «Ты же знаешь, Давид. Люди любят посудачить, и некоторые говорят, что Хуан больше уже не вернется и что он давненько пытается продать этот дом и павильон с лошадьми. Если кто-нибудь подожжет их, злые языки скажут, что это для того, чтобы получить страховку. Ведь все знают, что у Хуана очень высокая сумма страховки».

Я посмотрел на лошадей, на жеребят: Ава с Миспой лениво помахивали хвостами; Элько, Эдер и Поль носились друг за другом от одного конца изгороди к другому. В стороне Моро с самым благоразумным видом пощипывал траву. Картинка была очень радостная.

«Это самая большая глупость, какую я только слышал за последнее время», – возразил я. Было немыслимо, чтобы дядя захотел продать Ируайн. Да, он проживал в Америке, но по-прежнему оставался крестьянином из Обабы, который никогда не смог бы оторваться от своих родных корней, от своего дома. «Ты прав, – сказала мне Адела. – Кроме того, Хуан так и не женился, у него нет детей, и я прекрасно знаю, что он все время помнит о своих родителях. Но не все такие, как он. До этого у него убили самого красивого коня, а теперь, кто знает, не затевают ли какую-нибудь новую подлость: подожгут ему дом и павильон, чтобы потом пустить слух, что он сам это сделал. И все из зависти, потому что ему удалось добиться успеха в жизни. Как и твоей матери». – «Трудно поверить в это», – сказал я. «Послушай, Давид, – продолжала она. – Я ни о ком не хочу сплетничать, но, возможно, эти юноши что-то такое здесь высматривают. Может быть, кто-нибудь заплатил им, чтобы они подожгли дом и павильон. Это же так просто! Один страховой агент из Обабы часто говорил: самый глупый человек в мире может запалить огонь, который не смогут погасить сто самых умных!» – «Я позвоню дяде. Посмотрим, что скажет он». – «Тебе виднее, Давид. Я больше ничего не могу сделать». Я закрепил аккордеон на багажнике мотоцикла. «Пусть близнецы не болтают зря. Будем осмотрительны», – сказал я Аделе. «Об этом я позабочусь». Она задержала взгляд на аккордеоне. «Вижу, ты собираешься играть на вечеринке, которую готовят в честь Убанбе», – сказала она. Но голова у нее была занята другим, и она направилась к своему дому, не дожидаясь моего ответа.

Убанбе появился в столовой, закутанный в красный плащ, и под гул аплодисментов поднялся на небольшие подмостки, где до этого я играл на аккордеоне. Когда приблизились фотографы, он скинул плащ и продемонстрировал им свое тело: Ессе Ното [16]. У него была очень белая кожа, и в коротких атласных штанах и черных боксерских перчатках его фигура выглядела прекрасно; особенно когда он поднял руки, чтобы выставить напоказ мускулы, игравшие на груди и животе.

Вспышки фотокамер освещали его снова и снова. Убанбе пытался улыбаться, но это ему давалось непросто. Возможно, в голове у него вертелись те же мысли, что и у меня: что станет с его молочной кожей в последующие месяцы, сколько синяков на ней появится; завершит ли он свою карьеру такой же развалиной, как все бывшие боксеры, пришедшие на праздник; стоит ли подниматься на эту голгофу, чтобы получать в десять раз больше, чем он зарабатывает на лесопильне. Но решение было принято, и его нос – уже приплюснутый, со все еще заметным шрамом от операции – был тому доказательством. Время сомнений осталось позади.

В столовой было около пятидесяти человек, в большинстве своем мужчины, но аплодировали лишь те, что находились в непосредственной близости от подмостков. Бывший боксер, взявший в руки микрофон и представившийся как «тренер новой звезды», принялся подсчитывать время, которое уйдет у этого «столь же сильного, сколь и ловкого» юноши на то, чтобы стать чемпионом Европы, и решительно заявил: «Пятнадцать месяцев – более чем достаточно». Затем слово взял некий бизнесмен, объявивший себя одним из промоутеров, и заверил, что в средствах недостатка не будет. «Он завтра же начнет тренироваться в зале, который мы подготовили ему здесь, прямо в гостинице, – объяснил он журналистам. – Мы предпочли, чтобы Горостиза тренировался поблизости от дома»: Итак, профессиональным именем Убанбе будет его фамилия: Горостиза. «Кто будет его первым противником?» – спросил один из журналистов. «Филипп Лу, бывший чемпион Франции», – ответил менеджер. Затем он попросил, чтобы ему не задавали таких конкретных вопросов, и указал рукой на центральный стол столовой, где среди прочих сидели Берлино, мой отец и полковник Дегрела: «А теперь, в продолжение презентации я хочу предоставить слово джентльмену, который сыграл первостепенную роль в нашем проекте. Я имею в виду господина Хосе Антонио Дегрелу». У полковника голова была теперь белее, чем когда я его увидел впервые, но он все еще оставался элегантным мужчиной. «Я хочу высказать пожелание, чтобы он стал новым Ускудуном и способствовал созданию достойного образа Испании в мире. Это все». И он снова сел.