Нет! Добрыня не поднимется на кручу близ Любеча, он проведет лодии вдоль правого берега, дальше от родного двора. Отца, наверное, нет дома, но избави Перун, мать выйдет к берегу, да еще повиснет, как водится, у сыча на шее. Что скажут тогда мужи новгородские, что скажет князь Владимир? Воевода Добрыня — и смерд Микула… Нет, он поведет лодии подальше от Любеча!

В эту ночь Добрыня, как это уже случалось и раньше, почувствовал, будто душа его разрывается на две части.

В одной что-то больно щемило, как только он вспоминал родное жилище, Любеч над Днепром, курганы и степи, деда, родителей, бесталанную сестру Малушу.

А в другой медленно-медленно и очень мучительно рождалось и крепло новое чувство. Он не любил князей, не любил бояр и воевод, но понял, что если останется таким, как его отцы, то погибнет. И потому он хотел быть таким, как воеводы, и уже становился таким, как они…

Сильно билось Добрынине сердце, лицо пылало, как в огне. Что с ним? Все, кажется, решено, лодии их плывут среди темной ночи к Новгороду, спит князь Владимир.

Добрыня опустил за насад лодии руки и несколькими пригоршнями остудил лицо и напился. Хороша была днепровская вода! У него сразу будто бы прибавилось сил.