— Не в этом суть. Ваша ценность в символе, архетипе. Вы Спасенный: человек, который верит в так называемую примитивную семейную жизнь, в созидательный труд и в человеческую ответственность.

— Вздор! — со злостью сказал Маркхэм. — Я верю в счастье. Все то, о чем вы сказали, и делало меня счастливым. Если я могу быть счастливым при существующих ныне условиях, то я постараюсь им быть. Я не влезал специально в эту ловушку в морозильной камере, чтобы организовать вашу ничтожную революцию.

— Предположим, вы не сможете быть счастливым?

— Вот тогда и подумаю.

Пол Мэллорис, кажется, был доволен.

— Это все, что мы хотели узнать. Подождите. Попробуйте все, что вам будет предложено этим миром, Джон. Я думаю, хорошего вы найдете мало. Вот тогда мы сможем вас использовать. А за это время вы нам вреда причинить не сможете, потому что «Забытьин» полностью сотрет наш разговор в вашей памяти. Мы воспользовались им только чтобы проверить, как вы будете реагировать. Лично я думаю… — Он остановился.

Маркхэм поднес руку к голове и, казалось, старался поддержать ее. Он напряженно посмотрел на Пола Мэллориса:

— В комнате темнеет.

— Не волнуйтесь, «Забытьин» начал действовать немного раньше. Вы отключитесь примерно на пятнадцать секунд.

Маркхэм слабо улыбнулся.

— Прелестная интерлюдия, — пробормотал он; потом его голова откинулась, и он обмяк.

Он пришел в себя и увидел, что Шона Ванделлей подносит чашку с темной жидкостью к его губам. Черный кофе. Он отпил немного, проглотил и сел.

— Дорогой, — радостно сказала Шона. — Мы свиньи, ну и свиньи! Вы, должно быть, ужасно устали, потому что просто закрыли глаза и заснули. Чуть на нас не легли. А может, вы сочли нас скучными, ужасно скучными?

— Вот черт, — сказал Маркхэм. — Мне очень стыдно. Никогда раньше со мной такого не случалось. Может быть… мне что-то странное снилось — почему-то яйца… кажется.

— Интересно, — сказал Пол. — Мне кажется, Фрейд был очень популярен в ваше время. Старик был фантастичен как аналитик, но он был просто золотой жилой буквальных сопоставлений, типичный невротик девятнадцатого века с ложной программой. Кто знает — он мог бы стать легким лирическим поэтом с правильным стимулом. В ближайшие дни послушайте «Сонет для шизо». У меня также есть записи…

— Если вы не возражаете, — нетвердо начал Маркхэм, — я полагаю, мне надо идти домой. У меня был тяжелый день.

— Дорогой Джон, — замурлыкала Шона. — Мы беспредельно жестокие, да и совсем глупые. Конечно, ты устал. Это же первый день после санатория. Может быть, завтра… Возможно, вечером?

— Возможно, — сказал Маркхэм.

Она проводила его до двери. Он вспомнил, что договаривался еще об одной встрече.

— Пока, приятель, — сказал Пол Мэллорис. — Освободите свою психику.

Маркхэм выдавил бледную улыбку и отправился в свою квартиру. Его не покидало чувство, будто он что-то должен вспомнить. Что-то очень важное, что пряталось в самой глубине его памяти. Может быть, завтра удастся вспомнить.

Ему необходимо было отдохнуть. Был уже седьмой час, а в десять тридцать (двадцать два тридцать! Сверим часы, джентльмены) предполагалась встреча с загадочной Вивиан Бертранд.

«Боже мой! Ну и денек! — подумал он. — Чертовский день!» Двадцать второе столетие, казалось, мстительно затягивает его.

Вернувшись, он обнаружил, что Марион-А сменила кофту и юбку на лыжный костюм бутылочно-зеленого цвета. Несмотря на строгие линии, костюм придал ей удивительно женственный вид.

— Я иду спать, — кротко сообщил он. — Если не проснусь через три часа, разбудите меня.

— Да, сэр.

— Я же просил называть меня Джоном.

— Прошу прощения, Джон.

Ему показалось, что в ее голосе прозвучала нотка обиды. Но это было глупо. Разве андроид может обидеться?

В спальне он быстро скинул одежду и бросил ее беспорядочной грудой. Постель была приятно теплой. Марион-А постелила ему термоодеяло.

Он находился в великолепном магазине игрушек. Стены там были из прозрачного пластика, а потолок — из черного бархата, усеянного остроконечными звездами. Он стоял перед большим прилавком, на котором раскинулся Лондон — картонный город, украшенный волшебными огоньками, блестками и разноцветными стеклянными лампочками.

За прилавком стоял Дед Мороз в красной шапке и с большим мешком. Лицо у него было какое-то вялое, помятое; голосом Проф. Хиггенса он сказал:

— Веселого Уничтожения, мой мальчик, и счастливого невроза!

— И вам того же, — вежливо ответил Маркхэм.

Дед Мороз смахнул крокодилову слезу.

— По секрету, — сказал он. — Все мои северные олени никуда не годятся.

— Почему?

Дед Мороз затрясся от смеха:

— Боюсь, что все они прирожденные Беглецы, сынок.

Маркхэм почувствовал прилив вселенского милосердия.

— Мир Земле, — убежденно сказал он. — Доброй воли всем андроидам.

Дед Мороз развязал мешок:

— Возьми себе подарок, дружок, не глядя. Любой бесценный пакет за чисто номинальную стоимость.

— Сколько?

— Сущий пустяк. Приложи пальчик, заверь чек на свою душу.

Маркхэм достал большую чековую книжку с надписью: «Лондонская Республика — Персональный Кредит» и — прижав большой палец к пластиковой карточке, вручил ее Деду Морозу.

— Удовлетворение гарантируется, — громко заявил старик. — Или ваша душа будет вам возвращена.

Маркхэм запустил руку в мешок и вытащил пакет.

Он сдернул ленту, сорвал веселую обертку и обнаружил заводную куклу. У него вырвался крик отвращения.

— Ты не любишь играть в куклы? — с любопытством спросил Дед Мороз.

— А вы как думаете?

— Она умеет ходить и говорить.

— Да хоть бы летать и кричать.

— Терпение, друг мой. — Дед Мороз взял куклу, повернул ключ в ее спине и аккуратно поставил на пол. — Если она тебе не нравится, можешь выбрать другой подарок. Честный Проф. святой Николай — это я.

Кукла начала расти. Лицо увеличивалось, глаза засветились, золотистые волосы упали на плечи… Кэйти!

— Кэйти, — хрипло прошептал он. — Кэйти, дорогая.

— Джон, — сказала она. — Я люблю тебя.

— Милая моя, это же чудо. Не будем спрашивать что и почему. Просто пусть так и будет.

— Джон, я люблю тебя.

Он посмотрел на картонный город, на милостивого Деда Мороза, на мешок с подарками.

— Пойдем куда-нибудь, где можно побыть вдвоем.

— Джон, — повторила она спокойно, — я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я…

— Перестань! — сердито крикнул он, но Кэйти не остановилась. Она продолжала произносить те же слова, так же монотонно, пока слова не потеряли всякое значение. Он обнял ее. Он попытался поцеловать ее. Но губы продолжали шевелиться и говорить.

— Черт побери. Перестань!

Дед Мороз вежливо кашлянул.

— Основная программа сведена к минимуму, — объяснил он. — В куклу много не уместишь.

— Черт вас возьми, она не кукла. Она…

— Не кукла, — повторила Кэйти. — Не кукла. Не кукла. Не кукла.

— Боже мой! Кэйти, дорогая, кто же ты?

Она улыбнулась лучезарно-неподвижной улыбкой:

— Я андроид. Я люблю тебя. Я андроид. Я люблю тебя.

Маркхэм в ужасе отшатнулся, закрыл лицо руками:

— Уходи, сделай милость.

Дед Мороз вздрогнул и дотронулся до ключа в спине Кэйти. Она умолкла на середине фразы и стала уменьшаться, пока не превратилась в маленькую неподвижную фигурку. Дед Мороз поднял ленту, расправил оберточную бумагу, тщательно запаковал ее и бросил сверток обратно в мешок.

— Некоторым людям трудно угодить, — с сожалением произнес он. — Попробуй еще, мой мальчик. Роза, как ее ни назови, все равно с шипами. Кукла поэтому всегда кукла. Посмотри, вот еще подарок. Вроде такой же, но другой.

Он протянул сверток, и Маркхэм, как в трансе, взял его. Кукла была Марион-А — с ключом в спине. Не в силах пошевелиться, он смотрел, как она растет.