«а) Если бы вы были Высшим Существом, вы предоставили бы жизни неограниченные возможности или каким-либо образом ограничили ее развитие?

б) Если бы вы были Высшим Существом, как вы думаете, вы понимали бы значение Смерти?

в) Если бы вы были Высшим Существом, что для вас было бы важнее: смерть вируса или рождение Галактики?»

Эвери написал:

а) предоставил бы неограниченное развитие; б) нет; в) смерть вируса.

Он положил карандаш и еще раз подумал, что все это очень тонко разработанная шутка. Очень и очень тонко разработанная.

Он закурил еще одну сигарету, подошел к говорящей пишущей машинке и отстучал:

«Обезьяна заработала свой банан, черт возьми. Задание выполнено. Коэффициент интеллекта — скверный. Теперь я претендую на обещанную бесценную награду».

Машинка ответила:

«Положите, пожалуйста, листы на поднос в нишу».

«Я что-то неправильно понял?»

«Вас усыпят, пока ваши ответы обрабатываются. Для этого вам рекомендуется принять удобную позу».

«Придурки!» — отстучал Эвери.

Он поставил чашки и все остальное на поднос, скомкал листки с вопросами, засунул их в чашку и поставил все это в нишу. Панель закрылась.

Эвери сел на постель и стал ждать.

Минут десять ничего не происходило.

Затем вдруг, почти мгновенно, одна стена металлической камеры исчезла, и за ней оказалась другая камера, в точности, как его собственная.

За одним лишь исключением.

В ней была женщина.

Но уже другая.

Это была блондинка лет двадцати пяти. По крайней мере, подумал Эвери, выглядит она на двадцать пять, у нее одно из тех тонких, нежных, не имеющих возраста лицо, которое может принадлежать и юной девушке, и моложавой сорокалетней женщине.

Она была одета в красную шелковую блузку и облегающие черные брюки, а накрашена так, словно собралась на вечеринку. Эвери смущенно вспомнил, что верхние пуговицы его рубашки расстегнуты, — он надевал галстук только в исключительных случаях, — а по мятым брюкам сразу было ясно, что он в них спал.

Все это пронеслось у него в голове — такие смешные, в общем-то незначительные мелочи — за те несколько секунд, когда он стоял, словно в столбняке, не в силах сдвинуться с места или заговорить.

Она первая пришла в себя. И первая заговорила.

Она подбежала к нему, как если бы играла хорошо знакомую роль.

— О, слава Богу! Слава Богу! Я не знаю, кто вы и почему вы здесь… Но, по крайней мере, вы человек. А я уж было подумала, что никогда не увижу больше человеческого лица.

У нее был приятный голос и безукоризненная дикция. Умолкнув, она вдруг разрыдалась. И прежде чем Эвери сообразил, что делает, он обнял ее и крепко прижал к себе.

Неужели и это сон?

— Успокойтесь, — услышал он собственный прерывающийся голос. — Успокойтесь. — И потом совсем уж некстати: — Во всяком случае, мы еще живы.

Она высвободилась из его объятий:

— Черт, я размазала всю косметику… Как вас зовут?

— Ричард Эвери. А вас?

Она лукаво улыбнулась:

— Вы что, не смотрите телевизор? Господи, как глупо. Конечно, какой уж здесь телевизор.

И тут он вспомнил:

— Напротив, я часто смотрю его. Только стараюсь избегать этих бесконечных больничных сериалов. Конечно же, вы — Барбара Майлз.

— Во плоти, — ответила она.

Эвери улыбнулся:

— Совсем не обязательно. У меня есть предположение, что все это мне снится.

— Кошмар на двоих, — отпарировала она. — Но, Бога ради, что все это значит?

— Провалиться мне, если я знаю. А вы понимаете, как вы сюда попали?

Она покачала головой:

— Последнее, что я помню, так это те проклятые бриллианты, я еще подумала, что они, должно быть, отвалились от какого-нибудь кольца — хотя для этого они были, пожалуй, слишком велики. Помню, я наклонилась, чтобы потрогать их. И все исчезло.

И тут Эвери вспомнил. Вспомнил о кристаллах, снова увидел их в своем воображении — светящиеся, холодные, блестящие.

— Ну, скажите же что-нибудь, — жалобно проговорила она. — Я ничего не понимаю.

Эвери посмотрел на нее и заметил, что она еле сдерживается, чтобы не заплакать. Да, действительно, кошмар на двоих.

— Эти бриллианты… — сказал он. — Это, случайно, было не в Кенсингтон-Гарденс?

Она изумленно смотрела на него:

— В Гайд-Парке, — вот где, а как вы догадались…

— Граница между Гайд-Парком и Кенсингтон-Гарденс весьма условна. Со мной это случилось в Кенсингтон-Гарденс. Только это были не бриллианты — по крайней мере, я так думаю. Просто кристаллы.

Они растерянно замолчали, каждый пытался придумать хоть какое-то объяснение, но тщетно.

— Я хочу курить, — сказала она наконец.

Он дал ей сигарету и закурил сам.

Блондинка глубоко затянулась:

— Как, вы сказали, вас зовут? Видите, что со мной творится. Даже имя не могу запомнить.

— Ричард Эвери.

Она резко рассмеялась:

— Приятно познакомиться, Ричард. И добро пожаловать в наш клуб.

— А мне более чем приятно познакомиться, — ответил он серьезно. — Я-то опасался, что я единственный член этого клуба.

— Назовите мое имя, — сказала она. — Пожалуйста.

— Барбара.

— Еще.

— Барбара.

Она кивнула:

— Звучит не так уж плохо… Простите. Вы, должно быть, думаете, что я свихнулась. Может, так оно и есть. Одно время — во всяком случае, пока не исчезла стена — я уж начала было думать, что я это не я. Еще раз простите. Или, по-вашему, все это чепуха?

— Напротив.

— В самом деле, — призналась Барбара, — я не была по-настоящему уверена, что я это я, пока не увидела вас. А до этого я очень сомневалась в этом.

Эвери вдруг осенило:

— Да, с тех пор как мы стали поддержкой друг для друга, у меня уже нет прежних мрачных мыслей, — сейчас нам важно обменяться информацией. Бог знает, когда эти придурки снова опустят стену или придумают еще какую-нибудь подлость. Может, у нас всего десять минут, а может, целый день — во всяком случае, я думаю, что несколько часов у нас есть.

— Ничего не имею доложить, сержант, — сказала Барбара. — Кроме того, что мне стало чуточку спокойнее.

— Вы видели кого-нибудь из них?

— Кого, этих сумасшедших ученых?

— У вас такая теория?

— Она не хуже, чем любая другая… Нет, я не видела этих проклятых придурков… Сказать по правде, — прибавила она нерешительно, — у меня была идея, как их выманить, посмотреть на них. Я была так взвинчена, что разделась догола и легла на кровать, ну в общем… готовая отдаться. — Она хихикнула. — Но ничего не случилось. То ли они не видели, то ли их это не заинтересовало — а может, и то, и другое… После этого я и начала думать, что начинаю сходить с ума.

Эвери с трудом отогнал соблазнительное видение.

— А вы знаете, сколько времени здесь находитесь? — спросил он.

— Это-то как раз просто, — сказала Барбара, взглянув на свои часики. — Примерно сорок восемь часов. Я делала отметки — иначе я бы решила, что сижу здесь уже много лет.

— У вас было что-нибудь при себе, когда вы проснулись, — я имею в виду ваши личные вещи?

— Нет. Но я нашла кучу всякого барахла в чемодане под кроватью. Не представляю, как они добыли все это, я ведь снимаю — вернее снимала — квартиру еще с тремя девушками.

— Вы тоже, наверное, общаетесь с ними через пишущую машинку.

— Я просто посылаю их на три буквы, — сказала Барбара. — Мне интересно, что будет, когда они увидят, что я отнюдь не леди… Между прочим, они просили меня ответить на какие-то дурацкие вопросы. Сказали, что я буду вознаграждена. — Она усмехнулась. — Я полагаю, что вы и есть награда.

— У меня примерно то же самое, — сказал Эвери. — Только я не сумел засечь время.

— Ну и что же мы выяснили?

Эвери пожал плечами:

— Почти ничего. Кроме того, что каждый из нас не одинок.

— Это не так уж мало, — серьезно ответила Барбара.

В эту минуту машинка начала печатать: