— Только если я этого захочу, а я не хочу. Вы слишком интересны, Джон, чтоб держать вас на расстоянии. Не каждый же день встречаешь человека, которому пара веков от роду.

— Извините, поправка. Я всего лишь юноша — мне сто семьдесят семь лет.

— И вы очень хорошо сохранились, — сказала она. — Что вы думаете о Сити? Вам не кажется, что мы улучшили его? Я с ужасом думаю, на что он был похож, когда здесь жили миллионы. Кипящая масса тел, я полагаю. Отвратительно!

— У меня еще не было времени разобраться в своих впечатлениях, — осторожно ответил Маркхэм. — Мне надо было ввести свое имя в Индекс и найти жилье.

— Вы действуете быстро. Где же вы живете?

— Найтсбридж, Рутланд-Хаус.

— Я знаю это место. Дряхлый старый музей.

Поэтому вы его и выбрали?

— Совершенно верно, — улыбнулся он. — Я теперь музейный экспонат.

Вивиан допила чай со льдом.

— Но ненадолго, — сказала она с видом пророка. — Я об этом позабочусь… Случилось так, Джон, что мы почти соседи. Я живу на Парк-Лэйн. — Она посмотрела на крошечные часы-кольцо. — Мне пора лететь. Я должна быть в Олимпийском Клубе… Знаете что, приходите, навестите меня сегодня вечером. В двадцать два тридцать и без андроида. Вы расскажете мне о вашей старомодной семье и о губительном двадцатом веке.

Она нажала кнопку, и стенки цилиндра, окружающего их, скользнули в пол.

— Но я… — Маркхэм не успел договорить.

— Никаких «но», дорогой враг. Я дочь президента, — весело напомнила она. — Одна ошибка — и вы отправляетесь в условно живое состояние.

— В самом деле?

— Идиот. Я изничтожу вашу допотопную серьезность сегодня же вечером. Пока, Джон. Да смотрите же не увлекайтесь женщинами!

Пока он пытался сформулировать дипломатический отказ, она ушла. Вивиан вызвала у него странное напряжение. Его несколько поразили язык и манеры «роковой женщины», которые, вероятно, не менялись тысячелетиями, но Маркхэм вынужден был признать, что столь боевое поведение ей к лицу, хотя и вызывало в нем чувство неловкости. Он посидел в ресторане еще несколько минут, размышляя и пытаясь проанализировать свои эмоции, но, поскольку попытки были не очень успешными, он их бросил.

Тут он вспомнил, что Марион-А все еще ждет его в геликаре, вышел из ресторана и сел в машину, чувствуя, что ему по-прежнему хочется как-то отомстить ей за равнодушное отношение к платиновому браслету, хотя и понимал, что ей незнакомы ни чувство благодарности, ни унижения.

Они добрались до Найтсбриджа в молчании. Маркхэм едва успел открыть дверь квартиры, как зазвонил видеотелефон.

— Как эта штука работает? — раздраженно бросил он.

Марион-А нажала на тонкую планку сбоку от экрана и отошла за пределы видимости.

Экран осветился, и на нем появилась женская голова и плечи. У женщины были темные волосы, мелкие подвижные черты лица. Выглядела она лет на девятнадцать.

— Привет, дорогой, — развязно произнесла она. — Добро пожаловать в хибару. Примерно в такой дыре ты жил там, в каменном веке, да? Теперь ты должен, повторяю — должен, спуститься и выпить с нами. Причем немедленно, сейчас же, и никаких извинений, дорогой. Мы хотим тебя видеть, просто помираем. И не приводи своего андроида. Мы своих вышвырнули на часок — я имею в виду, устаешь, когда все время их рядом видишь, а ты? Ох, я забыла! Я — Шона Ванделлей, живу как раз под тобой, в квартире номер два.

— Хэлло, — сказал Маркхэм, чувствуя, что не в силах сопротивляться. — Меня зовут…

— Мы все о тебе знаем, дорогой. Ты невероятно романтический Спасенный. Вообще-то я воспринимаю тебя трагически. У тебя божественная форма головы — как у Орфея, мне кажется. Тем более что у тебя был свой подземный мир. Но ты, кажется, немузыкален, нет?

— Нет, у меня нет никаких особых способностей, ни прорицательских, ни артистических. — Ему показалось, что он сходит с ума.

— Дорогой, — продолжала девушка, — мы тратим уйму психосоматических усилий на эту электронику. Увидимся через двадцать секунд. — Она одарила его восхитительной улыбкой, и экран погас.

Маркхэм повернулся к Марион-А.

— Что, люди обычно так и разговаривают? — спросил он. — Или это было что-то особенное?

— Мисс Ванделлей использовала современные идиомы, — ответила Марион-А с намеком на улыбку. — Ее речь, вероятно, перенасыщена ими.

— Черт. Я думаю, лучше пойти.

— Да, сэр. Вы хотите, чтобы я чем-нибудь занялась, пока вас не будет?

Маркхэм на секунду задумался, потом сказал:

— Примерьте ваши новые платья.

Шона Ванделлей открыла, как только он подошел к двери, и стремительно втащила его внутрь. Она сунула ему в руку высокий бокал и одновременно представила высокому человеку с бронзовым от загара лицом, всем своим видом и движениями похожим на атлета.

— Этот объект называется Пол Мэллорис, — сказала Шона. — Мое первое снаваждение. Он здорово управляется со стихотворными размерами, когда ему нечем больше заняться. — Она засмеялась. — Но обычно милый зверь находит занятие получше. Я в самом деле не вижу причин, почему бы любовным утехам не продолжаться годы. И вы, наверное, склонны согласиться со мной, потому что вы в чувственном отношении примитивны сами, правда ведь, дорогой Спасенный?

— Давайте лучше начнем сначала, — остановил ее Маркхэм. — Я же только что из глубинки. Что такое снаваждение?

— Сокращенно от сексуального наваждения, — пояснил Пол Мэллорис. — Я оказался свободным, когда Шону стала утомлять ее девственность. Мы соединились. В самом деле все очень странно, но увлекательно. Я поспорил с ней на сотню, что это продлится месяц, но прошло уже три. Так что вот она — моя красавица.

— Он мой зверь, — гордо добавила Шона. — Очень милый зверь и очень косматый — в психосоматическом смысле.

— Понимаю, — безразлично согласился Маркхэм. — Чем больше я узнаю об этом мире, тем больше понимаю, как много мне нужно еще узнать. — Он сделал долгий глоток из бокала, который она подала ему. Сначала показалось, что это крепкий коктейль, но нет — он быстро понял, что это совершенно безобидный напиток.

— Милый Спасенный, — сказала Шона. — Ты просто находка. Если бы не мой объект, я бы с удовольствием соединилась с тобой. Тебе ужасно не хватает жены? Да что там говорить, конечно не хватает! Ты же сам сказал с экрана. Бедный, бедный Спасенный. Я думаю, тебе, наверно, хочется любви.

— Поменьше о Спасенном, — запротестовал Маркхэм, тяжело ворочая языком, и допил свой стакан. — Вы меня заставляете чувствовать себя патриархом. Меня зовут Джон, а кому на свете не хочется любви? Боже мой, да я же напился! — Он почувствовал, что комната закружилась перед глазами, и без особой надежды попытался дойти до ближайшего стула, но не дошел.

Маркхэм опустился на четвереньки и закукарекал.

— Засуньте меня в духовку. Я мороженый цыпленок, — убежденно объявил он. — Кому-нибудь нужны холодные яйца? Яйцо любви, друзья! Оно ваше — разбейте его. Яйцо надежды? Боже, оно бесплодно. Яйцо истины? Хотите верьте — хотите нет, но старая вещь — надежная вещь. Это более чем яйцо, это цыпленок. А цыпленок, черт побери, — это я!

Пол и Шона смотрели на него и улыбались. Он попытался сфокусировать свой взгляд, но изображение раздваивалось.

— Вы, сучьи красавицы! — заревел он. — Вы, чертовы звери! Ползите назад в вашу сказку и дайте мне покоя. Режьте меня, я готов! Что за чертовщину вы сунули в мою выпивку, секс-призраки? Идите прочь и блудите. Я умираю от горя. Яйцо горя, дорогие люди, лучше всего потреблять вкрутую с солью и потерей памяти… Кэйти, дорогая, этот мир полон ублюдков и шлюх… Я люблю тебя!

Он начал смеяться. Он упал лицом вниз и громко захохотал. Пол Мэллорис поднял его с удивительной легкостью и положил на диван. Глаза Маркхэма закрылись, и дыхание стало ровным.

Пол посмотрел на Шону.

— В какой-то момент я подумал, что мы перебрали с дозой, — сказал он спокойным тоном. — Это всего лишь предпороговый шок. Обычная реакция после замораживания, даже если бы он не пролежал во льду полтора века. Ему нужен тщательный уход, бедняге. Одно неверное движение — и он отойдет… Трудно представить, какую травму он перенес. — Неожиданно Пол улыбнулся. — Наверное, нам было бы так же плохо, если б мы попали в мир без андроидов.