Эвери подбежал к Барбаре, опустился на колени, достал нож и начал перерезать кожаный ремень. До сих пор они не обменялись ни единым словом. Весь штурм продолжался не более десяти секунд.

Барбара подняла глаза. Ее первые слова, обращенные к Эвери, оказались почти воплем:

— Ричард, берегись!

Эвери опустил нож и бросился в сторону. Острие копья вонзилось в землю там, где он только что стоял.

Он вскочил на ноги и одним движением отцепил от пояса томагавк. Он не осознавал, что его зубы оскалены и что он рычит, как животное. Он видел лишь огромное могучее существо перед собой — человека, у которого из раны на правой стороне головы капала кровь. Человека с выражением гнева и боли в глазах, сжимающего в руке дротик. Он стоял не более чем в двух шагах от Эвери и что-то злобно бормотал.

Его компьютер вновь вернулся к власти. «Прикончи его! — кричал он Эвери. — Прикончи его или он прикончит тебя!»

Дротик метил прямо в Эвери, но он успел уклониться. С диким криком он поднял томагавк и бросился в атаку. То, что произошло дальше, было совершенно неожиданно. Вместо того чтобы уклониться от удара или отразить его, противник Эвери просто-напросто пригнулся.

Эвери уже не мог остановиться. Проносясь над его согнутой спиной, он попытался нанести удар — и промахнулся.

Мужчина резко выпрямился. Толчок подбросил Эвери вверх, он перекувырнулся в воздухе и плашмя грохнулся на землю. Затем он увидел занесенный над ним дротик. Он увидел дротик и позади него лицо, искаженное злобой и болью.

Мужчина поднял дротик для смертельного удара. Но тут внезапно на сцене появилось еще одно действующее лицо. Женщина. Но не Барбара.

Она что-то крикнула. Но мужчина, казалось, не слышал ее. Он неотрывно с грозной улыбкой смотрел на Эвери.

И вдруг Эвери узнал женщину. «Элетри!» Он не знал, зачем он назвал ее имя. Это было необъяснимо.

Только мужчина толкнул дротик, целясь в Эвери, как женщина схватила его за древко и дернула к себе. Она дернула слишком сильно. Дротик согнулся.

Его острие вонзилось женщине в живот. Она дико вскрикнула и рухнула на колени. Мужчина с изумлением смотрел на нее. Он с трудом осознавал, что произошло.

Компьютер щелкнул, и Эвери мгновенно воспользовался случаем. Он вскочил, ударил мужчину головой в солнечное сплетение. Он вложил в этот удар весь свой вес и был вознагражден тем, что его противник согнулся пополам, издав утробный звук. Голова его склонилась, и Эвери ударил его ребром ладони по мощной шее. Прежде чем мужчина упал на землю, Эвери со всей силы нанес ему удар ногой.

Одним прыжком он вскочил верхом на поверженного противника и принялся колотить его головой об землю — казалось, он не остановится, пока не иссякнут его силы.

Барбара оттолкнула его of неподвижно лежащих тел. В эти ужасные минуты она бешено пилила ремень, привязанный к ее ноге. Наконец ей удалось освободиться.

— Ричард! Ричард! — кричала она. — Бежим! Ради Бога!

Он непонимающе смотрел на нее. Наконец способность соображать вернулась к нему. Он в последний раз стукнул мужчину головой о землю и стал на ноги. Женщина лежала в луже крови и стонала. Эвери знал, что она спасла ему жизнь. Он хотел помочь ей — но… Но он не мог позволить себе этого. Из-за Барбары…

— Элетри, — тихо пробормотал он, — Элетри.

Под влиянием порыва, вспомнив случай у «птичьей клетки», он коснулся пальцами ее лба. Затем он оглянулся на загоревшуюся хижину. В любую минуту оттуда могли выскочить ее обитатели.

Он схватил Барбару за руку.

— Ров! Надо перепрыгнуть его. Разбегайся хорошенько. Это легко.

Барбара, обнаженная и босая, на секунду заколебалась. Затем она разбежалась и прыгнула Через ров. Она неловко с глухим стуком приземлилась на другой стороне, но одна нога ее свисала над водой. Эвери, который прыгнул секундой позже, схватил ее за руку, когда она уже начинала скользить вниз.

Пока он вытаскивал ее на берег, обитатели хижины проснулись и, прорвавшись сквозь пламя, охватившее вход, выскочили наружу.

Они выскочили оттуда обожженные, разъяренные и испуганные тем, что обнаружили у костра.

Барбара, по-видимому, потеряла сознание. Но Эвери подхватил ее на руки и бросился в благословенную темноту. Его утешала мысль, что врагам будет очень непросто сразу же броситься в погоню. В кои-то веки золотые люди также оказались в ситуации, которой не могли управлять.

Эвери, пошатываясь, пробежал со своей ношей сотни две ярдов. Затем силы оставили его, и они оба упали.

Барбара едва дышала. Несколько секунд они лежали голова к голове, постанывая и жадно вдыхая холодный воздух. Затем Эвери сел и прислушался. Не было слышно ни звука. Ничего, кроме шелеста вечернего ветерка в кронах деревьев.

— Ты можешь идти? — хрипло спросил он.

— Я… по-моему, да. Только медленно. Я босиком, они забрали мои ботинки.

Он встал.

— Держись за шею и обопрись на меня. Я понесу тебя еще немного, когда отдышусь. Мы должны успеть уйти как можно дальше… Ты ранена?

— Кажется, нет. А ты?

— Нет. Пошли. Нянчиться друг с другом будем потом.

— О милый, — сказала Барбара.

Слышать это было так чудесно. И действительно, что еще можно сказать?

Они с трудом двинулись дальше. Сначала Эвери поддерживал Барбару, потом некоторое время нес ее на руках.

Так они шли довольно долго — Эвери считал, что они прошли около двух миль, — когда Барбара вдруг заплакала.

— Что с тобой?

— Прости, Ричард… Я больше не могу.

— Я понесу тебя.

— Пожалуйста, не надо. Во мне будто все перетряхнули.

— Чертовски подходящее время копаться, что там у тебя перетряхнули, — неожиданно грубо ответил Эвери. — Иди, черт возьми. Или, по крайней мере, дай я тебя понесу. Завтра я снова буду вежливым и культурным, а сегодня ночью главное — остаться в живых.

Она позволила ему нести себя, но плач ее постепенно перешел в рыдания. Наконец он поставил ее на землю.

— Что с тобой? — грубо спросил он. — Черт возьми, ты что, ранена?

— О милый, — простонала она. — Я не ранена. По крайней мере, я надеюсь, что я не ранена… Я хотела тебе сказать, но не так… Я не знаю… но…

Рыдания мешали ей говорить.

— Любимая, что с тобой? — голос его стал нежным. — Мы уже в безопасности. Мы можем остаться здесь, если хочешь. Вряд ли они сразу бросятся искать нас. У них и так хватает хлопот.

— О милый мой, — сказала она. — Я беременна, и я ужасно боюсь за малыша. — Она дрожала. — Мне так плохо, будто что-то случилось.

Эвери обнял ее. Он прижал ее к себе и бормотал нежные, бессмысленные слова.

— Не бойся, любовь моя, — прошептал он наконец, хотя сам теперь боялся. — Мы отдохнем здесь. А как только рассветет, пойдем домой.

Он произнес слово «дом», и это не показалось ему странным. Дом — это любовь и безопасность, это уют, знакомые запахи, заведенный порядок. Дом — это Второй Лагерь, Том и Мэри. Дом — это понятие, смысл которого они научились ценить и понимать на чужой планете, световыми годами отделенной от Земли…

Они не спали. Эвери рассказал Барбаре, как вернулся Том и как он вытащил у него из плеча обломок дротика. Затем, чтобы отвлечься от собственных страхов, они смотрели на звезды теперь уже знакомые и милые звезды, — соединяли их в созвездия и придумывали имена для них… И еще они думали о своем будущем ребенке и, как умели, молились о том, чтобы не потерять его…

О чем только они не шептались, но ни разу не заговорили о золотых людях. С первыми лучами солнца они встали, размяли усталые и затекшие ноги и побрели ко Второму Лагерю.

Беспокойство Барбары прошло. Она по-прежнему чувствовала себя счастливой. Но когда, при свете раннего утра, она увидела на своем теле странные знаки, ее вдруг снова сильно затошнило.

Они добрались до Второго Лагеря чуть позже полудня. Эвери отдал Барбаре свою вымазанную грязью рубашку. Они отправились в путь перед самым рассветом, но так вымотались и ослабели, что шли очень медленно. Вместо того чтобы идти прямо к лагерю, они направились к морю. Барбару преследовало навязчивое желание искупаться. Для нее это значило гораздо больше, чем просто смыть краску, которой ее испачкали; это означало символическое очищение от всего, что ей довелось перенести. Для Эвери купание имело чисто практическое значение. Он весь был покрыт остатками засохшей грязи. Грязь покрывала его лицо, руки, тело, она засохла в складках кожи и даже в волосах. Все тело страшно чесалось. Он с нетерпением думал о прохладной морской воде.