— Я была перемоделирована по образу на фотографии, которую нашли в вашем кармане, — сказала она. — Предполагалось, что вам понравится сходство.

— Уходи прочь!

— Я нужна тебе, Джон.

— Уходи прочь.

— Ты не можешь жить без меня.

— Уходи прочь, проклятый андроид!

В ее глазах стояли слезы.

— Извини, Джон, но я человек.

— Что? — Он недоверчиво уставился на нее.

— В самом деле, что? — повторил Дед Мороз с искренней улыбкой. — Что такое жизнь, мой друг? Это сказка, которую сочинил идиот, а рассказал гений, сказка, полная такого шума, такой ярости, что в ней практически все имеет значение.

Маркхэм в упор посмотрел на него:

— Гори все огнем, вы не Дед Мороз.

— Правильно, огнем адским. Я — Мефистофель, старый создатель игрушек. Я люблю переодеваться то тут, то там. — Он небрежно махнул Марион-А. — Усохни и умри, дорогая. Добрый джентльмен не хочет тебя… Да он вовсе и не знает, чего хочет.

— Бог мой! Я знаю, чего хочу, — уверенно сказал Маркхэм.

— Дьявол! Не знаешь! — Проф. Хиггенс сбросил красный плащ, под ним оказались хвост и раздвоенные копыта. Черты лица мгновенно изменились, теперь это было лицо сатира. Он отбросил крошечную куклу, в которую превратилась Марион-А, с силой, налитой адским огнем.

— Я предлагаю тебе жизнь, — сказал он с кротким милосердием. — А ты отказываешься.

— Не будьте проклятым шарлатаном! Вы предложили мне пару механических кукол.

Мефистофель засмеялся:

— Предложил. Я предложил тебе жизнь и любовь, а разве существует лучший символ, чем пара заводных кукол? Кроме того, что еще ты можешь хотеть?

— Я хочу правды.

— Не будь надоедливым шутником, милый парень. Такого зверя нет.

— Вы лжете.

— А разве все мы не лжем? Я, по крайней мере, умный лгун. Тем не менее я повторяю — такой вещи, как правда, нет.

Маркхэм презрительно рассмеялся.

— Доверьте дьяволу догму, — сказал он. — Но у меня всегда остается интуиция, и она говорит мне, что существует вечная правда.

Мефистофель насмешливо хрюкнул:

— Покупатель всегда прав, почти. Но я боюсь, что тебе придется дать определение вечной правды.

— Она крепкая, как город? — спросил Маркхэм.

— Конечно! — Мефистофель взмахнул рукой — и картонный Лондон превратился в колоду карт.

— Она прозрачная, как кристалл?

— Неоспоримо! — Мефистофель выпустил огонь из ноздрей, и кристаллические стены почернели, а потом разбились на куски.

— Она вечная, как звезды?

— Абсолютно! — Мефистофель посмотрел на потолок из черного бархата, и твердые остроконечные звезды превратились в снежинки, которые медленно падали, тая на лету.

— Какая бы ни была правда, я покупаю ее, — дико закричал Маркхэм, — и посмотрю на вас в аду.

Мефистофель улыбнулся:

— Дорогой мальчик, ты уже купил ее. Остается маленький вопрос с чеком на твою душу, что позволит назначить встречу в аду во время, которое еще никто не определил… Между прочим, сделка есть сделка, и ты получишь свою правду. Но тебе лучше постараться выиграть время.

— А зачем мне нужно время?

— Время, — сказал Мефистофель, растворяясь в собственном огненном дыхании, — чтобы понять.

Потом наступило ничто — только темнота и тишина. Тишина, которая перекатывалась, как гром, и темнота, которая сотрясалась и разламывалась и наконец взорвалась, превратившись в свет.

Маркхэм открыл глаза и увидел, что Марион-А склонилась над ним.

— Пора вставать, — сказала она. — Вы велели разбудить вас через три часа.

— Время, чтобы понять, — пробормотал Маркхэм сонно. На какой-то момент ему послышался отдаленный смех. Смутно он припомнил сон, понял, что это только сон, и вздрогнул. Потом он зевнул, потянулся и заставил себя выбраться из кровати… Сон исчез.

Он послал Марион-А сварить кофе, а сам стал собираться, со скукой размышляя о встрече с Вивиан Бертранд.

Двадцатью минутами позже, после душа и бритья, он почувствовал себя отдохнувшим и проснувшимся. А когда оделся и выпил кофе, приготовленный Марион-А, то стал думать о предстоящем визите даже с удовольствием.

Он говорил себе, что им движет любопытство. Даже если не придавать значения несомненной привлекательности Вивиан Бертранд, он каким-то странным образом чувствовал, что она была единственная из встреченных им, кого можно было назвать совершенно живой. Как если бы она существовала в измерении, недоступном Шоне Ванделлей, или Полу Мэллорису, или Проф. Хйггенсу. Как если бы она одна принадлежала полностью и естественно миру, в котором жила.

Наконец он понял, что ему пора отправляться.

Маркхэм посмотрел в окно, увидел ясное небо и решил пойти пешком.

Насколько он помнил, дорога до Парк-Лэйн должна была занять меньше четверти часа, если идти через парк.

— Вы хотите вернуться на геликаре? — спросила Марион-А.

Он говорил ей раньше о встрече с Вивиан Бертранд, с любопытством ожидая ее реакции, но, как всегда, комментариев не последовало.

— Не думаю, но, если изменю намерения, я вам позвоню.

— Да, сэр.

— Видимо, у андроидов плохая память.

— Нет, Джон.

Уже выйдя из квартиры, он подумал, не называет ли она его «сэр», когда они вдвоем, чтобы выразить неудовольствие. Он решил, что это возможно; хотелось верить, что это так.

Воздух был чистым, по-настоящему осенним, а сентябрьское небо было усеяно звездами. Он шел через Гайд-Парк и чувствовал себя странно счастливым. Впервые вечером он вышел один. Его охватило бодрящее чувство свободы, странная иллюзия безопасности.

Он посмотрел вверх, на звезды, нашел знакомые созвездия — вечные маяки, для которых полтора столетия были просто незаметным мгновением. Вдруг он вспомнил ту часть своего сна, где звезды превратились в снежинки и растаяли. Чувство безопасности и уверенности покинуло его — он был один в темноте; одиночество охватило его, как парализующий холод камеры «К».

К тому времени, когда Маркхэм нашел нужный дом на Парк-Лэйн, он чувствовал себя изгнанником, человеком, стремящимся убежать от самого себя, от своих мыслей, своих воспоминаний. Он начал понимать, как чувствуют себя Беглецы, отринутые обществом, живущие где и как придется…

Вивиан Бертранд сама открыла дверь. Он ожидал увидеть слуг, андроидов, возможно других гостей. Но, очевидно, Вивиан устраивала интимная обстановка.

— Привет, дорогой враг. Вы опаздываете. — Она приветствовала его улыбкой, в которой проскользнуло нетерпение.

— Извините, мисс Бертранд. Я сильно опоздал?

— Семь минут. Обычно ждут меня. Это новое ощущение. И я не мисс Бертранд, во всяком случае не сегодня вечером. И не для вас.

На ней было весьма простое одеяние. Выше талии оно напоминало вечернее платье, по линии шеи обрамленное металлическим пояском, служившим единственным украшением; ниже талии — переходило в клетчатые брюки, которые подчеркивали длинные, грациозные ноги.

Когда она встретила его у дверей, платье казалось черным, а поясок серебряным. Но когда она прошла в гостиную, платье оказалось цвета мальвы, а поясок золотым. Одновременно с этим ее обычно золотые волосы стали темными.

Ее развеселило удивление Маркхэма.

— Я знакомлю вас с новой модой, — сказала она. — Сейчас у нас нет большой приверженности к статическим цветам. Слишком монотонно. Мы живем в мире жизни и движения, дорогой враг, — в мире, радушном, как любовь и правда.

Она повернулась с торжественным изяществом; ее платье стало белым, а длинные волосы переливались глубоким зеленым цветом. Маркхэм смотрел словно загипнотизированный.

— Как… — начал он.

— Как, — передразнила она, — и почему! Это все, что заботит вас. Вам не нравятся красивые вещи?

— Да, но…

— Ваши «но» наводят скуку, дорогой Джон. Долой все «но», «как» и «почему». Садитесь на диван, а я приготовлю вам особый, встряхивающий душу коктейль. А потом, если вы будете хорошим и развлечете меня, я, может быть, удовлетворю ваше любопытство.

Она весело толкнула его на длинный низкий диван, подошла к маленькому столику на колесах, уставленному бокалами и графинами, и приготовила коктейли.