Наберусь смелости и признаюсь читателям, что не буду придерживаться строгой хронологии. Ограничусь описанием отдельных событийных элементов. А чтобы было понятнее, ход сражения мы распределим на несколько наиболее выдающихся эпизодов и пристально рассмотрим каждый из них. Надеюсь, что таким образом нам удастся составить целостную картину. Тем более, что трудно найти хотя бы пару источников, в которых время начала и окончания Альминского сражения и, собственно, его продолжительность назывались бы одинаково. Да и, наверное, сам поиск истины во времени не имеет смысла. Тем более, что само сражение являлось частью масштабной военной операции, в которой более важным является результат, чем затраченное на его достижение время.^{251}

Лично для меня как автора особенно чувствуется возрастание напряжения, характерного для времени ожидания боя. Любой, испытавший его, скажет, что самое трудное — подташнивающее ощущение неизвестности. Адреналин еще вязкий, давит артерии, но вот-вот готов выплеснуться в кровь.

Что ж, попытаемся и мы понять, что чувствовали, чем занимались люди нескольких армий и разных народов в преддверии дня, принесшего одним славу и почести, а другим — смерть и страдания.

Последняя ночь перед сражением не многим отличалась от многих других, ставших обыденными для привычных к бивачной жизни солдат. Продолжалась лагерная суета, каждый занимался своим, одному ему ведомым делом, и казалось, никто не думал, что, может быть, это последний их день, вечер или ночь. Капитан-лейтенант

А. Жандр, накануне посетивший войска, не заметил никаких признаков тревоги.

«6 сентября. Со светом спустился в наш лагерь, расположенный на р. Альме. Нашел там всё как нельзя в лучшем духе. Князь спокоен, даже весел; шатер его раскинут на такой высоте, что кругом видно на 30 верст. Телескоп огромной величины наведен на неприятельский лагерь и флот. Войска много и подходит свежее».^{252}

На назначенные войскам позиции русские батальоны и батареи выходили в основном вечером 18 и 19 сентября. Перед Альмой их встречал кто-либо из назначенных офицеров штаба и лично выводил на место.

Дело это было хлопотное, и потому перемещениями была наполнена и следующая ночь с 19 на 20 сентября 1854 г.

Кроме того, продолжали приходить новые войска. Накануне прибыл Углицкий егерский полк. Некоторые пехотные части, как, например, частично Московский пехотный полк, вышли к Альме только с рассветом после многокилометрового утомительного марша.

Вот как рассказывал неизвестный солдат Владимирского пехотного полка о первых часах и сутках после прибытия на Альминскую позицию. В простой речи мы видим многое: и выход князя батальонов полка, и выезд батарейной батареи на позицию. Пусть речь его обработана известным русским писателем и журналистом А. Погосским, всё равно мы имеем уникальную возможность почувствовать весь колорит живого лексикона русского солдата противоречивой николаевской эпохи и его эмоции.

«Вечерело. С высоты, по которой мы шли, показалась наша позиция. Колонны батальонов темнелись, и можно было различить две линии. Глубокий овраг перерезывал их, за ним опять тянулись они к морю, значит, к левому флангу армии. В колоннах кое-где чуть мелькали огоньки. Мы спустились с высоты. Позиции не стало видно. Но когда поднялись из лога, то увидели далеко, перед правым флангом нашим, зарево. Оно освещало деревья и клубы дыму. Нам сказали, что казаки зажгли деревню, чтобы не мешала нашим и не прикрывала неприятеля.

Остановили нас во второй линии, и адъютант поскакал в главный штаб за приказанием. Большая часть войска спала, но со всех сторон слышны были то стук колес артиллерии, то конный топот; ординарцы и адъютанты беспрестанно скакали или проезжали мимо нас.

Через час прискакал наш адъютант. Приказано было оставаться на месте, ночевать где стоим, а завтра будет распоряжение. Составили ружья, сняли ранцы. Ночлег. Все время похода дни стояли жаркие, а ночи, особенно в Крыму, порядочно свежи. А в этот день мы отмолотили переход немаленький, все истомились порядочно, но хоть впервинку пришлось ночевать на настоящей боевой позиции, однако люди уснули скоро. Главное, капитан приказал: выспаться хорошенько, бодрость и свежесть — первое дело! Все уснули, как побитая рать.

В полночь побеспокоила нас опять тяжелая батарея какая-то, под самым ухом прогремела по камням; прошла в первую линию.

На рассвете я проснулся, встал, поглядел кругом. Такое положение красивое, что на редкость. А еще мы стояли на лощинке; с горы, должно быть, еще лучше вид».^{253}

В некоторых случаях солдаты старались прогнать страх и убить время старинным способом, например, как в Тарутинском егерском полку.

«Нас привлек круг солдат, где один из ветеранов заметил, что ничего хорошего нас завтра не ожидает. «Почему?» — «Верьте мне! У нас нет водки, а как воевать без нее?». Остальные соглашались. Действительно, в нашем полку не было водки — наш паршивый полковник опять положил деньги в карман, рассудив, что половину солдат все равно убьют и незачем тратить деньги для них. Маркитант нашего батальона оставался на поле до начала боя, после чего свернул свой лагерь, оставив бочонок водки за неимением лошадей для перевозки. Наши люди быстро прикончили водку, из-за чего были в приподнятом настроении, чего я не могу сказать о других батальонах…».^{254}

Многим просто не спалось. Офицеры старались коротать время разговорами на самые разные темы. Капитан Тарутинского полка Ходасевич вспоминал:

«Когда стемнело, мы могли разглядеть вражеские костры у реки Булганак. Я прилег в шалаше и пытался уснуть, но тщетно несмотря на усталость предшествующего дня. Около трех часов, еще затемно, я поднялся. Солдаты собрались вокруг огромных костров, разведенных с помощью награбленного в Бурлюке; также поступил приказ сжечь все шалаши, что увеличило количество костров. Спустя некоторое время я пошел к холму (так как наш батальон стоял в ложбине) взглянуть на бивак союзников. Однако, кроме огней и теней рядом, ничего не было видно. Было тихо, чувствовалась надвигающаяся битва. Обе армии расположились рядом, как-будто по-дружески, бок о бок. Невозможно было сказать, кому и скольким будет подведена черта. Поневоле я думал, окажусь ли среди них…».^{255}

К рассвету все были на своих местах. Ожидали последнее действующее лицо драмы — неприятеля. Сценарный план массового убийства был готов у обеих сторон, хотя знали его только те, кому это было положено знать.

Еще не начало светать, как грядущий день стал превращаться в цифры: пока это часы и километры. Время и расстояние, которое нужно затратить и которое нужно пройти для того, чтобы пока еще мирно спящие армии сошлись в смертельной схватке.

Расстояние от лагеря союзников до берега Альмы составляло 5–6 км (6 верст — Гершельман, Обручев,^{256} 7 км — французский источник^{257}). Скорость движения союзников, учитывая ее естественное снижение в строю и усталость войск, не превышала 3 км/час. Таким образом, при четком следовании плану до Альмы они могли дойти за 1,5–2 часа.^{258}