Герен тоже считает, что именно Минский и Московский полки последними оставили поле сражения: «…левое крыло (русских) до самого момента общего отступления упорно держалось вокруг телеграфа, куда, как выше видели, оно было оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками».^{819}

Собственно говоря, столь популярное мнение об оставлении поля сражения всеми войсками генерала Кирьякова получило распространение уже далеко после Альминских событий. Косвенно виноват в этом авторитет генерала Тотлебена, который с подачи военных чиновников, заинтересованных прежде всего в перекладывании вины и ответственности на плечи любившего русскую национальную забаву, то есть выпить, Василия Яковлевича, написал, что «…оставление позиции войсками, бывшими под начальством генерала

Кирьякова, в значительной степени облегчило подъем на высоты левого берега Альмы войскам Наполеона и Канробера. Это отступление имело большое влияние на действия войск нашего правого крыла и было причиною тех значительных потерь, какие понесли войска князя Горчакова».^{820}

Неизвестно, как сложилась бы судьба разбросанных по местности батальонов Московского пехотного полка, если бы не своевременная помощь артиллеристов казачьей Донской батарейной № 3 батареи, картечными выстрелами отогнавшей наседавших французов.

Наверное, это тоже один из совершенно забытых маленьких подвигов Альмы, которых мы уже привели как пример в этом повествовании. У казаков-артиллеристов было чем заниматься, кроме как выручать пехоту: они не выходили из боя почти с его начала. Сама батарея была в тяжелом состоянии. К этому времени тяжело раненный пулей навылет в грудь подполковник Ягодин был вынесен в тыл. Два орудия имели повреждения, несколько номеров из расчетов пушек были убиты и ранены. Потеряли артиллеристы часть конского состава, у некоторых упряжек осталось только по паре коренных лошадей, и донцам приходилось чуть ли не на себе тащить орудия. Дальнейшее стояние на позиции было, конечно, делом геройским, но в любой момент казаки могли оказаться отрезанными французами и взятыми в плен вместе с орудиями.

Генерал Кишинский, увидев состояние попавшей в столь трудное положение батареи, приказал принявшему командование есаулу Поздееву отступать, хотя остро нуждался в сохранявших порядок батареях для формирования прикрытия отступающей армии.

Артиллеристы видели происходивший вокруг беспорядок в войсках и не знали, что делать: путь отступления не был указан заблаговременно. Есаул Калинин, бывший с Кишинским, получив приказ от начальника артиллерии уводить батарею к Каче, передал его Поздееву. Последний повел с собой первый, наиболее пострадавший, взвод. В арьергарде, прикрывая отступление картечными выстрелами, отходили орудия есаула Калинина, вернувшегося к своему взводу, и сотника Пономарева: «Постоянные остановки взвода дали возможность остальным орудиям постепенно выйти из-под выстрелов и скрыться…».^{821} Казакам приходилось постоянно останавливаться, снимать орудия с передков и выстрелами отгонять неприятеля. С большой уверенностью можно утверждать, что потеря орудий Донской № 3 батарейной батареи могла стать реальностью, если бы не организованность расчетов и умные действия командиров.

За телеграфом,[80] едва отбившись в очередной раз от французских стрелков, казаки встретили Московский пехотный полк, который, сохраняя порядок, отстреливался от французов и не мог отступить, имея за спиной склон бугра. Батарея оказалась очень кстати — картечь остудила боевой пыл французов. А московцы быстро ушли в ближайшую лощину («балкой, без дороги»)^{822} и по ней вышли из огня. Казаки же, снова понеся потери (есаул Калинин был контужен в ногу и потерял лошадь) остались один на один с неприятелем.

«Благодарные» московцы не оставили не то что роты в прикрытие, но даже взвода в помощь, хотя «История 65-го пехотного Московского полка» утверждает, что его солдаты руками тащили артиллерийские орудия, наполовину потерявшие свои расчеты и конский состав.

Казалось, судьба благоволила храбрым донцам — на пути попались гусары. Сотник Пономарев попросил у их командира (в воспоминаниях Калинина — генерал-майора Рыжова) хотя бы взвод в прикрытие, но получил категорический отказ.

Казаки продолжали в одиночестве уходить с поля сражения. При этом Пономарев со своими славными артиллеристами, следуя по пути отступления армии, подбирал раненых, располагая их на орудийных лафетах и, таким образом, ориентируясь по лежащим на дороге трупам, вышел из «…несчастного для нас сражения на р. Альме».^{823}

В сумерках взводы потерялись и встретились только поздно ночью на Каче.

Никаких распоряжений, по воспоминаниям генерала Вунша, командир 17-й дивизии, к тому времени уже не владевший стремительно изменяющейся обстановкой, дать не мог, как не мог внятно доложить князю о ситуации с собственной дивизией. Похоже, что отход Тарутинского полка подействовал на него шокирующее и он не мог адекватно оценивать происходившее.

В этой обстановке командиры полков брали принятие решения на себя. Раненый полковник Приходкин приказал полку выходить из боя, отправив адъютантов к батальонам. Вместе с полком снялась с позиций и героическая русская артиллерия, отход которой теперь прикрывала пехота.

Сопротивление Минского полка и нескольких разрозненных батальонов московцев позволило остальной русской армии покинуть поле боя без угрозы флангового удара со стороны Боске, Канробера и Наполеона, усиленных турецкими батальонами, которые, так и не сумев опрокинуть русскую пехоту, вынуждены были буквально выдавливать ее, отвоевывая позицию метр за метром.

Косвенно подтверждает то, что Минский и Московский полки последними оставили поле сражения, и полковник французской армии Герен: «…левое крыло до самого момента общего отступления упорно держалось вокруг телеграфа, куда, как выше видели, оно было оттеснено генералом Боске; наконец, и это крыло отступило вслед за прочими войсками».^{824}

К 16 часам всё было кончено.^{825} «Раздавленные» огнем французской артиллерии (как говорит одно из исследований об истории пеших егерей), отходили войска русского левого фланга и центра: Минский, Московский пехотные, Бородинский егерский полки. Это дало возможность закончить свою партию и англичанам.^{826}