Большие потери британцев заметил лежавший с раздробленной рукой рядовой Московского полка Таторский: «…внизу деревни Альмы луг был покрыт красным цветом, как бархатом: все англичане и французы лежали побитые…».^{873}

Полковник Герен, по роду своей деятельности почти всё сражение пробывший на самой Альме, когда закончился бой, поднялся на прилегающие высоты.

«Поле битвы было покрыто умирающими, ранеными, которые посреди стонов просили кто лекаря, кто хоть немного воды, чтобы утолить мучительную жажду или обмыть раны; тут обломки оружия, там изорванные части тела и группы людей и лошадей, плавающих в крови».^{874}

Другой француз был поражен тем, что «…не было ни одного места на этой обезображенной ядрами земле, где ни смущался бы взор и нога ни останавливалась бы перед искаженным трупом. И еще счастлив был тот, кто не узнавал в убитом брата, родственника или друга. Там и сям попадались русские письма, одни запечатанные, другие еще не сложенные; писавшие их надеялись, может быть, еще незадолго перед битвой послать о себе весточку родным и друзьям. Часто писавшая их рука покоилась далеко от сердца. А между тем Альма, равнодушная к событию, впервые ознаменовавшему берега ее кровавою славой, катит в море свои прозрачные воды, под кущами зелени, измятой, поломанной проходившими войсками, под деревьями, сохранившими знаки ядер и пуль…

Стаи хищных птиц, привлеченные запахом трупов, которым уже начинал заряжаться воздух, слетались отовсюду, и пронзительные крики их мешались со стоном раненых, с последним хрипением умирающих».^{875}

Чиновник Меншикова копиист Яковлев хотя и слышал шум сражения, упорно продолжал путь к Альме, сопровождая бумаги князя. Спустя несколько часов после того, как выстрелы прекратились, он со своими спутниками внезапно выехал на место уже завершенного боя: «Спустившись в лощину, так называемую Луковую, и проехав ее, мы стали подниматься на гору, где были внезапно поражены первым зрелищем лежащих тел».

Спустя несколько минут сам Яковлев стал одним из многих… военнопленных. Он и был в том самом захваченном артиллеристами Бусиньера экипаже, о котором писал Базанкур.

Для союзников это был огонь русской артиллерии. Англичане отмечали качество, с которым русская артиллерия накрывала цели и уровень подготовки русских артиллеристов, кои «…в отличие от англичан …при стрельбе выдерживали очень низкий прицел. Там, где «правила балом» русская артиллерия, повсюду лежали оторванные руки и ноги. Насколько можно понять, в данном случае речь идет о заранее рассчитанной стрельбе «на рикошетах». Установленные заранее ориентиры — лучшее тому подтверждение. Как результат, вид разбитых осколками гранат и картечными пулями голов представлял ужасающее зрелище. Большинство ранений, полученных при такой стрельбе в живот, в нижнюю часть легких оказывались тяжелыми и болезненными».^{876}

По утверждению французских военных медиков, опубликованному ими в 1918 г. в журнале «Popular Science», Крымская война, а точнее, применяемые в ней боеприпасы поставили рекорд среди войн столетия еще и тем, что сделали летальными 13% поверхности тела человека.

Большая часть раненых (55-й, 95-й и др.) имела повреждения от осколков гранат и картечных пуль.^{877} Некоторые ранения были действительно ужасными. Помощник хирурга доктор Стюарт вспоминал солдата, доставленного в Скутари после сражения на Альме, из тела которого извлекли осколок гранаты весом около 3 фунтов. Доктор Ларрей упоминает другого англичанина-c «забытым» врачами в его бедре куском металла более 5 фунтов весом. При этом присутствие столь большой инородной массы было обнаружено только после того, как раненый стал жаловаться на тяжесть в ноге.^{878}

Священник Морской бригады Том Келли, отправленный на берег с командой сбора раненых, обратил внимание, что большинство англичан были ранены в нижние части тела, а русские — в верхние.^{879}

Врачи отмечали даже случай поражения одним снарядом трех человек. Один французский артиллерист был ранен осколком гранаты в промежность с проникновением между прямой кишкой и мочевым пузырем. Осколок не стали извлекать. Вскоре плохие симптомы исчезли, но, вернувшись во Францию, раненый вскоре умер от чахотки.^{880}

Многие из солдат полков, длительное время находившихся под орудийным огнем, пребывали в состоянии депрессии, которую пытались снять неумеренным употреблением алкоголя. Для молодых людей это стало простым и достаточно надежным, по их мнению, средством выхода из постбоевого состояния. Однако неумеренное потребление алкоголя в ближайшее время, по мнению военных медиков и психологов, со временем поставило их в зависимость от него.^{881} В ходе войны пьянство, превратившееся у многих в патологическое, стало бичом, особенно английской армии. Хотя, впрочем, английские начальники из этого большой проблемы не делали, искренне считая, что в этом ничего страшного нет. Тем более, что «…привычка солдат к пьянству воспринималась британской общественностью как профессиональная болезнь».^{882}

Эта «болезнь» настолько донимала английское военной командование, особенно усилившись после кампании в Крыму, что спустя несколько лет, перепробовав все меры воздействия, как-то аресты (после которых пьянство утроилось), штрафы (не повлияло — как пили, так и продолжали пить), абсолютно серьезно предлагалось на рукав мундира каждого «алкогольного хулигана» нашивать слово «пьяница».^{883}

Хотим мы это признавать или нет, но основное предназначение боевого стрелкового оружия заключается в эффективном поражении человеческого тела. Русские пули были не менее опасными, чем английские или французские, и получить русскую круглую пулю было не большим «удовольствием», нежели остроконечную пулю Минье. Опасность круглых пуль заключалась в инфекции, заносившейся в рану вместе с остатками грязной мундирной материи. Это обрекало пострадавшего на мучительные страдания, в лучшем случае заканчивавшиеся ампутацией конечности, а в худшем — смертью в результате сепсиса. Но и это не все «подлости» круглой пули. Английские хирурги зафиксировали случаи (один в 38-м полку и несколько — в 19-м), когда русская круглая пуля мало того, что крушила кость, но и разлеталась сама не несколько (в описываемых случаях — на три) частей, каждая из которых еще и по отдельности наносила травмы. Другой случай (более курьезный) связан с раной одного из солдат 2-й дивизии. Круглая русская пуля попала ему в лицо, ниже глазной щели. Рану залечили, но вскоре солдат подхватил банальный насморк — и вновь вернулась боль. Вскоре началось обширное загноение с обильными зловонными выделениями. Каково было удивление, когда в один из приступов боли из носоглотки была извлечена почти что выпавшая из раны русская пуля.^{884}

Несколько английских солдат были ранены или убиты холодным оружием. К счастью, ран от холодного оружия было немного. В основном они приходились на солдат двух фузилерных полков Легкой дивизии.