Куратор сделал передышку и старательно разгладил полы своей рясы, прежде чем продолжить.

— Значит так, крайний срок по выдаче Тайера для жителей Хатуриана уже давно вышел, и они даже успели подумать, что все эти барбаденские угрозы были блефом.

— Но, если я правильно понимаю, они ошибались?

Урбикан покачал головой.

— Ошибались, — подтвердил он. — И еще как. Из-за гор вылетели «Мародеры», обрушившие на их головы чудовищное количество бомб. Они просто в клочья разнесли тот город. Пламя пожаров аж из Барбадуса можно было увидеть. Словно все небо вспыхнуло огнем… кошмарное зрелище, просто кошмарное, да еще к тому же отчеты, поступавшие с передовой, были… путаными.

— Путаными? — переспросил Пазаний, почесывая культю.

— Ни один из тех, с кем я говорил, ни за что бы не согласился участвовать в том, что произошло, и уж тем более — как оно произошло. И все-таки полковник Барбаден приказал Фалькатам войти в разбомбленный Хатуриан, а когда шестью часами позже они оттуда вышли, в городе не осталось ни единой живой души.

— Он вырезал целый город?

— Да, — кивнул Урбикан. — Семнадцать тысяч человек за шесть часов.

— А что произошло после этой бойни? — спросил Уриил. Количество погибших просто потрясало воображение.

— Сыны Салинаса — те, что уцелели, — спустились с гор, — произнес Урбикан, покачав головой. — Предположительно, в Хатуриане проживали семьи и самого Сильвана Тайера, и многих его последователей. Вот так и вышло, что, обезумев от горя и ненависти, лидер мятежников повел свою армию в последний славный бой.

— Закончившийся для них уничтожением, — вставил Уриил, заранее просчитав исход такого нападения.

— Разумеется, но это была великолепная смерть, пусть и бессмысленная, — они набросились на врага в развевающихся за спинами зелено-золотых плащах, — продолжал Урбикан. — Но разве был у них шанс? Простые партизаны, вовсе не армия. Артиллерия вынудила Тайера и его людей укрыться в руинах, а потом разнесла их всех в клочья, закончив свою работу еще до полудня. Вот так и завершилась история сопротивления Салинаса. В конце той же недели мы получили День Восстановления и все к нему причитающееся.

— Вот только это не стало подлинным концом сопротивления, верно? — спросил Уриил, вспоминая граффити, утверждавшее, что Сыны Салинаса снова воспрянут.

— Нет, хотя и должно было стать, — подтвердил Урбикан. — Жестокость, проявленная Фалькатами при покорении Салинаса, стала позором для многих наших бывших солдат, и раны, оставленные войной, зарастут еще очень не скоро. Заместитель Тайера, человек, известный под именем Паскаль Блез, принял командование из рук своего товарища, хотя теперь у него не было уже ни оружия, ни подготовленных бойцов, чтобы представлять такую же опасность.

— Паскаль Блез? — поинтересовался Уриил. — А как он выглядит?

Урбикан только пожал плечами:

— Понятия не имею. Я же его никогда не встречал, но ходят слухи, что это человек с гладко выбритым затылком и расчесанной на две косы бородой. А почему вы спрашиваете?

— Полагаю, мы видели его во время нападения на колонну полковника Каин в тот день, когда прибыли.

— Что ж, это меня не удивляет. У Сынов Салинаса особые счеты к Верене Каин.

— Почему?

— Все дело в том, что именно она вела Фалькат в Хатуриан, — объяснил Урбикан. — Приказ отдал Барбаден, но, насколько мне известно, Верена командовала полком, когда тот входил в ад и когда выходил.

Этим вечером в баре было людно. Коулен Харк постарался сделать для этого все возможное. Зал наполнился гулом разговоров, а еще — сильным запахом пота и алкогольного перегара. Почти сотня человек, набившихся в небольшое заведение, создавали такой шум, что их голоса сливались в общий неразборчивый гул. Среди завсегдатаев рассредоточились шесть вооруженных парней, подчинявшихся Коулену, и если хоть какое-то место в Барбадусе и можно было назвать безопасным, так именно это. Паскаль Блез сидел в отдельной кабинке, баюкая в ладони стакан с раквиром, и гадал, как же ему удалось самого себя-то убедить, что явиться сюда было хорошей мыслью?

— Он не придет, — сказал Коулен, — если ему только напрочь не отбило чувство самосохранения.

— Придет, — возразил Паскаль. — У нас есть кое-что, что ему нужно.

— И с чего ты взял, что она его хоть сколько-нибудь интересует?

— Он был в ее доме, — произнес Паскаль, отхлебывая из стакана. — Искал ее.

— И что с того? Это же ни о чем не говорит.

Паскаль понимал, что Коулен прав. Не существовало никаких разумных доводов, которые позволили бы надеяться, что Дарон Нисато придет на встречу, но все-таки Блез знал — он появится. Из всех тех мужчин и женщин, что покинули ряды Фалькат, главный инфорсер был чуть ли не единственным человеком, вызывавшим хоть какое-то уважение у лидера повстанцев. Кроме того, Паскалю было известно, что Нисато не только не участвовал в бойне на Зоне Поражения, но еще и пытался разузнать о тех событиях всю правду.

Паскаль пробежался взглядом по лицам присутствующих, и ему вспомнился тот день, когда прямо на его глазах один из солдат Ачаманских Фалькат решил попробовать на вкус ствол своего пистолета. Потолок очистили от кровавых разводов, но балке был прекрасно виден след от ударившей в нее пули.

— Чувство вины порой отлично мотивирует, — прошептал Паскаль.

— Что? — спросил Коулен. — Ты что-то сказал?

— Нет, просто мысли вслух, — ответил Блез.

Коулен тоже оглядел присутствующих, и за версту было видно, как он нервничает.

— Не нравится мне все это. Что если Нисато заявится сюда сразу с парой десятков инфорсеров? Все, что мы сумели сделать за эти годы, пойдет прахом.

— Он так не поступит.

— Ты не можешь быть в этом уверен, — сказал Коулен. — Риск слишком велик.

Да, Харк был прав, ситуация и в самом деле рискованная. Они просто подставлялись под удар. В заведении явственно ощущалась с трудом подавляемая тревога; Паскаль слышал это в чрезмерно шумных разговорах и даже в вымученном смехе людей. Он чувствовал их страх и понимал, что отчасти сам же и является его причиной.

Все они боялись того, что может случиться здесь из-за его присутствия.

В былые дни эти люди сделали бы для него все что угодно: они помогали его борцам за свободу, снабжали повстанцев едой, делились кровом и сведениями — но времена изменились… десять лет нищеты и тягот заставили многие сердца очерстветь и перестать доверять так, как вначале доверяли Сильвану Тайеру.

Люди устали от войны, и Паскаль не мог их винить.

Он и сам устал.

Самое смешное — он вовсе не испытывал ненависти к Империуму. Большую часть своей половозрелой жизни Блез служил Золотому Трону, стремясь внести свой крохотный вклад в благополучие всего человечества. А потом появились Фалькаты… с безумием в сердцах и кровью на клинках, вспоровших саму плоть мира.

Минуло уже десять лет, и Паскаль потратил лучшие годы своей жизни на борьбу с солдатами Императора, которому клялся служить… хотя, конечно, он воевал против них самих, но не того, что они олицетворяли.

Паскаль не был настолько наивен, чтобы полагать, что может победить. К тому же он пришел к выводу, что все это противостояние не имеет ничего общего с такими понятиями, как победа, зато вполне соотносится со словом «правосудие». Грехи следовало искупать. Все просто. Когда расплачиваешься за свои ошибки, восстанавливается нормальный порядок вещей. И теперь Паскаль понимал, что никакие убийства не могли решить этой проблемы.

Да, Коулен был прав: они сильно рисковали, но Блез устал проливать кровь, и если эта затея могла заложить основу для прекращения войны, то риск был вполне оправдан.

— А вот и он, — произнес Коулен, вжимаясь в спинку кресла и начиная вытягивать пистолет, скрытый под подолом плаща.

— Полегче, солдат, — предупредил Паскаль. — Мы сюда не драться пришли, да и он, судя по всему, тоже.