Айдэус пожал плечами:

— А еще можно задаться вопросом, где ты был раннее, — печально улыбнулся он. — Я могу с уверенностью сказать только то, что мы находимся здесь и сейчас. А почему — это для меня тоже загадка, ведь это все происходит в твоей голове. Ты сам взбаламутил свою память и вызвал меня сюда.

— Но почему именно на родину?

— Возможно, потому что это надежное, безопасное место, куда всегда можно отступить и где всегда тебя укроют, — предположил Айдэус, подняв мех с вином к губам и делая основательный глоток. Затем он передал мех Уриэлю, тот тоже отпил и прикрыл глаза от удовольствия. Этот искрящийся вкус вина Калта ни с чем нельзя было перепутать.

— Отступить? — переспросил, он, возвращая мех капитану. — Я не донимаю. Укрыться от чего?

— От боли.

— Какой боли? — спросил удивленный Уриэль. — У меня ничего не болит.

— Точно? — резко спросил Айдэус. — Тебя не терзает сейчас боль? Боль провала, неудачи?

— Нет, — сказал Уриэль, вглядываясь в темные облака, что стали собираться под сводами пещеры.

Подступающая тьма всколыхнула глубинную тревогу, и безмятежный сельский пейзаж разом потерял все свое очарование.

Затянутые дымом небеса, лязг железа. Животный страх и невыносимые страдания…

Далекий раскат грома привел облака в движение, и Уриэль в смятении посмотрел вверх. Он вынырнул из детских воспоминаний. В подземных пещерах Калта никогда не было таких страшных гроз. Армада черных облаков собралась над ним, и Вентрис почувствовал удушающий страх, поднимающийся к горлу. Тучи наливались угрожающей синевой.

Айдэус подошел поближе к Уриэлю и произнес:

— Ты умираешь, Уриэль. Они каким-то образом отняли у тебя то, что делает тебя Уриэлем Вентрисом, верным Космодесантником Императора… Ты не ощущаешь потери?

— Нет, все как обычно…

— Постарайся! — настаивал Айдэус. — Тебе жизненно необходимо вернуться в боль…

— Нет! — выкрикнул Уриэль, когда первые капли темного дождя забарабанили по его доспеху. Большие, тяжелые, они шрапнелью били по мягкой пыли, быстро превращая ее в непролазную грязь.

Удушающие, омерзительные щупальца, шарящие по его телу, страшное ощущение осквернения…

— Я не хочу возвращаться! — прокричал Уриэль.

— Тебе придется, это единственный способ, если ты хочешь спастись.

— Я не понимаю!

— Подумай! Тебя хоть чему-нибудь научила моя смерть? — настаивал на своем Айдэус. — Космодесантник никогда не примет поражения, никогда не прекратит, бороться и никогда не предаст своих боевых братьев.

А дождь лупил уже так сильно, что удары капель, казалось, прожигают до костей. Ливень прибил колосья к земле, и фермеры побежали к своим домикам. Уриэлю отчаянно захотелось присоединиться к ним, но Айдэус положил ладонь на его плечо. Образ бывшего капитана уже начинал бледнеть, и, словно почувствовав, что скоро исчезнет, старший товарищ постарался закончить свою речь:

— Нет! Воин, которому я передал свой меч, никогда не сдастся и не отступит! Он не испугается даже самой страшной боли!

Уриэль опустил глаза, заранее зная, что он там увидит, потому что уже почувствовал в руке тяжесть великолепно сбалансированного оружия. Лезвие было серебряным, эфес — золотым, и меч сиял ярче солнца. Уриэль закрыл глаза, и ему припомнилось, как этот клинок пел, рассекая воздух и вражескую плоть…

— Что ожидает меня, если я вернусь?

— Страдания и смерть, — признался Айдэус. — Боль и муки.

Уриэль решительно кивнул:

— Я не могу покинуть своих друзей!

— Узнаю своего мальчика, — улыбнулся Айдэус, голос которого звучал все тише и тише, а силуэт почти уже размыл неистовый дождь. — Но прежде чем я тебя покину… Прими мой последний подарок.

— Какой? — спросил Уриэль.

Он почувствовал, как Айдэус прощально прикоснулся к нему, хотя уже начинал понимать, что это всего лишь странный сон, похожий на сказку. Фигура капитана становилась все более и более призрачной, и когда он совсем уже исчез, Уриэлю показалось, что он слышит слова наставника, какие-то последние наставления… Но какие? Слова прозвучали тише утреннего бриза на море: «…остерегайся своего темного… Сна? Солнца? Сына?» Но голос прошелестел как колосья в поле, и Уриэль не был уверен, что расслышал конец фразы.

Он резко открыл глаза. Он чувствовал, как его затекшее тело пронзают миллионы острых игл, слышал сердцебиение Демонкулабы над головой. Мир грез не хотел отпускать капитана, но тот взревел в гневе, когда почувствовал, как в его плоть проникают деловито рыскающие усики.

Мерзкие, отвратительные паразиты находились внутри него и кормились его плотью!

По периметру вивисектория шла рама, с которой свисали железные крюки, скрепленные железными брусьями. Когда они передвигались по помещению, цепи звенели. Тяжелые крюки медленно тащились по металлическим стропилам прямо к столу, на котором лежал Серафис. В то время, пока один из Мортициев занимался крюками, второй отработанными движениями снимал с воина силовой доспех. В последнюю очередь он снял шлем, затем выдвинул увесистый железный молоток на одной из конечностей.

Затем Мортиций начал размеренно ударять молотком по ничем не защищенному черепу жертвы.

Серафис тихо взвыл от боли, и было бы лучше, если бы он кричал во все горло. После шестого удара глаза воина остекленели, а голова безвольно склонилась набок. Мортиций кивнул своему подельнику, и тот поднял обмякшие ноги воина и широким лезвием перерезал ахилловы сухожилия. Затем закрепил лодыжки Серафиса на крюках. Теперь ноги Космодесантника были зафиксированы на ширине плеч. Мортиций, довольный своей работой, проверил еще раз надежность креплений и резким движением привел в движение шкив, который вздернул тело в воздух.

— Что вы делаете? — закричал Ваанес, — Во имя Императора, просто убейте нас!

— Нет, — прошипел Сабатиер. — Нельзя этого делать, пока на вас столько сочного мяса. — Сабатиер довольно рассмеялся и продолжил: — Изучая анатомию, мы поняли, что вы, люди, не пригодны для того, чтобы вас разводить на мясо. Крупный таз посередине тела и широкие плечи прямо-таки просятся под нож хирурга. Хотя человеческую фигуру сложно довести до идеальной — слишком много приходится резать.

— Будь ты проклят! — выругался Ваанес, когда увидел, что Мортиций наклоняется к бесчувственному Кровавому Ворону.

Красные дорожки запеклись на лице Серафиса, протянувшись от ран на лбу. Нож с длинным лезвием рассек горло висящего Космодесантника, вскрыв сонные артерии.

Кровь хлынула из пореза, но пробудившийся метаболизм начал затягивать рану. Сабатиер проворно прохромал к воину и схватил края раны, не позволяя ей закрыться. Яркая артериальная кровь разбежалась ручьями по столу.

Ваанес не мог больше выносить зрелища столь жестокого и злорадного глумления над своим товарищем, которого свежевали, как какое-нибудь животное. Ардарик отвернулся, пытаясь подавить рвотные спазмы, а Мортиций в это время готовился отсечь голову жертвы.

Когда Мортиций делал это, Ваанес слышал ужасный хруст, с которым рвались мускулы и связки, сухожилия и кожа. Монстр просто свернул голову Космодесантника набок, сломав основание черепа, а потом выкрутил и оторвал ее.

Ардарик плотно зажмурил глаза, изо всех сил напрягся и постарался разогнуть прочные оковы. От напряжения лицо воина побагровело, вены вздулись на лбу.

— В сопротивлении нет смысла. Не дергайся, — окликнул его Сабатиер, наблюдая за тщетными попытками освободиться. — От этого твое мясо только жестче станет. Кожу поцарапаешь, хотя твоя нам вряд ли пригодится. Мы получаем достаточно кожи из лагерей плоти в горах, несмотря на то, что вы их и рушили, и сжигали.

Невзирая на ужас своего положения, Ваанес вдруг испытал любопытство:

— Кстати, а для чего она вам нужна?

— Чтобы облачать новорожденных, — с гордостью пояснил Сабатиер. — Когда очередной выводок Демонкулабы появляется на свет, детеныши представляют собой мяукающих щенков без кожи. Тех, что выживают, по специальной технологии оборачивают в кожу таким образом, что она прирастает к плоти. Если операция проходит удачно, есть надежда, что эти малыши превратятся со временем в настоящих Железных Воинов.