– Что ты хочешь этим сказать? Ну вот что: твое прошение отклонено. – Она встала и указала рукой на дверь. – У нас в Лабиринте и так хватает сумасшедших, а тут еще приходят из…

– Подожди, – сказал Валентин.

Он вошел в состояние транса и, призвав на помощь силу обруча, потянулся к душе Титаморн, коснулся ее и окутал своей душой. Он не собирался раскрывать тайну мелким служащим, но, похоже, другого выбора нет, приходится брать ее в поверенные. Он держал контакт, пока не почувствовал слабость и головокружение. Тогда он прервал его и быстро вернулся к полному сознанию.

Титаморн Суул растерянно смотрела на него, щеки ее горели, глаза блуждали, грудь тяжело вздымалась. Наконец она спросила:

– Что это за фокус?

– Это не фокус. Я сын Повелительницы Снов, и она лично научила меня искусству посланий.

– Лорд Валентин брюнет.

– Был. А теперь – нет.

– Ты хочешь, чтобы я поверила…

– Пожалуйста, – произнес Валентин, вкладывая в это слово всю силу своего духа, – поверь мне. Все зависит от моего доклада понтифексу о случившемся.

Но ее подозрения были слишком глубоки. Она не преклонила колени, не сделала знака Горящей Звезды, в ней появилась лишь угрюмая растерянность. Ей явно хотелось, чтобы Валентин навязал этот рассказ какому-нибудь другому чиновнику.

– Су-сухирис запретит все, что я разрешу, – сказала она наконец.

– Даже если я покажу ему то, что показал тебе?

Она пожала плечами.

– Его упрямство просто легендарно. Даже для спасения жизни понтифекса он не согласится ни с одним из моих предложений.

– Но это безумие!

– Именно так. Ты говорил с ним?

– Да. Он показался мне недружелюбным и распухшим от гордости. Но не сумасшедшим.

– Пообщайся с ним побольше, – посоветовала Титаморн Суул, – прежде чем сформировать окончательное мнение.

– А если подделать его подпись и пройти так, чтобы он не знал?

Она была шокирована.

– Ты толкаешь меня на преступление?

Валентин пытался сохранять спокойствие.

– Преступление уже совершено, и немалое. Я, корональ Маджипура, коварно смещен с трона. Твоя помощь жизненно необходима для восстановления справедливости. Неужели ради этого нельзя нарушить какие-то пустяковые правила? Неужели ты не понимаешь, что в моей власти простить тебе любое нарушение? – Он наклонился к ней. – Время не ждет. Замок стал домом узурпатора. А я, вместо того чтобы вести через Алханроэль армию освобождения, бегаю от одного подчиненного понтифекса к другому. Поставь свою подпись, и ты будешь вознаграждена, когда на Маджипуре вновь воцарится порядок.

Титаморн Суул смотрела на него по-прежнему холодно.

– Твой рассказ столь необычен, что требует от меня слишком большой веры. Что, если ты лжешь? Что, если ты подкуплен Дондак-Саямиром?

– Клянусь, – простонал Валентин.

– Не надо. Такое вполне возможно. Наверняка это ловушка. Ты и твоя фантастическая история вместе с каким-то видом гипноза имеют целью погубить меня и дать су-сухирису полную власть, которой он давно жаждет…

– Клянусь Хозяйкой Острова, моей матерью, что я не солгал тебе.

– Всякий преступник клянется чьей-нибудь матерью, но что толку?

Валентин заколебался, но затем взял Титаморн Суул за руки и пристально взглянул ей в глаза. То, что он собирался сделать, было ему неприятно, но все эти мелкие чиновники, чинившие ему бесконечные препятствия, сами толкали его на такой поступок, вынуждая пойти на небольшой обман, чтобы не застрять тут навек.

Наклонившись ниже, он произнес:

– Даже если бы Дондак-Саямир подкупил меня, я никогда бы не предал такую красивую женщину, как ты.

Она бросила на него презрительный взгляд, но щеки ее окрасились румянцем.

– Поверь мне, – продолжал он. – Я – лорд Валентин, и ты будешь одной из героинь в борьбе за мое возвращение. Я знаю, чего ты хочешь больше всего на свете, и ты получишь это, когда я вернусь в Замок.

– Ты знаешь?

– Да, – шепнул он и ласково похлопал по ее рукам, теперь вяло лежавшим в его ладонях. – Ты хочешь обладать единоличной властью во внутреннем Лабиринте, верно? Ты хочешь быть единственным мажордомом?

Она кивнула, как бы во сне.

– Так и будет, – пообещал он. – Стань моей союзницей, и Дондак-Саямир будет лишен своего ранга за то, что преграждал мне дорогу. Ты поможешь мне добраться до главных министров?

– Это трудно.

– Но возможно! Все возможно! Когда я снова стану короналем, су-сухирис потеряет свой пост! Это я тебе обещаю!

– Поклянись!

– Клянусь! – горячо воскликнул Валентин, чувствуя себя так, словно только что вывалялся в грязи. – Клянусь всем, что для меня свято. Этого достаточно?

– Достаточно, – ответила она тихим, запинающимся голосом. – Но как это сделать? На пропуске должны стоять обе подписи, а если я подпишусь, он непременно откажется сделать это.

– Подпиши пропуск и дай его мне. Я вернусь к су-сухирису и уговорю его.

– Он ни за что не согласится.

– Я поговорю с ним. Я сумею его убедить. Получив его подпись, я войду во внутренний Лабиринт и добьюсь того, что мне нужно. А вернувшись с полномочиями короналя, смещу с поста Дондак-Саямира, это я тебе обещаю.

– Но как ты получишь его подпись? Он уже сколько месяцев ничего не подписывает!

– Положись на меня.

Титаморн Суул достала из стола темно-зеленый кубик из какого-то гладкого блестящего материала и поместила его на короткое время в машину, которая опалила его желтым пламенем. Когда она снова достала кубик, поверхность его засияла новым блеском.

– Вот, это твой пропуск. Но предупреждаю тебя: без второй подписи он недействителен.

– Я получу ее, – заверил Валентин.

Он вернулся к Дондак-Саямиру. Су-сухирис неохотно принял его, но Валентин был настойчив.

– Теперь я понимаю твое отвращение к Титаморн Суул, – сказал он.

Дондак-Саямир холодно улыбнулся.

– Разве она не противна? Полагаю, она отказала тебе в просьбе.

– Нет, – возразил Валентин, достал кубик и положил его перед мажордомом. – Она дала мне его довольно охотно, зная, что ты мне откажешь и ее разрешение будет недействительным. А вот другой ее отказ меня сильно задел.

– Какой?

– Тебе это покажется глупостью, – объяснил Валентин, – может быть, даже отталкивающей, но меня прямо очаровала ее красота. Должен сказать, для человеческих глаз эта женщина исключительно привлекательна физически, она излучает эротическую силу, и это… Ну, ладно, не важно. Я потянулся к ней в наивном смятении и, таким образом, стал открытым и уязвимым, а она жестоко посмеялась надо мной. Она презрительно оттолкнула меня, а для меня это как нож в сердце. Как она могла быть такой безжалостной, такой надменной по отношению к мужчине, который только тем и виноват, что она всколыхнула в нем горячие, глубокие и страстные чувства?

– Насчет красоты не знаю, – ответил су-сухирис, – но ее холодность и высокомерие мне хорошо известны.

– Теперь я разделяю твою неприязнь к ней, – сказал Валентин. – Если хочешь, я помогу тебе, и мы вместе устроим такое, что погубит ее.

Дондак-Саямир задумался.

– Да, возможно, это подходящий момент, чтобы скинуть ее. Но как?

Валентин постучал по кубику, лежавшему на столе.

– Поставь свою подпись на этот пропуск, и я смогу войти во внутренний Лабиринт. Пока я буду там, ты начнешь официальное расследование обстоятельств, при которых меня пропустили, и заявишь, что ты не давал такого разрешения. Когда я вернусь, закончив свое дело с понтифексом, ты позовешь меня как свидетеля. Я скажу, что ты отказал в моей просьбе, но я получил полностью оформленный пропуск от Титаморн Суул, не подозревая, что он может быть подделан кем-нибудь, действующим тебе наперекор. Твое обвинение в подделке вкупе с моим свидетельством, что ты отказался подписать мой пропуск, обеспечит ее падение. Ну, что скажешь?

– Чудесный план, – ответил Дондак-Саямир. – Я бы сам не смог придумать лучше!

Су-сухирис сунул кубик в машину, и сверкающий розовый жар перекрыл желтое пламя Титаморн Суул. Теперь пропуск был оформлен по всем правилам. Валентин подумал, что вся эта интрига напоминала сам Лабиринт: такая же темная и запутанная. Но она сработала, и сработала удачно. Пусть теперь эти двое замышляют и строят друг другу козни, а он беспрепятственно встретится с министрами понтифекса. Вероятно, мажордомы будут разочарованы тем, как он выполнит свои обещания, поскольку он намеревался, если удастся, отстранить от власти обоих соперников. Однако он не считал нужным требовать от себя безгрешного поведения по отношению к тем, чья роль в управлении, видимо, состояла в том, чтобы препятствовать и возражать.