Киев, 9 августа 1846 Нижний Новгород, 6 марта 1858 ВЕДЬМА Поэма Молюсь и снова уповаю, И снова слезы проливаю, И думу тяжкую свою Безмолвным стенам отдаю. Отзовитесь мне, немые, Заплачьте со мною Над неправдою людскою, Над невзгодой злою. Отзовитесь! А за вами, Может, отзовется Жизнь несчастная, глухая И нам усмехнется. И с несчастьем примирится И с людьми, и скажет Нам спасибо, и с молитвой Спать спокойно ляжет. И примиренному приснится Людская мирная любовь И доброта. И, встав с денницей, Веселый, он забудет вновь Свои несчастья. И в неволе Узнает рай, узнает волю И всетворящую любовь. В канун осеннего Николы, Ободраны, едва не голы, Цыгане из Бендер толпой Шли по степи в тиши ночной И, вольные, конечно, пели. Все шли, все шли и захотели Передохнуть. Разбив шатры, Раздули жаркие костры И у огня на отдых сели, — Кто с шашлыком, а кто и так… Зато он — вольный, как казак Былой. Поют они, гуторят, Вдруг слышат: из степи им вторит Какой-то хриплый голосок — Похоже, пьяной молодицы: «Ой ты, ночка, ночка, Спят и мать и дочка, Девушке приснилось: Мать ее взбесилась, А свекор женился, Отец утопился…, И… гу…» Цыгане слушают, смеются: «Откуда люди там возьмутся?… В степи поют?… Из-за Днестра? Иль нам приснилось у костра?» Кричат, вскочили. И несмело То существо, что песню пело, К ним приближалось… Грусть и страх! Под рваной свиткою дрожала Та женщина. А на руках И на ногах повыступала От стужи кровь — и засыхала. Коса, в репьях и колтуне, О свитку билась на спине. Бедняга подошла и села К огню и молча руки грела Над жарким пламенем. «Ну, так! Женился, стало быть, бедняк», — Так про себя она шептала И странно, дико усмехалась… Нет, то не призрак у костра, То мать моя или сестра — Та ведьма, если вы не знали! (Поет.) «Как была я молодичка, Целовали меня в личко, А как старой стала бабой, Целовать сама я рада». Певица, нечего сказать! Себе такую бы достать, Водить с медведем… Напеваю, Когда сижу, когда гуляю… Все напеваю, напеваю, Уж разучилась говорить, А раньше ловко я болтала… Где ж ты была, что заплутала? (Шепчет.) Тсс… не шуми! Глянь, глянь, — со мною пан лежит. Огонь погас, луна восходит, В овраге ходит вурдалак… (Усмехнувшись.) На свадьбе я пила, гуляла. Себя не слишком соблюдала Невеста. Ироды-паны Творят с дивчатами такое… Теперь пойду других женить, Там без меня, я беспокоюсь, И в гроб не смогут положить… Постой, побудь, бедняга, с нами! У нас, ей-богу, славно жить. Кого же вам поить-кормить? Кого спать на ночь уложить? Кого баюкать и беречь? Кому помочь и встать и лечь? Молиться за кого? Ох, дети! И всё дети, и всё дети! Куда бежать, куда мне деть их, Куда ни глянь — они со мною, Съедят еще, того гляди… Не плачь, старуха, погоди: У нас детей нет и в заводе. И ведьма глухо зарыдала. Цыгане слушали устало, Потом уснули, где кто мог, Она же не спала, сидела, Не плакала и ноги грела В горячем пепле. И стерег Щербатый серп, встав над курганом, Шатры окрай ночных дорог, Пока не скрылся за туманом. Что не спится богатею, Сытому, седому? Что же старому не спится — Сироте худому? Тот гадает, как бы это Достроить палаты, Этот — как собрать бы денег На гроб небогатый. Один старый в пышном склепе Отмолен собором, Другой старый, как пришлося, Заснул под забором. Ничего уж не желают Оба, отдыхают. Бедняка все позабыли, Богача ругают. А старик цыган о смерти И не вспоминает, Дремлет с трубкой да на гостью Сонный взгляд бросает. |