16 октября 1845 с. Марьинское ПОДЗЕМЕЛЬЕ МИСТЕРИЯ Положил еси нас [поношение] соседом нашим, подражнение и поругание сущим окрест нас. Положил еси нас в притчу во языцех, покиванию главы в людех. Псалом 43, ст. 14 и 15 ТРИ ДУШИ Как снег, три пташечки летели Через Субботово и сели На крест, который чуть стоит На старой церкви. «Бог простит: Мы — пташки-души, а не люди. Отсюда нам виднее будет, Как разрывать начнут подвал. Хоть бы скорей уж начинали, Тогда бив рай нас повпускали, — Ведь так господь Петру сказал: «Тогда ты в рай их повпускаешь, Когда начальство раскопает И славный обкрадет подвал». Как была я человеком, То Присею звалась; Здесь-то вот и родилась я, Здесь и вырастала. Здесь, бывало, на погосте Я с детьми гуляю, Да с Юрусем-гетманичем В жмурки я играю. Гетманша, бывало, выйдет, Позовет, бывало, В дом — вон там, где клуня нынче, И всего немало Даст — инжиру да изюму И на руках носит. Если ж к гетману приедут Из Чигрина гости, Так вот и шлют вновь за мною. Оденут, обуют, На руки берет сам гетман, Носит и целует. Вот так-то я в Субботове Росла-вырастала! Как цветочек; и меня все Любили, ласкали. Не сказала я вовеки Даже слова злого Никому. Была красива, Да и черноброва. Все-то мною любовались, Уж и сватать стали; У меня ведь в это время Полотенца ткались. Вот-вот скоро б подавала, Да вдруг наважденье! Ранним-рано, в пост Филиппов, Как раз в воскресенье, Я шла за водою… Уж давно криница Обвалилась и высохла, А я-то — все птица!.. Вижу: гетман и старшины. Я воды набрала, С полными прошла пред ними; А того не знала, Что все царю в Переяслав Присягать летели!.. И уж как, сама не знаю, Воду еле-еле Донесла до хаты. Что ж я Ведер не разбила! Мать, отца, себя и брата, Собак отравила Этою водой проклятой! Вот за что терзаюсь, Вот за что меня, сестрички, И в рай не пускают. А меня, мои сестрички, За то не пустили, Что московскому царю я Коня напоила — Там, в Батурине; как ехал В Москву из Полтавы. Я была еще подросток, Как Батурин славный Рать царева подпалила, Чечеля убила, И малого и старого В Сейме потопила. Я валялась среди трупов, И рядом со мною Тут же, во дворце Мазепы, Моя мать с сестрою (Их зарезали обеих), Обнявшись, лежали; И насилу-то, насилу Меня оторвали От покойной, от родимой. Уж как я просила Московского капитана, Чтоб меня убили! Не убили, на забаву Солдатам пустили! И насилу я спряталась, И меня забыли. А в Батурине один лишь Домик сохранился. В этой хате уцелевшей Царь остановился, Едучи из-под Полтавы. Я шла от криницы По задворкам, и он меня Поманил рукою, Просит дать коню напиться. А я — напоила!.. И не знала, что я тяжко, Тяжко согрешила! Я едва дошла до хаты, Замертво упала. А как только царь уехал, Бабка, что осталась После этого пожара, Та, что приютила Меня в хате непокрытой, Меня же зарыла И умерла на другой день И в хате истлела, Никого-то из народа Там не уцелело. Уж их хату раскидали, И пожрало пламя Бревна, балки и стропила!.. А я над ярами И степями казацкими И досель летаю! А за что меня карают, И сама не знаю! Может быть, за то, что всем я С радостью служила… Что московскому царю я Коня напоила! Я же в Каневе, сестрицы, На свет народилась. Я была еще в пеленках, И не говорила Я еще, когда царица В Канев проезжала. С матерью мы над Славутой Были, я кричала, Плакала, сама не знаю, — Есть ли мне хотелось, Иль, быть может, у малютки Что-нибудь болело? Мать, чтобы меня забавить, Реку озирала, — Мне галеру золотую Она показала, Словно домик; на галере Вельможи сидели, Воеводы… и меж ними Царица сидела. Я взглянула, засмеялась, — Дух перехватило! Умерла и мать! В могиле Одной схоронили. Вот за что, мои сестрицы, Я теперь терзаюсь! Вот за что меня на тот свет Досель не пускают. Разве знала я, ребенок, Что это царица — Лютый ворог Украины, Алчная волчица!.. Скажите, сестрицы? «Вечереет. Полетим-ка, Заночуем в Чуте, Если будет что твориться, Близко нам вернуться». Беленькие встрепенулись, В рощу полетели И на ветке на дубовой Ночевать присели. |
