В Калифорнии, в Кламатском округе, есть ряд холмов, которые иногда громко плачут и стонут. О них говорит один очевидец, Карл Мейер: «При скатывании песка с этих холмов слышно громкое журчанье. Оно мне показалось чрезвычайно странным и очень поразило меня».

То же бывает и на другом конце земли, в Испании — в Пиренейских горах.

Осенью 1828 года Пиренеи посетил один путешественник. В полночь он вышел из местечка Баньересде-Люшон, чтобы взобраться на одну очень дикую крутизну, называемую Порт-де-Венаск.

«Кружась по густому кустарнику и ущельям, — рассказывает он, — мы дошли около двух часов пополуночи до гостиницы. Оттуда, немного отдохнув, мы с рассветом двинулись дальше. Дорога шла по узкому ущелью, почти по отвесу, поднимающемуся в скалах. Затем перед нами внезапно развернулась очень красивая картина. С безмолвным удивлением мы глядели с высоты ущелья на одинокую пустынную гору Маладетту: эта гора казалась нам словно каким-то привидением.

Вдруг услышали мы глухой, медленный и жалобный звук, похожий на звуки арфы. Вокруг было тихо. Только этот звук разносился в безмолвной тишине. Очевидно, он выходил из громадных каменных скал, которые нас окружали. Но тщетно мы старались определить, с какого именно места он несется и что именно и почему звучит столь странно и чудно. Солнечные лучи именно в эту минуту ярко освещали снеговые вершины горы. Не от этих ли лучей и зазвучали горы? Несколько дней спустя, пришедши снова на это самое место и в тот же самый час, как и прежде, я тщетно прислушивался к прежним жалобным стонам… Их во-все не было слышно. Воздух был по-прежнему тих, но солнце скрылось уже за облака, и густой туман висел над большей частью горного хребта».

Не было солнца — не было и звуков.

Этот рассказ о стонущей горе сильно напоминает рассказ о звучащей статуе Мемнона.

Знаменитый немецкий ученый Гумбольдт во время путешествия по Америке увидел на берегах реки Ориноко большие гранитные скалы. Индейцы называют их «камнями с музыкой». На восходе солнца, приложив ухо к скале, можно слышать особый звук, напоминающий звуки органа. Почему звучат эти скалы? Рассмотрев их хорошенько, Гумбольдт подметил, что в этих скалах находится множество узких и глубоких трещин. Днем они бывают довольно сильно нагреты солнцем; даже за ночное время они еще не совсем охлаждаются. Даже по утрам они теплее, чем окружающий воздух. Подметив это, Гумбольдт заключил, что звук, издаваемый скалами, мог произойти, например, таким способом.

Воздух внутри скалы, то есть в трещинах, теплее, чем снаружи. От этого нагретый внутренний воздух понемногу вытекает из трещин — его выпирает холодный наружный воздух, подобно тому как это бывает зимой в избе с отворенной дверью. Значит, внутри скалы по трещинам образуются потоки воздуха. В состав камня, из которого составлены «музыкальные скалы», входит слюда.

Воздух, идя по трещинам наружу, быстро колышет тоненькие пластинки слюды, находящейся в трещинах; от колебания этих пластинок и происходят звуки.

Вот как объяснил звучание скал знаменитый ученый Гумбольдт. Впрочем, оно, хотя и справедливо, однако не полно. Самая суть дела не только в слюде, а в тех трещинах, которые есть в этих скалах, как и в статуе Мемнона.

Известны и другие рассказы о звучащих камнях.

На маленьком острове Эйг, близ восточного берега Шотландии, есть пласты разрушенного известняка — оолита. Так называется особая порода камня, состоящая из известковых шариков.

В каждом зернышке оолита есть ядро в виде кусочка кварца, на который известковый налет оседает последовательными слоями, лежащими один на другом. Все зернышки в оолитовом известняке плотно склеены друг с другом. Но порода разрушается, тогда зернышки делаются свободными. Стоит надавить на нее, как при каждом движении или сдавливании тотчас же слышится особый звук.

Лишь только нога коснется этого берега, как он начинает звучать. Звук, издаваемый им, очень странный. Он похож на звучание натянутой нитки, если по ней ударить ногтем. При каждом шаге по песку этот звук повторяется.

«Я и мои спутники, — говорит один немецкий ученый, Миллер, — долго шагали по этому песку, и он звучал под ногами каждого из нас. Это была своего рода музыка, хотя и не отличавшаяся разнообразием звуков. Но зато таких своеобразных звуков не произведешь ни на каком музыкальном инструменте. Местами встречался под сыпучим песком сырой пласт оолита. В этих местах звуки становились всего сильнее и легче всего производились ногою».

Подобно этому, хрустит и крахмал, когда его мнут в руках; звучит и сухой снег под колесами телеги. Могут звучать горы и от других причин: например, иной раз ветер гудит по ущельям, рытвинам и трещинам гор, и со стороны кажется, что это не ветер гудит, а горы плачут.

Вот что придумал один остроумный француз, Эмиль Сорель, желая объяснить звучание камней и гор.

«Я беру мое ружье, — рассказывает он, — и отправляюсь на какое-либо открытое место, например в поле. При этом я выбираю такое время, когда дует совершенно свежий ветерок. Придя в поле, я навожу свое ружье дулом против ветра и наклоняю его приблизительно на 45 градусов. Тогда ружье мое начинает звучать. Я стараюсь произвести это явление снова и для этого опять приспосабливаю ружье. Раз это сделано — я вторично слышу тот же звук.

И вот что наиболее интересно в этом опыте: когда ружье звучит, совершенно невозможно с точностью определить, откуда же именно раздается звук.

Обратившись к пастуху, который стоял рядом со мной, я сказал ему:

— Слышите, слышите?.. Это ведь мое ружье!

— Помилуйте, сударь, это не ружье, а колокола вон той колокольни, — ответил пастух.

У кого бы я ни спросил о причине звука, — всегда получал я почти такие же ответы, если только спрашиваемый не был предупрежден мною. Обыкновенно думали, что звук этот доносится издалека и произведен на расстоянии по меньшей мере за три километра от нас. Но находились и такие, которые говорили, что это не ружье стонет, а мертвецы под землей».

Основываясь на своем опыте, Сорель попробовал объяснить звучание гор и камней. По его мнению, звучание их производится ветром: оно происходит от трения частичек воздуха о какой-либо острый край, позади которого находится углубление, усиливающее звук. «Что на ружье можно видеть в малых размерах, то в природе происходит в громадных, — говорит Сорель. — Острый край — это край горы, или скалы, или каменной глыбы, а углубление — это долина, рытвина».

Опыт с ружьем превосходно объясняет свист ветра в ущельях гор, в старинных развалинах, наконец, в дымовых трубах. При таком объяснении не приходится думать, что тут речь идет о каких-то чудесах. Только в давно минувшие времена у всех людей была привычка объяснять явления природы вмешательством всевозможных чудесных существ.

Незнание природы, страх перед непонятным, привычка к своей старинной вере, различные интересы и мечты — все это тесно связано между собой. В былые времена это-то и порождало и поддерживало веру в чудеса. Но разум, опирающийся на достоверные знания, в конце концов брал свое, и вера в чудеса неизбежно пропадала. Хоть и через тысячу лет, а все же разум объяснял все, даже самые таинственные чудесные явления. Да иначе и быть не могло.

Вокруг нас и внутри — одна только природа. И наши мысли, чувства, мечты, наши дела, даже наша вера — это тоже явления природы, такие же естественные, как и все прочие. Ничего, кроме природы, ни в нас, ни вокруг нас не только нет, но и не было и быть не может. Явление, которое иным кажется чудом, если оно не выдумка, то, разумеется, тоже природа. Чудесным же оно иногда называется лишь потому, что кажется людям очень уж необычным, и люди ему удивляются, не понимая его и не умея его объяснить.