— Потому и беспокоюсь. Возраст небезопасный. Вспомни себя.

— А что вспоминать? Ничего хорошего. Нас, бывало, не отпускали ни на шаг из дому.

— А ты девчонку с пирожочками в поле…

— Антоша! Ты же сам говорил, что теперь другие времена. Ничего плохого не вижу. Ты посмотри, как девочка оживилась, старается мне во всем помочь. А Миша такой хороший, стеснительный, к Люсе относится, как к сестренке.

— И все-таки нужен глаз да глаз.

Серафима Филатовна не изменила своего мнения. Дружба детей радовала ее. Частенько после окончания уроков, которые увлеченно проводил Антон Ефимович, она баловала ребят домашними сладостями, фруктами, орехами.

Однажды вечером положила на стол искусно отделанную деревянную шкатулку.

— Что тут у нас хранится? — таинственно подмигнула мужу.

В ее руке сверкнул массивный портсигар с замысловатыми завитками-инициалами.

Антон Ефимович долго смотрел на них, трогал вензеля дрожащими от волнения пальцами:

— Отцовский подарок к дню моего двадцатилетия. Как давно это было.

«А мне папа прислал часы». — И Миша вспомнил, как на хутор приходил по просьбе отца солдат-инвалид.

Лукьяна Мозгового Оксана застала в приемной председателя исполкома.

— Какими судьбами? — не скрывая волнения, воскликнул Лукьян Филиппович.

— Случайно узнала, что вы здесь… А мой Роман…

— Знаю, милая. Что ж поделаешь. Крепись. Детей в люди выводить надо.

— Ради них и пришла. Нет у нас родней человека. Вместе с Романом вы проливали кровь. Работу бы да какой-нибудь угол.

— Поговорю с председателем. А сейчас поднимитесь на чердак, там я пока ючусь. Жене скажите, что я послал. Приду — потолкуем.

Жена Мозгового встретила ее запросто, радушно, сказала озабоченно:

— Послали его сюда, в кулацкое логово, как партейца. Ни днем ни ночью покоя нет. Кулаки зверствуют, коммуны поджигают, а то и жизни лишают. Председатель-то помоложе, покрепче. А мой? В чем только душа держится… Посылал председатель к дохторам, а он смеется: «Меня на мой век хватит».

Веселый, возбужденный пришел Лукьян Филиппович. Рассказала Оксана обо всем пережитом.

— Главное, что удалось пережить голод. Теперь будем надеяться на лучшее. Поживете у нас, а там, глядишь, что-то подыщем, — сказал Мозговой.

Медленно потянулись день за днем. Оксана старалась помогать хозяйке по дому, но вскоре почувствовала себя неловко. Томила неопределенность. И вдруг появился Лукьян Филиппович. Без предисловий сообщил:

— Радуйтесь, Оксана Акимовна, есть работа в финансовом отделе.

— В финансовом? — спросила разочарованно. — С деньгами дело иметь… Боюсь я.

— Чего бояться? Налоги собирать будете.

— А вдруг напутаю?

— Не страшитесь: там люди грамотные, научат. А если с кулаков и возьмете лишку, не беда. Они с нас три шкуры драли.

За оказанную помощь в трудную пору жизни она никогда не забывала доброту Лукьяна Филипповича и его жены.

Совместная учеба в течение всей зимы сдружила Мишу с Люсей еще крепче. Ведь они были всегда рядом. Весной Миша загрустил — не будет же она весь день с ним на пастбище. А без нее и час черепахой ползет. И все-таки Люся, под различными предлогами, появлялась в поле чаще, чем в прошлом году. Не удавалось отлучиться из дому — встречала Мишу у колодца, и по сияющим глазам ее видел: ждала. И вдруг словно гром среди ясного неба:

— А меня, Миша, в город отправляют на учебу. — Она еле сдерживала слезы.

Миша смотрел на Люсю грустно: неужели их дружбе конец?!

В тот поздний вечер, лежа в постели, Миша услышал из-за стены:

— Понимаешь, Сима, девочке пятнадцатый год, а она не получает настоящего образования. Жить-то ей во времена бурные. Революция продолжается, Сима.

— Но надо же определить, какое девочка дать образование. И потом важно, чтобы она получила приличное воспитание. А как она его сейчас получит, от дома вдалеке? Не представляю.

— А ты представь. Прошли времена, когда воспитанием дворянских чад занимались гувернантки. Ей нужен коллектив, боевой, современный, а не инкубатор. Не надо отгораживать ее от жизни. Отправим-ка девочку в город к Евгению.

— Может, повременим? У Жени, хоть он и брат родной, своих забот по горло. А если всем нам к нему перебраться? — предложила вдруг Серафима Филатовна. Она так боялась отпускать Люсю одну.

— Переедем. Может, скоро, — согласился Антон Ефимович. — А пока без нас там побудет. Решено. Так что давай готовь. Отправим.

— Ну что ж, — вздохнула Серафима Филатовна. — Пусть будет по-твоему. Только, конечно, не в мукомольный. К чему это девочке? Пусть в мукомольном институте учатся ребята. Им сподручнее заниматься зерном да мукой.

В последних числах августа приехал сын Белецких, Евгений, рослый, атлетического сложения, и начал усиленно уговаривать родителей:

— Ну что вы приросли к этому «дворянскому гнезду», когда по стране вот-вот шагнет коммуния? Кончай, папа, хлопоты — и ко мне, в город.

— Думаю об этом, сынок, не так все просто, как тебе кажется.

Люся не скрывала грусти, на вопросы отвечала невпопад. Есть не хотела, и Серафиме Филатовне стоило большого труда усадить ее за стол. А Миша, лежа на траве, думал о том, как скучно, тоскливо будет без нее. И вдруг услышал шорох. Повернул голову — из орешника вышла Люся. Он встал. В новеньком голубом платье, с таким же голубым бантом в косе, она была сегодня особенно трогательно-мила и недосягаема.

— Мы уже едем. Вот собралась. Скажи, будешь меня… помнить? — И подала руку.

Миша взял ее пальчики, бережно пожал, но сказать ничего не смог. Люся, проведя ладонью по его волосам, еще раз спросила:

— Будешь? — И, не ожидая ответа, побежала под горку.

— Буду, Люся! Всегда-а-а! — понеслось ей вдогонку.

После того как Люся уехала, Миша загрустил не на шутку, не мог поверить, что по возвращении домой не увидит Люсю — она где-то далеко-далеко. Ему все еще казалось, что вот-вот неожиданно появится озорная девчонка и, прыснув, покажет кончик языка. Но время шло, а Люся не появлялась. Мише становилось все безотраднее.

А Белецкие думали и о его судьбе. Уже нельзя было тянуть с ответом на письма, полученные от Оксаны. Она просила помочь Мише: «Изболелась душа за него. Как же ему без школы?»

— Я понимаю Оксану, — говорила Серафима Филатовна.

— Материнское сердце — как не понять, — соглашался Антон Ефимович. — Не вечно же мальчику батрачить. Наблюдаю за ним — к учебе жадно тянется, с книгой не расстается, пока не прочитает от корки до корки.

— Он мне нашего Евгения напоминает, — вставила жена, — такой же любознательный, основательный парень.

…Директор Головановской школы крестьянской молодежи, бывший красный командир, обрадовал:

— Для сынишки погибшего конника место найдем, хоть и молод.

Мише пока ничего не сказали, а накануне занятии Серафима Филатовна сообщила:

— Завтра стадо не погонишь. Быстренько в кухню!

Миша стоял в недоумении.

— Что медлишь? Быстренько!

В кухне на табурете стояло корыто с теплой водой. Миша понял, что надо раздеваться. Вымылся до пояса. Обтираясь полотенцем, услышал:

— А теперь приоденемся. — И подала новенькие коричневые брюки и синюю рубашку. На полу стояли блестящие штиблеты.

Перехватив его восхищенный взгляд, Серафима Филатовна пояснила:

— Тоже твои, надевай поскорее.

В коридоре Миша столкнулся с Антоном Ефимовичем.

— Молодец. По-военному справился, — разглаживая усы, похвалил он. — Пошли. «Карета» ждет. Я уже запряг.

Конь шел легко, высоко выбрасывал копытами комья земли.

Через полчаса мягкие, на резиновом ходу дрожки остановились около ворот школы крестьянской молодежи.

— Вот и приехали! — Антон Ефимович молодо соскочил на землю. — Пойдем.

Директора школы отыскали в саду. Заметив их, директор с палкой в руке, круто налегая на левую ногу, пошел навстречу.