— Выслуживаешься.

— Горько и обидно, что ты не сделал выводов, — спокойно ответил Миша. — Ты оказался плохим товарищем. В разведку я бы с тобой не пошел.

С того дня дружба оборвалась.

Вскоре Миша как отличник и активный комсомолец был выпущен из училища досрочно. Произошло это неожиданно. В воскресенье вечером, возвратившись из городского отпуска, он получил от дежурного приказание немедленно отправиться в отдел кадров.

Кадровик протянул ему небольшую анкету:

— Заполняйте.

Миша сел, заполнил все графы, а когда сдал анкету и вышел в коридор, его обступили также прибывшие по вызову однокурсники.

— Зачем вызывают, комсорг?

Миша пожал плечами.

— Понятия не имею.

На следующий день вышли на занятие в поле. Во время перерыва преподаватель по тактической подготовке многозначительно подмигнул Мише:

— Завтра форму менять? Так, что ли, Горновой?

— Не понимаю, о чем вы, товарищ майор?

— Ничего, скоро поймете.

Возвратившись в казарму, Михаил услышал команду дежурного:

— Горновой! Бегом в ателье!

— В какое?

— В наше. Звонили два раза.

В ателье из-за ширмы выглянул заведующий:

— Горновой?

— Да.

— Сколько ждать? Вон вас полтора десятка, а у меня одна ночь.

— Товарищ заведующий, а при чем я?

— Иди сюда, к закройщику. — И потянул Мишу за ширму.

Сняв гимнастерку, Миша подставлял то плечи, то грудь, а когда мерка была снята, пошел в казарму.

Через два дня Михаил Горновой стоял в форме лейтенанта-пограничника в строю выпускников. Там же он услышал приказ о назначении на должность командира курсового взвода в своем училище.

Первый отпуск в звании лейтенанта… Горновой ждал его с нетерпением и сознанием исполненного долга. По итогам года взвод занял одно из первых мест в училище. За это время Михаил и сам пополнил свои знания. После занятий закрывался в канцелярии, осваивал военные науки, общеобразовательные дисциплины, которые значились в программе для поступления в высшие военно-учебные заведения. И ни на минуту не забывал о Люсе. И вот сейчас он едет к ней, к маме. Как хочется пощеголять перед ними в лейтенантской форме! Мучительно долго тянется время.

Люсе он о дне приезда не сообщал. «Пусть наша встреча будет для нее сюрпризом», — думал он, лежа на верхней полке в темноте с открытыми глазами.

«А не окажется ли семейная жизнь помехой службе? — размышлял Михаил, но тут же сам себе отвечал: — Почему помехой? Вон капитан Дудкин. Лучший преподаватель. В этом году перешел на третий курс заочного факультета военной академии. А какая семья счастливая! Жена его выглядит так молодо — не верится, что мать двоих детей: восьмилетнего, всегда опрятно одетого школьника и очаровательной синеглазой дочурки лет четырех. Нет, — прошептал Михаил, — хорошая семья не может быть помехой в службе, она, скорее, опора». С этой мыслью и заснул Горновой под мерный перестук колес. Разбудили его голоса попутчиков. Старик в железнодорожной форме доказывал мужчине средних лет, что наша страна должна быть в полной готовности к схватке с врагом, что империалисты только для того и выпестовали Гитлера, чтобы на нас направить удар фашистской Германии.

— Да вы понимаете, уважаемый гражданин, что мы имеем с Германией договор о ненападении, — решительно возражал мужчина. — Но это не все. Главное в том, что пролетариат планеты не допустит нападения на первое в мире социалистическое государство. Для чего тогда Коминтерн? А Тельман и компартия Германии разве слабее какого-то ефрейтора и его оголтелой клики? Бросьте такие разговорчики, папаша!

— Вы не в меру кипятитесь, молодой человек. Я вас понимаю. И помню о Коминтерне и в силу компартии Германии, в ее авторитет верю, перед товарищем Тельманом преклоняюсь. Но путь фашизму, вскормленному мировым империализмом, преградить они уже не в силах. Чуть ли не по всей Европе расползается коричневая чума. Империалистические боссы не собираются ее останавливать. Их задумка — на Восток направить агрессию. Так что схватки с фашизмом нам не избежать.

Миша понимал, что гораздо ближе к истине железнодорожник, который, будто подслушав его мысли, спросил:

— А как вы думаете, товарищ военный?

— Согласен с вами, папаша.

— Вот, — торжествующе воскликнул железнодорожник. — Военному виднее.

Отвернувшись к стенке, Михаил тем самым показал, что принимать участие в дискуссии не намерен. Вскоре он снова уснул, а когда проснулся, мужчины в спортивной форме, спорившего со стариком, уже не было. Вместо него сидела молодая женщина с ребенком. А железнодорожник стоял в коридоре у окна.

Михаил спрыгнул с полки, тоже вышел в коридор.

Старик все еще не мог успокоиться:

— Видали пацифиста? Договорился до того, что надо выступать против всякой войны. А разве можем мы сидеть сложа руки, когда творится такое? Попробуй пойми, что за человек… Кажется, подъезжаем. Вот она, милая Одесса.

Не задерживаясь на привокзальной площади, Миша поспешил к матери, теперь уже работавшей в исполкоме пригородного района. Мать ждала его. Не зная, каким поездом приедет, все же утром побывала на вокзале, а теперь томилась у подъезда. Все не могла представить, как выглядит ее Мишенька в форме командира. А вот и он. «Вылитый отец», — подумала, увидев стройного, подтянутого лейтенанта, и, подбежав, прижалась к его груди.

— Мишенька, сыночек, — шептала мать. — Приехал… А к нему уже тянулись загорелые, крепкие руки Вари. Рядом стоял Витенька, ее пятилетний сынишка.

Варя, смуглолицая, веселая, с тяжелой косой по пояс, озорно сверкнула глазами:

— Мама, гляди, красавец какой! Невесту бы ему, одесситку. Или есть уже? Имей в виду, без смотрин женить не будем.

День прошел в непрерывных разговорах, а к вечеру Миша несколько раз порывался убежать, не объясняя причин. Мать понимала сына. С чуть заметной улыбкой спросила:

— К Белецким? Как-то встретила возле исполкома Антона Ефимовича. Ждут тебя там очень. Люся в аспирантуре, обещала я зайти к ним, да не собралась. Будешь у них — извинись… А может, сынок, сегодня никуда не пойдешь? Отдохни с дороги.

Миша согласился.

Разговоры не затихали до глубокой ночи. Рассказала мать и о том, как похоронила Ваню, проводила на дальневосточные рыбные промыслы Сашу.

— Хорошо, хоть Варя со мной, — улыбнулась дочери. — Замечательный муж у нее. Жаль, не встретишь. Ушел их сухогруз за границу. Месяца на три.

На следующий день Миша отправился к Белецким. Выйдя из трамвая, осмотрелся и увидел… Люсю. «Она ехала вместе со мной», — подумал он и, перебежав улицу, размашисто пошел за удалявшейся девушкой. Поравнявшись с ней, замедлил шаг. Она, почувствовав на себе взгляд, повернулась.

— Миша! — задыхаясь от счастья, прижалась к нему, стала целовать в щеки, глаза. — Мишенька! Почему не сообщил, что едешь? А я с работы, дежурила. — Подхватив Мишу под руку, не переставая радоваться встрече, повела его к дому.

— Мамочка! Смотри, кто к нам! — закричала Люся, когда Серафима Филатовна открыла дверь.

— Мишенька! — воскликнула она. — Какой же ты большой мальчик!

В прихожей появился Антон Ефимович.

— Какой молодец! Я всегда говорил, что из этого парня человек выйдет настоящий.

— Проходите в гостиную скорее, — пригласила Люся. — Папа, ты задушишь Мишу в объятиях.

Угощения, расспросы, воспоминания затянулись за полночь, а когда Миша поднялся, чтобы распрощаться, Белецкие запротестовали.

— Не хочу и слушать. Что ты надумал? — послышался грозный бас Антона Ефимовича.

— Нет уж, Мишенька. Не позволим, — поддержала Серафима Филатовна. — Ты нас обидишь. Да и куда в глухую ночь?

Люся, прижавшись к дверному косяку, насупила брови.

А когда Горновой шагнул к двери, показала большой ключ:

— Вот видишь? Пути перекрыты, не отпустим. Десять лет не виделись, и бежать? Не выйдет. Ты ведь и наш. Понял?