— Кто там?

Преодолев скованность, Люся отозвалась:

— Свои.

— Коль свои, то сюда. Только гляди под ноги.

Скрипнула дверь, и в конце темной ниши скользнули пучки тусклого света.

— Смелее, — услышала она тот же голос.

Переступив порог, Люся оказалась в слабо освещенной каморке.

— Тебе кого? — спросила старуха, подставляя маленькую табуретку.

— Мне Дроздецких.

— Мы и есть Дроздецкие. Ты, наверное, к сыну, к Петру?

— К нему, — ответила Люся, радуясь, что попала по адресу.

— Он скоро будет, а ты садись, дочка, поближе к лежанке, грейся.

Вскоре пришел Петр Порфирьевич, здоровенный мужчина с копной черных волос.

— Я к вам. Мне очень нужно… — сказала Люся.

— Не волнуйтесь. Сейчас поговорим. Ты, мама, согрей чайку, а мы пока вон там. — Петр Порфирьевич поднял коврик, закрывавший угол каморки, и толкнул совсем незаметную дверь. — Здесь и поговорим, — пропустил он Люсю вперед. — Вы дочка Белецких. Сразу узнал, похожи на брата, Евгения Антоновича.

— Женя здесь?

— Нет.

— Мне надо связаться с ним. Прошлой ночью схватили папу. — Люся заплакала. — Мама очень просила выручить его…

— Постараюсь разыскать Евгения Антоновича. Вы пока побудьте с моей матерью.

Поужинав, Петр Порфирьевич набросил дождевик и, уходя, сказал:

— Ждите.

— Вот так, милая, всю жизнь провожаю да встречаю, — проговорила старая женщина. — И всегда жду. И ты, дочка, ложись, жди.

Хозяйка постелила Люсе на лежанке, откуда-то из-под лавки достала мягкое полотенце, завернула подушечку.

— Ложись, — по-матерински тепло сказала она, а когда Люся легла, подсела рядом. — Феклой Павловной меня зовут.

Люся пригляделась к ней и поняла, что она не так уж и стара.

— Ты что же, Пете знакомая?

— Нет, Фекла Павловна, только теперь узнала.

— Я так и подумала. А он все с партийными делами. Своих отправил невесть куда, пришел ко мне, чтобы ближе к шахтам. Тут родился. Еще мальчиком не отставал от отца. Тот, бывало, на работу, и Петруша за ним. А я жди. И теперь вот беспокойся, как он там, в катакомбах. Правду сказать, укрытие надежное. Англичане да французы после нашей революции завладеть катакомбами не сумели. Хотелось им разгромить подпольщиков, да не удалось. Катакомбы они, видишь ли, всегда помогали простому люду. Еще в давние времена вольнолюбивая молодежь в них пряталась. Мы и оружие в катакомбах хранили, и свою типографию, и сами прятались. Тут с Порфирушкой и встретились. Работал на печатном станке, а мое дело было разносить газеты да листовки. Поселились мы здесь, на Куялышке. Слепили эту халупу да так и не оторвались от шахт. Тут прошли наши лучшие годы. Вот только скорбно, что Порфирушка… — Она поднесла к глазам конец передника, утерлась. — В позапрошлом году скончался. Теперь о сыне сердце болит. Неугомонный, как отец, в самое пекло норовит.

Люся слушала Феклу Павловну, а думала о маме, об отце и все время украдкой поглядывала на дверь, ждала.

Но только поздно вечером Люся услышала приглушенные голоса за стеной. Оказывается, здесь была еще и третья комната. Петр Порфирьевич за руку повел туда девушку. Люся шагнула в темный коридор — и оказалась в объятиях брата, прижалась лицом к его сырому, холодному плащу, глотая слезы, сбивчиво рассказала о случившемся, передала просьбу матери вырвать отца из лап карателей.

Прощаясь, брат предупредил:

— На улицу не выходи. Останешься здесь. Беспрекословно выполняй все требования Петра Порфирьевича. Представится возможность, вместе с ним переберешься в катакомбы.

— А мама?

— Сестричка, все продумано. Считай себя партизанским врачом, а я помогу родителям, переправлю к ним Веру Платоновну. Она сможет доставать нужные медикаменты.

— Женечка, как же я вот так, налегке, к партизанам в катакомбы?..

— Фуфайку, брюки и все прочее дадим, — пообещал Петр Порфирьевич. — И с продовольствием порядок. С медикаментами похуже, но кое-что придумаем.

На прощание Евгений обнял Люсю, сказал:

— Ты, сестричка, не убивайся, дела наши не так безнадежны, и надо верить в победу.

— Не подумайте, что в катакомбах мы будем отсиживаться, — проговорил Дроздецкий, делясь своими мыслями. — Это наш плацдарм. С него мы поведем наступление на врага. Ни днем ни ночью не дадим гитлеровцам покоя.

Даже в кромешной тьме их заметил фашистский патруль. Люся, задыхаясь, бежала за Петром Порфирьевичем. Раздались выстрелы, совсем рядом просвистели пули.

— Теперь поняли, чем грозит выход в город? — спросил Дроздецкий, когда они юркнули в подземелье.

— Еще бы! Как не понять. Думала, сердце мое разорвется.

Осветив фонариком каменный выступ, Петр Порфирьевич неожиданно остановился, сказал:

— Передохнём.

Достал из внутреннего кармана тужурки небольшую схему, чтобы сориентироваться. Люся думала о том, как был прав Евгений, предлагая уйти в подполье. «Пырнула же того насильника в бок. Разве они простят? Непонятно, почему не застрелили в тот же момент. Ведь стреляли…»

Подсвечивая фонариком, пошли дальше. И хотя подземелье становилось просторнее, воздуха не хватало. Тяжело дыша, Люся нет-нет да и останавливалась.

— Привыкнете, — успокаивал ее Петр Порфирьевич. Часа через полтора, чтобы подбодрить ее, сообщил:

— Дойдем до угла, а там рукой подать.

И действительно, вскоре впереди замерцал огонек. Повеяло человеческим жильем.

Дроздецкого ждали с нетерпением. Поступили новые указания подпольного обкома, и Петр Порфирьевич начал тут же наводить справки, отдавать распоряжения, готовить усиленные наружные посты, подбирать разведчиков для отправки в промышленный район, где требовалось надежное прикрытие подготовленных подрывов.

…Трудно было привыкать к подземелью, к суровым условиям жизни, но подполье сплачивало людей, общая борьба за правое дело будила в них силы.

Люся вместе с другими таскала камни, расчищая завалы, помогала мужчинам замуровывать ненужные лазы, участвовала в оборудовании медицинского пункта. Она даже рубашки мужчинам латала, хотя раньше никогда не занималась этим. Изучила винтовку, пулемет, гранату и немецкий автомат. Ловко набивала патронами магазины. Трудилась много, хотя последствия последней встречи с Мишей становились все более чувствительными.

Как только был оборудован, хотя и весьма примитивный, медицинский пункт, к Люсе потянулись люди, особенно женщины с детьми. Требовалась срочная помощь, а инструментов и медикаментов нет. На детей больно было смотреть. Питались однообразно, света солнечного не видели. И Люся пошла на командный пункт к Дроздецкому.

— Тебе куда? — остановил часовой.

— К Дроздецкому.

— У него командиры.

— Вот и хорошо. Они мне и нужны.

Люся решительно шагнула на огонек. Над столом склонились несколько человек.

Увидев Люсю, Петр Порфирьевич спросил:

— Что-то случилось, Людмила Антоновна?

— Зима на носу, Петр Порфирьевич, а в катакомбах кроме мужчин женщины, дети. Есть больные. Говорят, что в Романовке крупная аптека и медицинские склады. Послать бы туда людей и забрать все, что еще сохранилось.

Один командир поддержал:

— Доктор верно говорит. Сам знаю, была там аптека, и склады были. Наведаться бы в медпункт совхоза. Там фашисты, вероятно, еще не были.

— Пошлите меня, — вызвался худенький паренек.

Партизанам удалось добыть немало медикаментов, но Люся понимала, что это — капля в море. По ее предложению Дроздецкий почти ежедневно отправлял группы людей на сбор лекарственных трав и ягод. Вместе с вооруженными мужчинами ходили женщины, приносили охапки полыни, кашки, зверобоя и других трав. Однажды им удалось собрать в крутой балке более двух ведер шиповника.

Партизаны убирали на совхозных полях картошку, капусту, свеклу, морковь, но об этих вылазках стало известно гитлеровцам и полицаям. На их засаду напоролись партизаны. Бой продолжался около двух часов. Несколько фашистов и их холуев были уничтожены, остальные бежали. Понесли потери и партизаны. В отряд они возвратились с двумя пострадавшими, причем один был тяжело ранен в голову, потерял сознание. Трое суток Люся боролась за его жизнь и спасла хлопца. Вскоре она подобрала помощницу, та немного разбиралась в медицине.