Продвижение врага было остановлено. 27 ноября в районе Каширы и 29-го севернее столицы советские войска нанесли сильные контрудары. Фашистский план «Тайфун» потерпел крах.

Дивизия генерала Костылева, сформированная в Приволжье, прибыла в район Серпухова и вступила в свое первое сражение. Отразив атаки противника, ее части с наступлением темноты заняли относительно выгодные рубежи для организации обороны.

Пробиваясь через пургу, Михаил долго разыскивал дивизию, нашел ее штаб в лесной деревушке поздно вечером.

Начальник штаба сидел за столом в жарко натопленной избе и, уткнувшись в карту, о чем-то напряженно думал. Наконец оторвался от карты, взял у Горнового направление, прочитав, предложил:

— Садись-ка. Смотри сюда. На этом рубеже, — майор ткнул карандашом в карту, — должен был занять оборону полк майора Прохорова. А у нас никаких данных. Твоя задача — выяснить, что у них там. Уже двоих посылал — не вернулись.

— А рация у вас есть? — спросил Михаил.

— Ты что? Под суд меня толкаешь? Тут штаб дивизии! Немец только того и ждет — засечь да накрыть…

— А вот нам радиостанции помогали управлять частями в бою и поддерживать связь с армией. Уверен, что…

Майор бесцеремонно оборвал Горнового:

— Кончай разглагольствовать. Бери красноармейца, ищи полк. Утром наступать.

Сделав пометки на карте, Горновой выбежал на улицу.

Колючий снег ударил в лицо. Прикрываясь рукой, Михаил пошел, преодолевая тугой напор ветра. Почему-то стало жаль майора Овечкина, нелегко ему, а опыта маловато. Но беспокоила и даже злила самонадеянность этого человека, судя по всему, недалекого и упрямого; к тому же как черт ладана боится современных средств управления. Именно по вине вот таких головотяпов и родилась в начале войны «радиобоязнь», в результате которой многие наши командиры теряли связь, терпели поражение. И еще: к чему начальника разведки отлучать от своего дела? Ему в оставшееся до рассвета время надо принять меры к тому, чтобы получить как можно больше сведений о противнике и тем самым помочь комдиву поставить частям конкретные задачи. Найти полк надо, но для этого есть люди в других отделениях штаба, прежде всего в оперативном.

Продираясь сквозь пургу, Михаил и сопровождавший его красноармеец оказались у глубокого оврага, на дне которого мерцал слабый огонек. Там оказались саперы. Они и сообщили, что штаб полка рядом, в лесочке.

— Капитан Зинкевич, — представился начштаба полка.

— Почему не докладывали в дивизию, где находитесь и какова обстановка.

Зинкевич позвал радиста, спросил:

— Почему не передал кодограмму?

Сержант ответил, сдерживая досаду:

— Охрип, вызывая, а там молчат.

— Вот так, товарищ начальник разведки. Прежде чем нас упрекать, наведите порядок у себя. Мы исполнители. Нам что прикажут.

Горновой не сдержался:

— Что за исполнители? Как это — прикажут?! Начальник штаба полка не имеет права так легкомысленно рассуждать.

— Попробуй тут разберись. Из вагона — и на рубеж.

— Это не оправдание для бездеятельности да еще и для безответственных заявлений. — Помолчав, Горновой спросил: — Полк-то вышел на рубеж?

Зинкевич унял горячность и, наклонившись к карте, начал докладывать:

— Вот, товарищ капитан. Возможно, подразделения нанесены не совсем точно, но полк вышел вот на этот рубеж. Что останется от него на рассвете, сказать трудно, так как окопаться не успеет.

— Еще и боя не было, а у вас, товарищ капитан, уже похоронное настроение, — упрекнул Михаил. Поднимаясь с патронного ящика, спросил: — А где командир полка?

— С вечера позвонил всего раз, из второго батальона, кажется. Ну-ка позови Волкова, — приказал Зинкевич радисту, а когда капитан появился, раздраженно спросил: — Откуда звонил командир?

— Так вы же с ним говорили, товарищ начальник штаба.

— Вы, вы! А вы зачем? Тоже мне помощники! Давай наноси обстановку капитану на карту. В дивизию требуют.

— Сейчас времени нет, — возразил Горновой. — Пусть капитан возьмет вашу карту, двух бойцов и пойдет со мной, а вы сейчас же разыщите командира и доложите, что, вероятно, полку поставят задачу участвовать в контрударе.

В штаб дивизии Горновой возвратился в тот момент, когда майор Овечкин докладывал комдиву предложения об участии дивизии в контрударе.

— Ага, разведчик, — улыбнулся комдив. — Видать, ты нагнал им пару. Прохоров сам прибежал сюда докладывать.

Горновой удивился.

— Уже?

— И доложил, и задачу получил. Садись потолкуем, с чего тут нам начинать. Ты из академии?

— Из госпиталя.

— Уже успел повоевать?

— Так точно, товарищ генерал. Был на стажировке. Война застала на границе. Вот и пришлось…

— Крещение серьезное, — сказал комдив и кивнул Овечкину: — Продолжайте.

— Нанося удар в направлении Бурцева, овладеть узлом обороны, прикрывающим подступы к селу… — неуверенно проговорил майор.

— Как это в направлении Бурцева? — перебил майора комдив. — Село тянется на четыре километра, а то и больше. Разве можно весь населенный пункт брать за ориентир? Как вы себе представляете овладение узлом обороны? Он ведь тоже по фронту более двух километров, противник так просто его не отдаст.

— Нам же указаны границы, товарищ генерал. Зачем тогда устав?

— Устав надо правильно понимать, — упрекнул генерал. — Он не догма, применять его следует творчески, сообразуясь с обстановкой. Лезть на главный узел обороны с фронта не будем. Разграничительная линия между частями и соединениями да и выше — не китайская стена. Ее можно при необходимости и передвигать. К этому придется прибегнуть и теперь, тем паче что сосед наносит главный удар своим правым флангом. Узел обороны мы обойдем справа и нанесем удар по противнику с тыла, откуда он нас не ждет. Так учили в академии? — посмотрел генерал на Горнового.

— Подчеркивали, товарищ генерал, что внезапность — сестра победы, — ответил Горновой.

— Родная, добрая сестра, — уточнил генерал. — Так что узел обороны, товарищ начальник штаба, договорившись о границе с соседом, будем обходить, прикрываясь, конечно, огнем.

Начальник штаба, упрямо засопев, съязвил:

— Академиев не кончали.

— Этим козырять не стоит. У жизни, у других будем опыта набираться. Из недостатков выводы делать. Вот я начал ругать Прохорова за молчание, а он клянется, что виноват штаб дивизии: мол, телефонные линии не подал, пользоваться радио запретил.

— Так я же, товарищ комдив… Немец накроет… — промямлил Овечкин.

— Вы неправильно понимаете радиомолчание. Конечно, скрыть появление новой дивизии очень важно, поэтому надо принимать все меры для надежной работы проводной связи. Вместе с тем радиостанции должны работать на прием и в период выдвижения частей. В крайнем случае можно допустить передачу коротких сигналов. При хорошо продуманной организации связи не было бы нужды бегать, разыскивать полк. А так что же получается? Неразбериха, дорогой мой.

По черному ходу Люся вышла во двор. Моросил дождь, свинцовые тучи нависли над городом так низко, что казалось, утюжили крыши. Разлившаяся по двору лужа напоминала черную, бездонную пропасть.

Дворничиха тетя Паша, увидев Люсю, всплеснула руками:

— Ой, голубушка Людмила Антоновна! Куда это вы на ночь глядя, да еще налегке? Лучше бы вам на улице не появляться. Кругом душегубы…

— Папу нашего…

— Слышала, как отбивался он от мерзавцев. А вам в таком виде нельзя. — Тетя Паша смахнула с себя плащ-дождевик и, не спрашивая согласия, набросила на Люсю, повязала ее своим стареньким платком, сунула грязную парусиновую сумку с оборванной ручкой. — Тут два бурячка да морковка. Это так, если вздумают обыскивать…

Дворами, глухими переулками Люся вышла к Новому базару по булыжной мостовой, к безлюдному садику, от него по каменному спуску к мосту на Пересыпи. Увидев двух солдат, снимавших одежду с худенького паренька, шарахнулась в сторону. Миновала железнодорожную насыпь, прошла к дому Дроздецких — покосившейся развалюхе на окраине города, с крышей, поросшей травой. Оглядевшись, Люся дернула дверную ручку, и оказалась в темном коридоре. Стало жутко. Хотела попятиться на улицу, но из темноты послышался старческий голос: