Наконец Махмут Мухит прервал затянувшееся молчание:

— Положение дошло до той степени, когда не остается ничего, кроме как воевать…

Совещание длилось долго. Выработали такой план: Ходжанияз с войсками выйдет к Маралбаши навстречу. Ма Чжунину, Оразбек и Шамансур со своими отрядами, обеспечивая тыл Ходжанияза, совместно атакуют осажденного в крепости Нового города Ма Цзыхуэя, не позволяя ему соединиться с Ма Чжунином.

Создали «комиссию обороны» во главе с Сабитом-дамоллой, Махмутом Мухитом и Бугрой, которая должна была мобилизовать население Кашгарского, Яркендского и Хотанского округов на борьбу с врагом, на обеспечение фронта, а в районах, занятых противником, поднять народ на восстание…

Замана отправили в редакцию газеты — доставить обращение правительства ко всему народу Восточно-туркестанской республики. Выполнив поручение, Заман собрался уходить. Шапи-вышел с ним. Подойдя к Рози, ожидавшему на улице, Заман, перед тем как сесть на коня, обратил внимание на то, что люди, загрузив пожитками арбы, навьючив скарбом лошадей и мулов, с шумом и гамом спешили куда-то.

— Что это они на ночь глядя? — спросил Заман.

— Известно что — хвосты поджали. Не видите, бегут… — ответил Рози.

Когда «кочевники» приблизились, им навстречу выскочил Шапи. Он остановил высокого, навьюченного тремя парами тюков мула и обратился к сидевшему поверх вьюков:

— Доброго пути, дядя. Что за кочевье?

Всадник ответил вопросом:

— А вы из тех, кто следит?

— Удираете? — спросил подошедший Заман.

Всадник оробел, увидев человека с оружием, однако все-таки спросил:

— Свобода передвижения еще не отменена?

— Нет, конечно. Но куда вы едете с поклажей, с женами, детьми? Какие беды, какие несчастья обрушились на вас? А? Нехорошо пугаться ни с чего!

— Не мы одни, — вмешался какой-то конный позади всадника на муле, — и большие люди бегут…

— Кто эти большие люди? — строго спросил Заман.

— Богатые торговцы! — ответил всадник на муле. — И мы, прежде чем придут дунгане, решили убраться от греха подальше.

— Дунгане в Кашгар не придут. Наши солдаты выйдут им навстречу и дадут достойный отпор. Возвращайтесь по домам и спокойно занимайтесь своими делами.

— Вы не можете задерживать нас! Мы не подневольные! — прозвучал из арбы чей-то молодой голос.

Шапи он показался знакомым. Поэт подошел к арбе.

— Да это ведь Бахти, сын имама нашей мечети! Взгляните-ка! Бежит, чтобы не попасть в ополчение!

— А что такого? Моя воля…

— Скажи-ка правду, имамский сын, — подошел Заман, предварительно наказав Рози не пропускать никого, — кто тебя подучил бежать из города?

— Да чего тут подучивать? Мало мы бед от войны натерпелись? — ответил Бахти, продолжая недвижно сидеть в арбе. И — то ли сами, то ли детишек умышленно ущипнули — три-четыре младенца заревели в голос.

— Сынки, — обратился с мольбой старый дед, — не задерживайте нас, будем вечно за вас молиться…

— Возвращайтесь по-хорошему. За городом вас переловят солдаты и все равно вернут обратно. Только зря намаетесь, — уговаривал Заман.

— Пусть будет что будет, мы согласны, только пустите нас.

Кашгарцы, измученные войнами и грабежами, услышав о приближении мачжуниновских солдат, всполошились. Далеко бежать они не собирались, намереваясь отсидеться в считавшихся тихими горных районах. А сынки имамов, ахунов, купцов, баев бежали — от призыва в солдаты.

— Рози-ака! — Заман решил прибегнуть к угрозам. — Приведи солдат!

— Есть! — Рози вскочил на коня.

— Повремените немного, — вмешался Шапи, поняв Замана. — Эти граждане по незнанию введены в заблуждение ложными слухами. Пусть возвращаются по домам. Как думаете, братья?

— А что солдаты, расстреляют, что ли? — продолжал упрямиться Бахти.

— Отведем вас в следственное управление и проверим! Похоже, среди вас есть злостные подстрекатели! — громко прокричал Заман.

Его слова вроде бы подействовали. Тот, что сидел на муле, сказал жалким голосом:

— А через два-три дня бросите нас на разграбление, и опять мы виноваты будем?

— Нет! Что бы ни случилось, мы будем вместе с вами, — ответил Заман.

— В тяжелый для родины и народа час вы заботитесь только о своей шкуре, бежите прятаться — разве это человечно, разве это честно! — воскликнул Шапи.

— Отцы и матери! — воодушевился Заман. — Не стыдно ли вам бежать, бросив насиженные места, когда мы, солдаты, защищая покой и привольную жизнь тысяч, миллионов, таких, как вы, подставляем себя под пули врагов?

Многие бросились бежать из города, поддавшись темным слухам. Они согласились возвратиться по домам. Бахти и всадник на муле тоже перестали упрямиться.

— Нужны подробные разъяснения в газете, — сказал Заман, когда «кочевники» разбрелись. — Возвратив бежавших, мы сделали хорошее дело. Но сегодняшний случай, Шапи-эфенди, показывает, что нужно, помимо действенных статей, поднимающих патриотический дух народа, возбуждающих ненависть к врагу, обратиться к живому воздействию на людей, к слову устному.

— Очень верно, Заманджан. К делу надо привлечь и тех, у кого быстрое перо, и тех, у кого острый язык.

— Я пойду, Шапи-эфенди. Дела…

— Давайте чаще встречаться, Заманджан. Честное слово, я как-то привязался к вам. Пойдете в бой?

— Да. Я с винтовкой, а вы, Шапи-эфенди, с-пером, — Заман вскочил на коня. — Всего доброго, Шапи-эфенди. Увидимся в лучшие времена.

— Счастливого вам пути, Заманджан!

«Светлая голова у этого парня. Стремится все знать. Без сомнения, в будущем станет крупным человеком, — подумал, глядя вслед Заману, Шапи. — Какой путь выберет его горячее сердце?»

В редакции Шапи внимательно прочел обращение правительства Восточнотуркестанской республики к народу. В нем неоднократно повторялись выражения вроде «священная родина», «светлая вера», «правоверное отечество». «Тысячи и тысячи раз готовы твердить религиозные заклинания, дескать, мы, мусульмане, последователи пророка Мухаммеда, — подумал он. — Ладно, пусть и это, но ведь у нас есть много других имен, способных вдохновить народ на борьбу, пробудить его национальную гордость! Почему мы не говорим о месте уйгуров в истории, об их высоком вкладе в сокровищницу мировой культуры? По какой причине не взываем к гордым именам Махмута Кашгари, Юсупа хас Хаджипа (Баласагуни), Ахмета Югнаки, Абдураима Низари, Залели, Новбати, Билала Назыма, Садыра Палванз, Ипархан и сотням других, славных и героических, не зовем следовать по немеркнущему пути наших предков, не призываем перенять у них беззаветную преданность родине и народу, смелость и самоотверженность? Нет, нет! Пришло время отказаться от бездушного, не утоляющего народной жажды пустословия — предрассудков ислама с его „небесными“ доказательствами. Пусть себе старший писец религиозного ведомства и похожие на него преклоняются перед подобными обветшавшими древностями — это их дело. Мы больше не пойдем по их пути…»

Шапи захотелось дополнить обращение своими мыслями, однако рука с пером остановилась: перед глазами предстали печати и подписи Ходжанияза и Сабита-дамоллы.

Когда Заман и Рози выехали за Решетчатые ворота и достигли мельницы, они увидели Турапа, ехавшего в своей повозке по дороге от гробницы Аппака-ходжи. Они придержали лошадей.

— А я собирался ехать к вам. — Турап спрыгнул с повозки.

Заман уловил в его голосе смятение, спросил:

— Что-то произошло?

— Нужно кое-что сказать. Слезьте с коня. — Турап оглянулся по сторонам.

Заман спешился, подошел.

— Будьте осторожны, — прошептал извозчик. — Вас хотят убить…

— Что? Кто? — заволновался Заман.

— Турди-байвачча…

— Турди?

— Да. Я только что отвез в Коган полоумного Масака.

— Расскажите сперва о Турди, Турап-ака!

— Не спешите, все по порядку расскажу. — Турап, будто ему сдавило легкие, прерывисто вздохнул и продолжал: — Пьяный Масак всю дорогу поносил Турди. Я говорю — не ругай ни за что человека, отвечать придется. А он: «Чего ж не ругать? Подлец Турди даже убить человека велел!» — У меня в сердце щелкнуло. Спрашиваю: «Кого же ты должен убить?» А он: «Сам не знаю. Зовут вроде Заманом…» У меня сердце чуть не разорвалось, Заманджан.