— Выходите через боковую дверь!

— Боковую дверь?.. — Заман удивился: она вела в женскую половину дома.

— Не бойтесь. Дома никого нет, все в саду. А бабушка уснула. — Халидам, звеня украшениями, удалилась.

«Вдруг меня кто-то увидит? Позор… Или она разыгрывает меня?» Но делать было нечего, он приоткрыл боковую дверь, вошел и увидел через противоположную дверь в зеркале большой гостиной стройную девушку. Заман попятился.

— Стыдно… ой, стыдно, — раздался дразнящий голос Халидам, — джигит убегает от девушки! — Она вышила из гостиной к Заману.

Заман ничего не ответил — засмотрелся. Раньше ему приходилось видеть Халидам несколько раз мельком, но вот так, лицом к лицу, он столкнулся с ней впервые.

— Что ж вы молчите? Ну-ка, скажите, похожа я на шанхайских девушек?

Тонкими, стройными руками она уперлась в гибкий, нежный стан и быстро повернулась, отчего мелкие косички на мгновение разлетелись в стороны вокруг головы, напомнив Заману лепестки невиданного яркого цветка. Ее большие красивые глаза стали вдруг грустными, но она тут же звонко рассмеялась. От ее сияющего личика и затененных ресницами глаз, над которыми изгибались тонкие брови, веяло безмятежной радостью. Стройный стан, обтянутый черным бархатом, три ряда бус на белоснежной шее, серьги с рубиновыми искорками и тюбетейка, вышитая золочеными нитками… Заман окончательно растерялся:

— Не знаю, — что и сказать… Вы как…

— Ха-ха-ха! — Халидам подошла к Заману. — Мне говорили, что вы разговорчивый. Отчего же язык проглотили?

— Увидел вас…

— Что вы рассматриваете на полу? Или я вам не нравлюсь? — Она взяла его за руки.

Горячая кровь прихлынула к сердцу Замана, оно забилось быстро-быстро, — казалось, вот-вот вырвется. «Байские дочки любят пококетничать», — решил Заман, и волнение его улеглось.

— Заман! — Девушка взяла его за руки, заглянула в глаза. — Заберите меня отсюда.

— А если узнает ваш отец?..

— Кроме вас, никого мне не нужно…

— Я же нищий по сравнению с вами, Халидам.

— Пусть… Я не променяю вас даже на шаха…

— Подумайте хорошенько, Халидам. Вы девушка… Как бы не…

— Я ведь говорю — не боюсь ничего. Или я вам не нравлюсь?

— Как можете вы не нравиться?..

— Заман мой… — Девушка приникла к нему, обняв за шею.

Опьяненный ароматом ее волос и каким-то неведомым, непонятным ощущением, Заман не смог сдерживать свои чувства…

В Кульдже, славной своими садами, самым большим и самым красивым был сад Юнуса-байваччи. Он растянулся почти на полмахалли Айдо в южной части города. В нем росли кашгарский инжир, яркендская джида, турфанский виноград, хотанскне персики, аксуские гранаты, кучарский урюк и даже алма-атинский апорт. В центре сада возвышалась рядом с бассейном стеклянная беседка, ее сверкающие радугой грани отражались в голубой прохладной воде, и в солнечный день трудно было оторвать взор от этих нежных переливов. Вокруг бассейна цвели куньминские ирисы и самаркандские тюльпаны.

Наиболее известные сады имели собственные имена: Гульшан-баг — Сад-цветник, Долят-баг — Сад богатства, Хяря-баг — Пчелиный сад. Не был исключением и сад Юнуса, его называли Рахат-баг — Сад наслаждения. Но если другие сады — туда пускали всех желающих — становились иногда местами народных гуляний, то в сад Юнуса доступ был закрыт, Рахат-баг не приносил радости никому, кроме хозяина и его друзей. Сам Юнус с наступлением весны дневал и ночевал в саду.

Не изменил он своему обыкновению и в этот вечер, вместе с несколькими приятелями блаженствуя в Рахат-баге. Отблески светившихся в стеклянной беседке цветных китайских фонарей падали на цветы, воду, деревья, придавая им сказочный вид. Извечные спутники цветов соловьи наполняли вечернюю тишину своими трелями.

Заман, войдя в сад, направился к беседке по аллее японских елей. Приблизившись, он услыхал слова Юнуса:

— Подождите, Садык-афанди, вы не улавливаете сущности вопроса.

Заман заглянул в беседку. Несколько человек полулежали на ковре, опираясь на пуховые подушки, четверо сидели за покрытым белой скатертью столом-. Кипел самовар, громоздились разнообразные бутылки со всяческими винами и напитками, блюда с печеньем, фруктами и сладостями. Слуга разливал чай. Среди сидевших Заман узнал Муталлиба-байваччу.

— Вы, — отвечал Юнусу Садык-афанди, небрежно играя галстучным зажимом с бриллиантовым глазком, — кроме Китая, ничего не видели и потому так превозносите китайскую культуру. А я побывал в Европе, учился в Стамбуле и заявляю, что перед лицом европейской, а в особенности турецкой цивилизации о культуре одурманенных опиумом китайцев и говорить нечего.

— Но нельзя же, Садык-афанди, так пренебрежительно сбрасывать со счета китайцев, имеющих пятитысячелетнюю культуру! — возразил Юнус, хрустя по привычке пальцами.

— Их культура — это стародавнее прошлое. Китайцы не ушли далеко от него. Промышленные города Китая, которые вы видели, созданы капиталом и техникой иностранцев. Наполеон говорил: «Не надо будить китайцев — пусть спят», — а я добавлю: и пусть курят свой опиум.

— Что толку, — подал голос Муталлиб-байвачча, — восхвалять одних и охаивать других? Мы должны перенимать хорошее у всех и улучшать свое положение. Что у нас есть, чем мы можем гордиться? Тем, что верим в заклинания, играем в карты, отдыхаем на джайляу, едим, пьем и, разбогатев, обзаводимся женами?

Спорщики умолкли. «Муталлиб-байвачча мыслит более ясно и точно, чем они», — подумал Заман.

— Зачем мы ищем разногласий друг с другом, — опять заговорил Юнус, — если находятся люди, объявляющие нас национальными предателями вот в этих листовках! — Он вытянул из кармана несколько листков и протянул сидевшим. «О! Значит, пуля попала в цель!» — обрадовался Заман.

— Я читал, все это болтовня младенцев. — Байвачча, о котором говорили, что он недавно вернулся после обучения из Германии, презрительно отшвырнул листок. — Кумульцы сами не могут избавиться от своих вонючих шуб, а туда же — хотят освободить нас!

— Это напоминает мышь, которая щекочет хвост коту, — угодливо рассмеялся кто-то.

— А сами вы что делаете для своего народа? — спросил Муталлиб.

— Не стали ли вы, дорогой мой, поклонником Ходжанияза? — воззрился на Муталлиба Юнус.

Муталлиб собрался ответить, но его опередил Садык:

— Лишь когда из уйгуров, узбеков, казахов, татар сформируется единая тюркская нация с единой культурой, вот тогда можно будет ставить вопрос о самостоятельности. А до той поры любого человека, мечтающего изменить общество, нужно отправлять в сумасшедший дом! — Он налил в стакан пива и выпил.

«Вот ты и есть первый враг своего народа!» — чуть не крикнул Заман.

— Всех, кто не согласен с политикой правительства, надо заносить в черные списки! — зло прокричал Юнус.

— Да бросьте вы, вместо того чтоб веселиться, ударились в политику!.. — вмешался кто-то, разливая по рюмкам водку.

Заман вошел в беседку и почтительно поздоровался.

— Где вы ходите? Я с самого утра не мог найти вас! — насупил брови Юнус.

— Никуда не уходил, байвачча.

— Поручения выполнены?

— Да.

— Хватит деловых разговоров, байвачча. Бедняга и так бледен, видимо, устал, — вмешался Муталлиб, всегда благоволивший к Заману. Он притянул Замана за руку и усадил рядом с собою. — Как ваши дела? Вы совсем забыли обо мне…

— Простите. Я не успел навестить вас, — смутился Заман.

— Кто это? — спросил Садык у Юнуса, нисколько не стесняясь присутствия Замана.

— Мой секретарь.

— Других поручений нет, байвачча? — спросил Заман.

— Нет.

— Погодите, не торопитесь, — важно поднял руку-Садык. — Как вас зовут?

— Заман.

— Заман? — в удивлении вскинул брови Садык. — Вы взяли себе в имя слово с огромным значением — эпоха, целая эпоха, джигит, а!

— Так он же в Союзе родился! — иронически пояснил Юнус.

— Да ну? — еще более удивился Садык. — А я учился в Стамбуле… Вон тот, что закинул ногу на ногу, — в Берлине. Хотелось бы потолковать с вами.