Не грусти, мой свет! Мне грустно и самой, Что давно я не видалася с тобой, — Муж ревнивый не пускает никуда; Отвернусь лишь, так и он идет туда. Принуждает, чтоб я с ним всегда была; Говорит он: «Отчего невесела?» Я вздыхаю по тебе, мой свет, всегда, Ты из мыслей не выходишь никогда. Ах, несчастье, ах, несносная беда, Что досталась я такому, молода; Мне в совете с ним вовеки не живать. Никакого мне веселья не видать. Сокрушил злодей всю молодость мою; Но поверь, что в мыслях крепко я стою; Хоть бы он меня и пуще стал губить, Я тебя, мой свет, вовек буду любить. Потемкин! Не гнусна хоро́ша рифма взгляду И слуху не гадка, Хотя слагателю приносит и досаду, Коль муза не гладка, И геликонскому противна вертограду, Когда свиньей визжит. И трудно рифмовать писцу, в науке младу, Коль рифма прочь бежит. Увидеть можно рифм великую громаду, Но должно ль их тянуть? А глупые писцы их ищут, будто кладу, В кривой тащат их путь. Что к ним ни прибредет, поставят рифмой сряду, Так рифма негодна! А я на рифму ввек некстати не насяду, Хоть рифма не бедна. К заросшему она вралей приводит саду, Где только лес густой, И ко ощипанну под осень винограду, Где хворост лишь пустой. Набрався таковы в избах пииты чаду, Вертятся кубарем И ставят хижину свою подобно граду, Вздуваясь пузырем. Я ввек ни разума, ни мысли не украду, Имея чистый ум. Не брошу рифмою во стихотворство яду И не испорчу дум. Не дам, не положу я рифмой порчи складу, Стихов не поврежу; Оставлю портить я стихи от рифмы гаду, Кто гады — не скажу. Им служит только то за враки во награду, Что много дураков, Которые ни в чем не знали сроду ладу, И вкус у них таков. Несмысленны чтецы дают писцам отраду, Толпами хвалят их, Хотя стихи пищат и спереду и сзаду, И Аполлон им лих. Однако скверному такому муз он чаду Обиды не творит. Так он не свержется, хотя и врет, ко аду, И в аде не сгорит. И. Ф. Богданович (1743–1803)
25. Душенька Древняя повесть в вольных стихах (Отрывок) Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои, Где в шуме вечных ссор кончали дни герои, Но Душеньку пою. Тебя, о Душенька! на помощь призываю Украсить песнь мою, Котору в простоте и вольности слагаю. Не лиры громкий звук — услышишь ты свирель. Сойди ко мне, сойди от мест, тебе приятных, Вдохни в меня твой жар и разум мой осмель Коснуться счастия селений благодатных, Где вечно ты без бед проводишь сладки дни, Где царствуют без скук веселости одни. У хладных берегов обильной льдом Славе́ны, Где Феб туманится и кроется от глаз, Яви потоки мне чудесной Иппокрены. Покрытый снежными буграми здесь Парнас От взора твоего растаявал не раз. С тобою нежные присутствуют зефиры, Бегут от мест, где ты, докучные сатиры, Хулы и критики, и грусти и беды; Забавы без тебя приносят лишь труды: Веселья морщатся, амуры плачут сиры. О ты, певец богов, Гомер, отец стихов, Двойчатых, равных, стройных И к пению пристойных! Прости вину мою, Когда я формой строк себя не беспокою И мерных песней здесь порядочно не строю. Черты, без равных стоп, по вольному покро́ю, На разный образец крою́, И малой меры и большия, И часто рифмы холостые, Без сочетания законного в стихах, Свободно ставлю на концах. А если от того устану, Беструдно и отважно стану, Забыв чернил и перьев страх, Забыв сатир и критик гро́зу, Писать без рифм иль просто в прозу. Любя свободу я мою, Не для похвал себе пою; Но чтоб в часы прохлад, веселья и покоя Приятно рассмеялась Хлоя. Г. Р. Державин (1743–1816) 26. На смерть князя Мещерского Глагол времен! металла звон! Твой страшный глас меня смущает; Зовет меня, зовет твой стон, Зовет — и к гробу приближает. Едва увидел я сей свет, Уже зубами смерть скрежещет, Как молнией, косою блещет, И дни мои, как злак, сече́т. Ничто от роковых кохтей, Никая тварь не убегает; Монарх и узник — снедь червей, Гробницы злость стихий снедает; Зияет время славу стерть: Как в море льются быстры воды, Так в вечность льются дни и годы; Глотает царства алчна смерть. Скользим мы бездны на краю, В которую стремглав свалимся; Приемлем с жизнью смерть свою, На то, чтоб умереть, родимся. Без жалости всё смерть разит: И звезды ею сокрушатся, И солнцы ею потушатся, И всем мирам она грозит. Не мнит лишь смертный умирать И быть себя он вечным чает; Приходит смерть к нему, как тать, И жизнь внезапу похищает. Увы! где меньше страха нам, Там может смерть постичь скорее; Ее и громы не быстрее Слетают к гордым вышинам. Сын роскоши, прохлад и нег, Куда, Мещерской! ты сокрылся? Оставил ты сей жизни брег, К брегам ты мертвых удалился; Здесь персть твоя, а духа нет. Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем. Мы только плачем и взываем: «О, горе нам, рожденным в свет!» Утехи, радость и любовь Где купно с здравием блистали, У всех там цепенеет кровь И дух мятется от печали. Где стол был яств, там гроб стоит; Где пиршеств раздавались клики, Надгробные там воют лики, И бледна смерть на всех глядит. Глядит на всех — и на царей, Кому в державу тесны миры; Глядит на пышных богачей, Что в злате и сребре кумиры; Глядит на прелесть и красы, Глядит на разум возвыше́нный, Глядит на силы дерзнове́нны И точит лезвие косы. Смерть, трепет естества и страх! Мы — гордость с бедностью совместна; Сегодня бог, а завтра прах; Сегодня льстит надежда лестна, А завтра: где ты, человек? Едва часы протечь успели, Хаоса в бездну улетели, И весь, как сон, прошел твой век. Как сон, как сладкая мечта, Исчезла и моя уж младость; Не сильно нежит красота, Не столько восхищает радость, Не столько легкомыслен ум, Не столько я благополучен; Желанием честей размучен, Зовет, я слышу, славы шум. Но так и мужество пройдет И вместе к славе с ним стремленье; Богатств стяжание минет, И в сердце всех страстей волненье Прейдет, прейдет в чреду свою. Подите счастьи прочь возможны, Вы все пременны здесь и ложны: Я в дверях вечности стою. Сей день, иль завтра умереть, Перфильев! должно нам конечно, — Почто ж терзаться и скорбеть, Что смертный друг твой жил не вечно? Жизнь есть небес мгновенный дар; Устрой ее себе к покою, И с чистою твоей душою Благословляй судеб удар. |
