Д. Д. Минаев (1835–1889) От германского поэта Перенять не в силах гений, Могут наши стихотворцы Брать размер его творений. Пусть рифмует через строчку Современный русский Гейне, А в воде подобных песен Можно плавать, как в бассейне. Я стихом владею плохо, Но — клянусь здесь перед всеми — Напишу я тем размером Каждый вечер по поэме, Каждый вечер по поэме, Без усидчивой работы, Где сплетутся через строку Вместе с рифмами остроты. В ресторане ел суп сидя я, Суп был сладок, как субсидия, О которой сплю и думаю, Соблазняем круглой суммою. Нельзя довериться надежде, Она ужасно часто лжет: Он подавал надежды прежде, Теперь доносы подает. Я не гожусь, конечно, в судьи, Но не смущен твоим вопросом. Пусть Тамберлик берет do грудью, А ты, мой друг, берешь do — носом. В ФИНЛЯНДИИ Область рифм — моя стихия, И легко пишу стихи я; Без раздумья, без отсрочки Я бегу к строке от строчки, Даже к финским скалам бурым Обращаясь с каламбуром. СВОИ ЛЮДИ Вор про другого не скажет и в сторону: «Вор он!..» Глаза, известно, не выколет ворону Ворон. ЧИНОВНЫМ НЕМЦАМ В России немец каждый, Чинов страдая жаждой, За них себя раз пять Позволит нам распять. По этой-то причине Перед тобою, росс, Он задирает нос При ордене, при чине: Для немца ведь чины Вкуснее ветчины. ПОСЛЕ БЕНЕФИСА «Чья же пьеса нынче шла?» — «Александрова». — «Была С шиком сыграна, без шика ли?» — «С шиком, с шиком: громко шикали». Б. М<АРКЕВИ>ЧУ На днях, влача с собой огромных два портсака, Приплелся он в вокзал; с лица струился пот… «Ему не донести!» — вкруг сожалел народ, И только лишь какой-то забияка Сказал: «Не беспокойтесь — донесет!..» В АЛЬБОМ КРУППУ-МЛАДШЕМУ, ПРИЕХАВШЕМУ В ПЕТЕРБУРГ Ем ли суп из манных круп, Или конский вижу круп — Мне на ум приходит Крупп, А за ним — большая масса, Груда «пушечного мяса»… Ах, да будет не тернист Путь такого человека: Он великий гуманист Девятнадцатого века! (Из тетради сумасшедшего поэта) I Женихи, носов не весьте, Приходя к своей невесте. II Ценят золото по весу, А по шалостям — повесу. III Не ходи, как все разини, Без подарка ты к Розине, Но, ей делая визиты, Каждый раз букет вези ты. IV Я, встречаясь с Изабеллою, Нежным взглядом дорожу, Как наградой, и, за белую Ручку взяв ее, дрожу. V Черты прекрасные, молю я, Изобрази мне, их малюя, И я написанный пастелью Портрет повешу над постелью. VI С нею я дошел до сада, И прошла моя досада, И теперь я весь алею, Вспомнив темную аллею. IX Ты грустно восклицаешь: «та ли я? В сто сантиметров моя талия…» Действительно, такому стану Похвал я выражать не стану. XIII В полудневный зной на Сене Я искал напрасно сени, Вспомнив Волгу, где, на сене Лежа, слушал песню Сени: «Ах, вы, сени мои, сени!..» XIV На пикнике, под тенью ели Мы пили более, чем ели, И, зная толк в вине и в эле, Домой вернулись еле-еле. Л. Н. Трефолев (1839–1905) 72. Песня о Камаринском мужике (Отрывок) Как на улице Варваринской Спит Касьян, мужик камаринский. Борода его всклокочена И дешевкою подмочена; Свежей крови струйки алые Покрывают щеки впалые. Ах ты милый друг, голубчик мой Касьян! Ты сегодня именинник, значит — пьян. Двадцать девять дней бывает в феврале, В день последний спят Касьяны на земле. В этот день для них зеленое вино Уж особенно пьяно, пьяно, пьяно. Февраля двадцать девятого Целый штоф вина проклятого Влил Касьян в утробу грешную, Позабыл жену сердешную И своих родимых деточек, Близнецов двух, малолеточек. Заломивши лихо шапку набекрень, Он отправился к куме своей в курень. Там кума его калачики пекла; Баба добрая, румяна и бела, Испекла ему калачик горячо И уважила… еще, еще, еще. |
