Л. А. Мей (1822–1862) Опять, опять звучит в душе моей унылой Знакомый голосок, и девственная тень Опять передо мной с неотразимой силой Из мрака прошлого встает, как ясный день; Но тщетно памятью ты вызван, призрак милый! Я устарел: и жить и чувствовать — мне лень. Давно с моей душой сроднилась эта лень, Как ветер с осенью угрюмой и унылой, Как взгляд влюбленного с приветным взглядом милой, Как с бором вековым таинственная тень; Она гнетет меня и каждый божий день Овладевает мной все с новой, с новой силой. Порою сердце вдруг забьется прежней силой; Порой спадут с души могильный сон и лень; Сквозь ночи вечные проглянет светлый день: Я оживу на миг и песнею унылой Стараюсь разогнать докучливую тень, Но краток этот миг, нечаянный и милый… Куда ж сокрылись вы, дни молодости милой, Когда кипела жизнь неукротимой силой, Когда печаль и грусть скользили, словно тень, По сердцу юному, и тягостная лень Еще не гнездилась в душе моей унылой, И новым красным днем сменялся красный день? Увы!.. Пришел и он, тот незабвенный день, День расставания с былою жизнью милой… По морю жизни я, усталый и унылый, Плыву… меня волна неведомою силой Несет — бог весть куда, а только плыть мне лень, И все вокруг меня — густая мгла и тень. Зачем же, разогнав привычную мне тень, Сквозь ночи вечные проглянул светлый день? Зачем, когда и жить и чувствовать мне лень, Опять передо мной явился призрак милый, И голосок его с неотразимой силой Опять, опять звучит в душе моей унылой? Белою глыбою мрамора, высей прибрежных отброском, Страстно пленился ваятель на рынке паросском; Стал перед ней — вдохновенный, дрожа и горя… Феб утомленный закинул свой щит златокованный за море, И разливалась на мраморе Вешним румянцем заря… Видел ваятель, как чистые кру́пинки камня смягчались, В нежное тело и в алую кровь превращались, Как округлялися формы — волна за волной, Как, словно воск, растопилася мрамора масса послушная И облеклася, бездушная, В образ жены молодой. «Душу ей, душу живую! — воскликнул ваятель в восторге. — Душу вложи ей, Зевес!» Изумились на торге Граждане — старцы, и мужи, и жены, и все, Кто только был на аго́ре…Но, полон святым вдохновением, Он обращался с молением К чудной, незримой Красе: «Вижу тебя, богоданная, вижу и чую душою; Жизнь и природа красны мне одною тобою… Облик бессмертья провижу я в смертных чертах…» И перед нею, своей вдохновенною свыше идеею, Перед своей Галатеею, Пигмалион пал во прах… 80. Юлий Кесарь и Сервилия
(Из цикла «Камеи») Когда перед него, диктатора избранного, Всемирного вождя, всемирно увенчанного, С твоею матерью предстала рядом ты, В разоблачении девичьей красоты, — Весь женский стыд в тебе сгорел перед идеею, Что ты останешься бесценною камеею. Что Юлий Кесарь сам тобою победим И что краса твоя бессмертна, как и Рим. Примечания Ф. И. Тютчев. 1 Я 5554 (Я5 ц), нетожд. 4-ст. 2 Я4, ХаББа. Державинский тип строфы с холостым стихом. 3 Я4, АбАб. В одной строфе сочетаются архаичное весе́лой и разговорное живёт. 4 Амф2, 8-ст АбАбХвХв; в последнем 8-ст перебой: ХвХвАбАб. 5 Я4, ааббвв. Резкие метрические перебои, сдвиг ударения (мнимые Амф): 4-й и 5-й стихи первой строфы, 5-й последней. 6 Нетожд. строфы (4-ст + 5-ст). Дк на 2-сложной основе, па. 7 Тпа неурегулированный, 4-ст, анакрузы 1- и 2-сложные, (аа). Перебоем выделен «дактилический» 3-й стих. 8 Я4, аабб. 9 Я5 бц, аБаБ. Последние два стиха выделены перебоем: удлиненный Я6 и укороченный заключительный Я4. 10 Я4, 8-ст аББавГГв. 11 Я4. 6-ст АБвАБв. 12 Я5 ц, одиночное 5-ст аБааБ. 13 Д4, одиночное 6-ст АбВ′В′Аб. 14 Я4, одиночное 8-ст ааБввББа. 15 Я в 5 ц—4, аБаБ. 16 Я4, аБаБ. Резкие метрические перебои; лишние слоги в стихах 2-м, 4-м, 6-м, 7-м, 12-м (некоторые исследователи считают это — Дк на основе Я4). 17 Я в 6–4, АбАб; в последней строфе перебой: ВггВ. 18 Я5 бц, одиночное 4-ст аББа. И. С. Тургенев. 19 Д4, АБ′АБ′. Симметричная напевная анафорическая композиция. 20 Я4, одиночное 10-ст АбАбАбАбвв — четверное созвучие, продленная октава. Анафора «Отсутствующими…» создает необычный ритм: нагнетенье редкой формы VII. — Я. П. Полонский пишет в воспоминаниях, что Тургенев «откровенно сознавался, что мысль вечно жить не только его не привлекала и не радовала, напротив пугала! — Что я буду делать целую вечность?! — говорил он… — Жизни же без тела я и представить себе не могу… И вот, вследствие одного из таких разговоров Ив. Серг., развеселившись, экспромтом сложил стихи о том, как он будет жить за гробом» (Тургенев И. С. Стихотворения и поэмы. Л., 1970, с. 423). |
