Соответствия ("Воскресный день так солнечен и синь...") Воскресный день так солнечен и синь, а каждый луч — как будто желтый шмель. Мой тамбурин, под солнцем не остынь, забудь про лень, певучая свирель! Что за колдун, какой, скажите, маг со звуком цвет смешать умело смог? Запевший дрозд, и полыхнувший мак, и лилии звенящий погремок… Попробуй-ка так струны сам настрой! Соцветия стрекоз. Гвоздичный рой. Цветы поют, а попугая хвост цветет, как даже лугу не зацвесть,— как будто чья-то кисть на летний холст на радость мне кладет благую весть. Соответствия
("Пьяная песня! Песня угара!..") Пьяная песня! Песня угара! Песня, в которой стопы и тропы с выпитой стопкой ярость галопа приобретают в сумраке бара! Пьяная пляска калейдоскопа! Черные кони, отсвет пожара! Фавны и нимфы, поступь циклопа, пьяные слезы, пьяная свара, пьяная песня! Песня угара! Тога величья, маска кошмара, скорбь интеллекта, смех остолопа, вещая сладость горького взвара, лунная роща, топот галопа! Пьяная пляска калейдоскопа! Фавны и нимфы, поступь циклопа! Черные кони, отсвет пожара! Скорбь интеллекта, смех остолопа, тога величья, маска кошмара… Пьяная песня! Песня угара! Фацеция ("Я уверен: мужчина благородного роду...") Я уверен: мужчина благородного роду презирает всех женщин и не любит природу. Изощренность пороков объявив благородством, красотой он гордится, а тем паче — уродством. Как вампиров, сосущих кровь его озарений, избегает он всяких толп и столпотворений. Бесноватой мечтою мозг его изобилен. Лишь единственный идол у него — это филин. Он, которого душит наше многоголосье, должен жить одиноко, как сосна на утесе. А чтоб мысли питались духом пищи здоровой, пусть наденет венок он непременно лавровый. Пусть он в ночь устремляет взор, исполненный веры, в темноте прозревая нарожденье химеры. Пусть незримое людям этот взор обоймет… Все. Аминь. Так и будет. Леда, Лебедь и Пьеро I Трепетно липок тополя лист. Шелковых скрипок шепот и свист. Раннее лето. Лунная стынь. Лебедь и Леда любят латынь. Лапы аббатовы, сколь виноваты вы! И оттого Хлое тревожно… Но все ж невозможного нет ничего. II Трепетно липок тополя лист. Шелковых скрипок шепот и свист. В парке роняет ворон перо и обнимает Леду Пьеро. Руки Пьеровы столь бестолковы просто беда. Леде тревожно… Все невозможно и — навсегда. Баллада о статичных сычах Фрагмент Подобно слову золотому, которое дороже злата, сычи, для вас, мои собратья, сия ужасная баллада. * * * Едва луна открылась взорам, как филины вскричали хором. Осоловелая луна была бела, была полна, плывя над нашим глупым садом. И филины, усевшись рядом, заговорили про одно, и ведьмы заорали «Н-но!..», верхом на помело взобравшись, и началось… А сад был глуп, упрям и прям: прямоугольны были клумбы, прямы стволы, квадратны тумбы, прямы аллеи. По краям, как древних римлян легионы, прямолинейные колонны. Все было точно, безупречно, равнотупо, равноконечно, ригористично, риторично, кругло, квадратно и конично, геометрично равнолико, безлично и равновелико: одни и те же ароматы, одни и те же тени. Стандартны были, как солдаты, и камни и растенья… Все идентично и статично, ригористично, риторично, геометрично и безлично — ну, ни одной извилины, а в довершение сего дурного шабаша всего — одни и те же филины. О, где мой сад видений экзотических, извилин хаотически-панических, нигилистических и невротических? О, где мой сад? Не здесь, не тут, где лишь сычей стандартный гуд и одноморфные аллеи, где только ведьмы, сатанея, ветлу качают и в пылу фантазии убогой кричат, усевшись на метлу: «Н-но! Трогай!..» |
